Тостуемый пьет до дна - Данелия Георгий Николаевич (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Алло.
Пауза.
— Алло!
— Георгий Николаевич, это вы? (С легким западным акцентом.)
— Я.
— А мне сказали, что вы умер.
— Да нет вроде.
— А мне сказали, что умер.
— Что-то напутали, наверно.
— Позвонили и сказали, что вы умер.
— Сочувствую.
— Вчера.
— Что вчера?
— Сказали, что вы внезапно умер вчера.
— Извини, но пока жив.
Пауза.
— Георгий Николаевич, а Галина Ивановна дома есть?
— Галины Ивановны дома нет.
— Я хотел ей свое соболезнование сказать.
— Вечером позвони.
— Теперь зачем? Вы же не умер.
— Да, с этим можно повременить.
— Георгий Николаевич, чтобы вас не беспокоить, пусть Галина Ивановна мне сообщит, если что.
— Хорошо. Я ее попрошу.
— Спасибо. Георгий Николаевич, а у нее мои координаты есть?
— Думаю — нет.
— Я тогда пришлю факсом. Хорошо?
— Хорошо.
— А то я очень сильно переживал, что вы умер, Георгий Николаевич.
«О!!! Непечатное слово!» — подумал я.
ТОЛСТАЯ НАТАША И ЛЯПУПЕДОР
Когда мне было лет шесть, я был в Тбилиси и там заболел воспалением среднего уха. В тот день было жарко, все уехали в деревню, а ухаживать за мной осталась старшая сестра Михаила Чиаурели толстая Наташа (мама была в Москве). Толстая Наташа накапала мне в ухо камфару, приложила мешочек с горячим песком, привязала его полотенцем, померила температуру, спросила: «Гиечка, ты лобио любишь?» — ушла и вернулась со своими нардами.
Нарды у толстой Наташи были особенные, из сандалового дерева, инкрустированные перламутром, с бронзовыми замочками. Эти нарды ей привез ее брат Михаил Чиаурели из Германии, когда учился там на скульптора. Толстая Наташа гордилась ими и утверждала, что в них играл сам Шах Абас.
Сыграли партию. Я выиграл. Толстая Наташа сказала, то эта партия не считается, потому что я зари (кости) сажаю, как готверан (бранное слово) с Верийского базара! Я не стал спорить. Начали новую партию, мне опять везет. Наташа посмотрела на потолок и сказала:
— Ой! Мухи весь потолок засрали!
Я тоже посмотрел на потолок — ну есть мухи, конечно, но не так, чтобы очень. Смотрю на доску, вижу — Наташа две фишки переставила.
— Наташа, — сказал я, — поставь фишки на место!
— Они и стоят на месте.
— Нет! Они стояли тут!
— Нет тут. Ходи.
— Нет. Сначала перестань жухать.
— Что, по-твоему, я вру?
— Да.
— Что?! — взорвалась толстая Наташа. — Как ты со старшими разговариваешь?! В своей Москве так со старшими разговаривай! Все! Я с тобой больше не играю!
Она забрала свои нарды, вышла, хлопнув дверью, и из той комнаты донеслось:
— Латирак (сопляк)! Говно собачье!
Минут через пятнадцать заглянула и спросила:
— Гиечка, ты как лобио любишь, когда много перца или когда так себе?
— Когда много.
— А гозинаки хочешь? (Жареные грецкие орехи с медом.)
— Хочу.
— Тогда я тебе приготовлю и гозинаки, — сказала она. — А потом, если хочешь, можно в нарды сыграть, я на тебя не обижаюсь. У тебя температура, и тебе могло показаться, что я неправильно пошла.
Лобио и гозинаки я поел, но играть с толстой Наташей не стал. Сказал, что мое среднее ухо от игры в нарды начинает еще больше болеть.
Маленькую Софико воспитывала толстая Наташа. Она была женщина простая и мысли свои выражала просто. Поэтому когда Софико заявила про манную кашу, что это говно собачье она есть не будет, Верико (мама Софико) решила взять ей гувернантку, француженку. Француженки не нашлось, нашлась немка — Ляпупедор.
Вообще-то Ляпупедор звали Эльза. Но в первый же день, когда они приступили к занятиям, она показала Софико куклу и сказала:
— Софи, это ля пупе дор (золотая кукла).
Так ее и прозвали.
В задачи Ляпупедор входило обучать девочку французскому языку, а также и все остальное — кормить, баюкать, стирать и гладить.
Толстая Наташа оказалась не у дел. Она целый день слонялась по дому и со всеми ссорилась. Цеплялась к Джиу. Орала на нас с Рамазом. А потом устроила скандал домработнице Нюре — зачем собака спит в гостиной?
