Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха - Минутко Игорь (электронные книги бесплатно .TXT) 📗
Лицо ученого пылает, волосы всклокочены, очки несколько раз сползают на кончик носа, и он их ловит почти на лету.
— Я верю! Я верю, друзья мои, что новая свободная Россия найдет силы, средства, отважных людей, чтобы снарядить экспедицию в поисках Шамбалы! Одну, вторую, третью! Пока цель не будет достигнута!
О! Лучше бы не произносились эти заключительные фразы лекции-диспута! Что тут началось в зале!.. Крики восторга, все повскакивали с места, многие ринулись к сцене, трибуна с Александром Васильевичем, рухнувшим с облаков своих мечтаний на питерскую революционную землю и на первых порах ничего не понимающего, окружена ликующими матросами, профессор Красавин и его юный друг Владимиров в общей суете, незаметно покидают зал, стол президиума уже занят тремя людьми, один из них — матрос с рыжей головой.
— Даешь Шамбалу!
— Товарищ Барченко! Веди нас! С боями пробьемся!
— Знания Шамбалы — пролетарской революции!
— Братцы! Письмо в Москву, правительству!
— Правильно! Товарищу Ленину! Отряд организуем! В Москве на такое дело средства враз дадут!
— Лучше всего — в Совнарком! Там все капиталы, у буржуев отобранные!
— Мы уже тут кой-чего набрасываем! — Этот рыжий матрос в президиуме явно с административно-государственной жилкой.
— Нет, Иван! Какой из тебя писатель? Попросим товарища лектора документ составить!
И мгновенная тишина. Все замерли, смотрят на Александра Васильевича…
Сердце его сжимается от счастья и непонятной тоски.
«Да что же это мы за народ такой? Ведь дети, взрослые — а чистые дети… Нельзя обмануть их порыв! Что же делать? Как что? А вдруг? Может быть, как раз и настало время? Для этого и вся эта буря в загадочном отечестве?..»
И вдохновляется Александр Васильевич безумной надеждой:
— Давайте бумагу, братцы!
До глубокой ночи составляют они документ, в котором обосновывается идея экспедиции в Шамбалу и рисуются блестящие перспективы для новой России, если экспедиция увенчается успехом. Три адреса: товарищу Ленину в Совнарком, товарищу Дзержинскому и наркому просвещения товарищу Луначарскому.
Документ принимается общим голосованием под оглушительные восторженные крики: «Ура!», «Смерть капиталистам!», «Даешь Шамбалу!» Наконец, под письмами поставлены подписи (первая — товарища Барченко) и раздаются возгласы.
— Качать!
— Качать нашего ученого!
И взлетает под высокий потолок слегка ошалевший Александр Васильевич, едва успев зажать в кулаке очки, легко и осторожно принимают его распластанное в воздухе, веющее фалдами пальто, тело, могучие натруженные руки.
— Еще разок, братишки!
— Шибче!
— Еще разок, братишки!
— Шибче!
— И — раз!..
Замирает сердце — от полета, высоты, счастья. И тоски, которая все разрастается…
Потом его провожают возбужденно галдящей толпой, пахнущей махорочным ядовитым дымом и крепким мужским потом. Петроград темен, хмур, пустынен, уличное освещение отсутствует, временами слышны одиночные глухие выстрелы.
Потом у себя в комнате перед жарко топящейся буржуйкой — просто замечательно, дамы и господа, а так же товарищи, горят паркетные досочки, будто только для этого они и предназначаются — в старом кресле, завернувшись в толстый шерстяной плед, сидит он со стаканом (подстаканник семейный, старинный, из серебра, с изображением чайных листьев причудливым литьем), рассеянно жует бутерброд — кусок черного хлеба с селедкой — и возникает у Александра Васильевича совершенно реальное ощущение, что недавней лекции-диспута и всего, что произошло на ней, вовсе не было: мираж, галлюцинация, игра переутомленного воображения, сон, притом довольно страшноватый.
О профессоре Красавине, своем давнишнем знакомце и почитателе «оккультных занятий» и о его протеже, несколько загадочном молодом человеке Константине Константиновиче Владимирове он забыл вовсе, попивая морковный чай — из головы выветрилось.
