Воспоминания солдата - Гудериан Гейнц (онлайн книга без TXT) 📗
Между тем случай, происшедший в люфтваффе, заставил командование отказаться от плана Шлиффена. Офицер связи люфтваффе ночью 10 января 1940 г., имея при себе секретные документы, перелетел на самолете через бельгийскую границу, что было запрещено. Самолет совершил вынужденную посадку на бельгийской территории. По документам, находившимся при офицере, можно было составить представление о намеченном наступлении в соответствии с планом Шлиффена. Удалось ли ему уничтожить документы, было неизвестно. Во всяком случае, необходимо было считаться с тем, что о наступлении могло стать известно бельгийцам, а следовательно также французам и англичанам [174].
Кроме того, Манштейн, явившийся к Гитлеру представляться в связи с назначением на должность командира корпуса, воспользовался случаем и изложил ему свою точку зрения относительно будущей операции. После этого оперативный план Манштейна стал предметом внимательного изучения. 7 февраля 1940 г. во время штабной военной игры в Кобленце я получил ясное представление о нем. На этой игре я предложил на пятый день кампании начать наступление крупными танковыми и моторизованными силами с целью прорыва обороны на р. Маас у Седана и дальнейшего развития наступления в направлении на Амьен. Начальник Генерального штаба сухопутных войск Гальдер, присутствовавший на игре, назвал мое предложение «бессмысленным». Ему казалось, что достаточно достичь Мааса танковыми войсками, создать там плацдармы, дождаться подхода полевых армий и затем начать «совместное наступление», т. е. не ранее чем на девятый или десятый день кампании. Я пылко возражал и подчеркнул, что речь идет о том, чтобы концентрированно и внезапно использовать всю ударную силу имеющихся в ограниченном количестве танков на одном решающем участке, расширить прорыв, а затем, усилив ударную группировку, выйти на такую глубину, чтобы не опасаться за фланги, и незамедлительно использовать возможный успех, независимо от степени продвижения армейских корпусов.
Мое мнение о значении пограничных укреплений было поддержано специалистом по фортификации при штабе группы армий майором фон Штиота, тщательно изучившим этот вопрос. Господин фон Штиота основывался главным образом на имеющихся материалах аэрофотосъемки, и поэтому его аргументы были неопровержимы.
14 февраля в Майене в штабе 12-й армии генерал-полковника [Вильгельма] Листа вторично в присутствии Гальдера проводилась военная игра, на которой разыгрывалось сражение за переправу через Маас. Главный вопрос, поставленный передо мной, сводился к тому, должны ли танковые дивизии самостоятельно форсировать реку или ждать подхода пехоты; следует ли им в последнем случае принимать участие в наступлении сразу же после форсирования реки, учитывая труднопроходимый характер местности в Арденнах, севернее Мааса. Обмен мнениями протекал настолько удручающе, что генерал [пехоты Густав Антон] фон Витерсгейм, командир XIV моторизованного корпуса, который должен был следовать за моим корпусом, и я в заключение заявили, что при таких условиях мы не можем быть уверены даже в самой возможности проведения подобной операции. Мы заявили, что такое использование танков является неправильным и если на это поступит приказ свыше, то может возникнуть кризис доверия.
Дело еще больше осложнилось, когда выяснилось, что генерал-полковник фон Рундштедт также не имеет ясного представления о боевых возможностях танков и выступает за осторожное решение этого вопроса. Вот теперь-то и нужен был Манштейн!
Особенно много пришлось поломать голову над вопросами руководства большим количеством танковых соединений. Наконец, после долгих споров остановились на кандидатуре генерала [кавалерии Эвальда] фон Клейста, который раньше не был известен как сторонник танковых войск.