— Собаку спроси, — огрызнулась Нюра, — ты лучше посмотри, как эта баба заставляет бедную девочку вилку в левой руке держать!
Толстая Наташа направилась в столовую, где Ляпупедор кормила Софико обедом. Постояла в дверях, посмотрела и как заорет:
— Ты что калечишь ребенка?! Зачем у нее вилка в левой руке, хочешь из нее левшу сделать?!
— Так принято, Наталья Михайловна, — спокойно сказала Ляпупедор.
— Где принято? В Африке у папуасов? — кричала толстая Наташа. — Вилку надо держать в правой руке, а левая должна быть свободна! Захотела хлеб — взяла хлеб. Захотела соль — взяла соль!
— А мясо как есть, от куска откусывать? — спросила Ляпупедор.
— Мясо, дорогая, сначала надо нарезать на мелкие кусочки, а потом есть. Запомнила?
— Наталья Михайловна, вы меня извините, но я думаю, что было бы лучше, если бы каждый человек занимался своим делом и не мешал это делать другому человеку, — невозмутимо сказала Ляпупедор.
Тихая и уравновешенная Ляпупедор отличалась от остальных темпераментных обитателей дома Верико. (Особенно от толстой Наташи.)
— Что?! Это я тебе мешаю?! На нее посмотри! Я тебя не знаю, не знала и знать не хочу, говно ты собачье! — завопила толстая Наташа.
Хлопнула дверью так, что в серванте зазвенели бокалы, и побежала к Верико жаловаться.
— Оставь эту женщину в покое, — сказала ей Верико. — Она знает этикет, и давай в этом доверимся ей.
Толстая Наташа обиделась и заявила, что раз она здесь никому не нужна, она сегодня же уедет в Дигоми (деревню, откуда они с братом родом) и будет разводить там кур. И (наконец-то!) заживет для себя, а не для других. Но никуда не уехала. А с утра до вечера сидела во дворе, играла с хромой Тиной в нарды и поносила брата Мишу, который женился на этой дуре Верико, которая притащила сюда эту французскую лахудру Ляпупедор!
В конце мая детей перевезли в деревню Дигоми (сейчас Дигоми один из пригородов Тбилиси, а тогда там по ночам выли шакалы). Поселились мы в доме дальних родственников, все в одной комнате (я, Рамаз, Джиу, Софико, толстая Наташа, Ляпупедор и домработница Нюра). Наташа с утра до вечера ходила по знакомым, а вечером принесла айвовое варенье и угостила всех, кроме Ляпупедор. Вечером, часов в девять, дети улеглись спать. И Ляпупедор стала рассказывать сказку про кота в сапогах Софико (которую и я слушал с удовольствием). А Наташа раскрыла свои нарды и при свете керосиновой лампы стала играть сама с собой. Когда Софико заснула, Ляпупедор подсела к столу и стала смотреть, как Наташа играет.
— Хочешь сыграть? — спросила Наташа.
— Я не умею.
— Научить?
— Была бы признательна.
Ляпупедор взяла бумагу и карандаш. Наташа ей объясняла, а та записывала. А я заснул. Проснулся от реплики:
— Ты кости не сажай, как готверан с Верийского базара, а кидай как следует!
— Я стараюсь!
— Вот и старайся!
— Говорите, пожалуйста, тише. Дети спят.
— Я вообще молчу, это ты мозги мне крутишь, — прошипела Наташа.
Я стал засыпать под стук костей. И слышу знакомую фразу:
— Ой, мухи весь потолок засрали!
— Это вы уже говорили. Поставьте фишки на свое место.
— Они и стоят на месте.
— Вы меня извините, Наталья Михайловна, но это вы играете, как тот ваш готверан с Верийского рынка.
— Хорошо, хорошо, кидай зари!
— Я не буду кидать, пока вы не поставите фишки на свое место.
— А я говорю — кидай.
— А я говорю — перестаньте жульничать!
— Говно ты собачье, и больше никто!
— А вы диди траки, и больше никто, Наталья Михайловна! Правильно о вас Софи говорит.
К нардам Эльза пристрастилась, и они с толстой Наташей играли каждый вечер. И до глубокой ночи слышалось: «Верийский готверан», «говно собачье» и «диди траки».
А в июне началась война. Осенью немцев стали выселять. Их грузили в товарные вагоны и отправляли в Среднюю Азию. Выселили и Ляпупедор. (И даже хлопоты Чиаурели не помогли.) И я помню, как много людей пришло на вокзал их провожать и какой стоял плач. (Было начало войны, и мы еще не научились ненавидеть немцев.)