А напрасно…
Но совсем о другом думает сейчас наш мистик и исследователь, наполняясь сладостным предвкушением. Хоть и глубокая ночь, но перед тем, как не раздеваясь, устроиться на старинном диване (тоже семейная реликвия) и укутаться ватным одеялом, он решил почитать роман Джона Бьюкенена «Энергетический центр», который вчера начал. Хотя бы часок.
Александр Васильевич, подбросив в буржуйку несколько паркетных досок (он уже разорил весь пол в передней и в кухне), взял с письменного стола, заваленного журналами, рукописями, инструментами для сооружения «приборов» и еще Бог знает чем, раскрытую книгу.
«Тэк-с… К нашему герою пожаловал „выдающийся скрытый господин“ и разразился весьма любопытным монологом. Как это тут?,.»
Мистик и ученый Александр Васильевич Барченко прочитал: «Уже теперь знание, которое позволяет создать страшные орудия разрушения, намного превосходят оборонительные возможности современных ведущих государств. Но пока вы видели людей второго сорта, владеющих этими первичными знаниями, — они спешат завоевать богатство и славу. Подлинным знанием, самым опасным, обладают другие люди, — выдающийся скрытый господин еле заметно улыбнулся. — Впрочем, это не совсем люди в вашем понимании. У них то окончательное знание, которое может уничтожить все, даже Вселенную. Поверьте, мне, мой дорогой, пока на слово — оно существует. Общение с ними возможно. Но они могут предстать пред вами только как духи. Готовы ли вы к такой встрече?»
Оторвавшись от книги, Александр Васильевич Барченко, почувствовал холодок страха, скользнувшего по сердцу, и непонятно почему сказал себе: «Я готов».
Тогда он еще не ведал, что духи, перед тем как явиться к призывающим их, сначала высылают своих курьеров.
Примерно через две недели, а именно второго ноября 1918 года, поздно вечером Александр Васильевич, как раз дочитав роман Джона Бьюкенена «Энергетический центр», собирался ложиться спать. В дверь довольно требовательно постучали (электрический звонок не работал).
Почему-то на цыпочках подкравшись к двери, мистический ученый спросил неожиданно осипшим голосом:
— Кто?..
— Открывайте, Чека!
Путаясь в цепочке и засовах непослушными пальцами, никак не попадая ключом в замочную скважину, Александр Васильевич лихорадочно и потерянно думал:
«Господи! За что они меня?..» И… как своих предупредить? А взять с собой что?.. Теплые веши? Сухари? Так нет у меня сухарей…»
Наконец дверь открылась, и Александр Васильевич в ужасе шарахнулся назад: в черном прямоугольнике перед ним висело белое продолговатое лицо со щегольскими усиками: по бокам, ниже пояса, парили белые руки, производя плавные движения. Лицо, вроде бы, улыбалось. И это было еще ужаснее, потому что казалось полным кошмаром — улыбающееся лицо без тела.
«Свят! Свят! Свят!..» — мысленно произнес мистический ученый, покрываясь холодным потом, а дрожащая рука уже готова была сотворить крестное знамение.
— Да что это с вами, гражданин Барченко? — сказало Лицо. — Вы разрешите мне войти?
«Пожалуйста, проходите», — хотел вымолвить Александр Васильевич, но голоса не было.
— Уж не больны ли вы? — участливо спросило Лицо, все-таки вплыв в переднюю без приглашения.
И тут же оказалось, что вошел молодой стройный человек в черной кожаной куртке.
Хозяин квартиры с облегчением вздохнул. Но тут же его обуял страх: «Из Чека… Арест…»
— Может быть, пригласите войти? — сказал визитер вполне вежливо.
— Конечно, конечно! Прошу.
Очутившись в комнате, служившей Александру Васильевичу и кабинетом, и спальней, и столовой, так как только здесь было тепло, когда топилась буржуйка, Лицо быстро, но зорко осмотрелось по сторонам, хотя тусклый свет керосиновой лампы не позволил разглядеть все детально, и сказало:
— Позвольте представиться: Эдуард Морицевич Отто, работник оперативного отдела Чека. Не угодно ли взглянуть на удостоверение? — вечерний незваный гость полез было в карман куртки, но Александр Васильевич почему-то в смятении шарахнулся от этого жеста. — Тогда вот: повестка, — он передал товарищу Барченко листок бумаги. Вам немедля надлежит явиться к нам. Я, собственно, за вами.