После того как стало ясно, что моему танковому корпусу в любом случае придется наносить удар по противнику через Арденны, я усердно занялся боевой подготовкой генералов и штабных офицеров в духе предстоящих задач. В мое подчинение перешли 1,2-я и 10-я танковые дивизии, пехотный полк «Великая Германия», ряд корпусных подразделений и частей, среди которых был также один мортирный дивизион [175]. Все части, за исключением полка «Великая Германия», были мне знакомы; с одними я имел дело до войны, с другими – в военные годы, так что я безусловно верил в их боеспособность. Теперь мне представлялся случай подготовить этих людей для выполнения тяжелого задания, в успех которого никто, собственно, не верил, кроме Гитлера, Манштейна и меня. Моральная борьба за осуществление этой идеи была очень изнурительной. Поэтому я нуждался в кратком отдыхе, который и был мне предоставлен во второй половине марта.
Однако еще до этого, 15 марта, в Имперской канцелярии состоялась беседа командующего группой армий «А» с Гитлером. В беседе приняли также участие генерал фон Клейст и я. Каждый из присутствовавших доложил свои соображения о способах выполнения поставленной задачи. Последним докладывал я. Мой план состоял в следующем: в намеченный приказом день перейти люксембургскую границу и продвигаться затем через Южную Бельгию на Седан, форсировать у Седана р. Маас, захватив плацдарм на левом берегу и тем самым обеспечив переправу следующих за мной пехотных корпусов. Вкратце я объяснил, что мой корпус будет продвигаться по Люксембургу и Южной Бельгии тремя колоннами, что я рассчитываю достичь бельгийских пограничных позиций уже в первый день и, если представится возможность, прорвать их, на второй день продолжать продвижение через Нёфшато, на третий – перейти р. Семуа у Буйона, на четвертый – достигнуть р. Маас, на пятый день форсировать реку и к вечеру того же дня захватить плацдарм. Гитлер спросил: «А что вы хотите делать далее?» Он был первым, кто вообще поставил этот решающий вопрос. Я ответил: «Если не последует приказа приостановить продвижение, я буду на следующий день продолжать наступление в западном направлении. Верховное командование должно решить, должен ли этот удар быть направлен на Амьен или Париж. Самым действенным, на мой взгляд, было бы направление через Амьен к Ла-Маншу». Гитлер кивнул головой, но ничего не сказал. Только генерал Буш, который командовал действовавшей слева от меня 16-й армией, воскликнул: «Нет, я не верю, что вы сможете форсировать его!» Гитлер ожидал моего ответа с явным напряжением. Мой ответ был: «Вам и не нужно этого делать». На это Гитлер также ничего не сказал.
Впоследствии я так и не получил приказа, который предусматривал бы нечто большее, чем создание плацдарма на р. Маас. Мною самостоятельно были составлены все решения, вплоть до подхода к Атлантическому побережью у Абвиля. Влияние Верховного командования на мои операции носило, в основном, тормозящий характер.
После краткого отпуска я снова принялся за подготовку предстоящей масштабной операции. Продолжительная зима сменилась мягкой, очаровательной весной. Постоянные учебные тревоги угрожали превратиться в боевые. Прежде чем описывать события, мне кажется, уместно будет объяснить, почему я так уверенно готовился к предстоящему тяжелому наступлению. Для этого мне придется вернуться немного назад.
Во время Первой мировой войны войска после короткого маневренного периода увязли на Западном фронте в позиционных боях. Никакая, достигшая со временем громадных размеров, концентрация военных средств оказалась не в состоянии сдвинуть с места линию фронт, пока в ноябре 1916 г. у противника не появились tanks [176], которые перенесли благодаря своей броне, гусеницам и вооружению, состоявшему из пушек и пулеметов, ранее не имевших защиты солдат через заградительный огонь и проволочные заграждения, через рвы и воронки живыми и боеспособными на передний край немцев. Наступление снова было восстановлено в своих правах.
Это явление было явно незаурядным и заслуживало серьезного внимания. К сожалению, немцы во время той войны недооценили значение танков. Теперь уже не имеет значения, объясняется ли это недостаточным техническим уровнем руководителей правительства или же слабостью германской военной промышленности.
