«Кино» с самого начала и до самого конца - Рыбин Алексей Викторович Рыба (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— Совершенно правильно. Мне тоже ваш «Гарин» не очень нравится. Это немного старовато. Вы же новые романтики — исходите из этого.
— Подскажи.
— Хм, подскажи… Давайте вместе.
И снова началась волынка с перебиранием существительных. К этому подключились все сидящие у Гены гости и сам Гена. Через час безуспешных попыток выбрать подходящее название мы остановились и решили переждать — наши головы явно нуждались в отдыхе — они уже были забиты короткими словами, как небольшие орфографические словари. Время было позднее, и мы, простившись с Геной, отправились на метро. Бориса с нами не было — он, как мы видели по размерам его записной книжки, был страшно обременён делами и убежал от Гены сразу после беседы с нами. Мы снова шли по Московскому, лил дождь, в чёрных лужах отражались яркие шары уличных фонарей, на крышах и фасадах домов горели разноцветные неоновые трубки, сплетённые в буквы и слова.
— Да-а-а… Вот проблема, — сказал Витька, — название не придумать. Что мы там насочиняли?
Перед нами на крыше одного из домов, стоявшего метрах в пятидесяти от метро, куда мы направлялись, горела красная надпись — «Кино».
— «Кино» — говорили? — спросил меня Витька.
— Да говорили, говорили, ещё когда сюда шли.
— Слушай, пусть будет — «Кино» — чего мы головы ломаем? Какая, в принципе, разница? А слово хорошее — всего четыре буквы, можно красиво написать, на обложке альбома нарисовать что-нибудь…
— Ну, если тебе нравится, то, конечно, можно…
— Да не особенно-то мне и нравится, просто нормальное слово, удобное. Запоминается легко. Давай, Лёша, оставим?…
— Ну давай, а то действительно — что мы, как болваны — кино, так кино. Не хуже, во всяком случае, чем «Аквариум». «Кино».
Через два дня, вечером, после работы и учёбы мы встретились с Борисом на станции метро «Василеостровская» и отправились в дом к Михаилу — Фану (не путать Фана — Фанштейна-Васильева с фаном — Владиком Шебашовым). Там нас ждали собственно Фан и Дюша — флейтист «Аквариума». Сева отсутствовал — сегодня у него был рабочий день, и он что-то там сторожил. Тропилло тоже не было, но Борис успокоил нас, сказав, что Тропилло и так согласился нас записать, безо всякого предварительного прослушивания. Фан разлил по разнокалиберным кружкам крепкий чай, и «Аквариум» приготовился нас слушать. Надо сказать, что мы с Витькой, как мне кажется, чувствовали себя более спокойно и естественно, поскольку уже привыкли к разного рода прослушиваниям и дебютам — почти полгода только этим и занимались, а вот «Аквариуму» явно в новинку было осознавать себя членами комиссии, принимающей работу молодых музыкантов, и их мучило бремя ответственности, свалившейся как снег на голову, — как бы не обидеть нас необъективными оценками, не выглядеть в наших глазах консерваторами, не пропустить чего-нибудь мимо ушей…
Мы сыграли что-то около десяти песен, которые «Аквариум» сопровождал гробовым молчанием. Нам стало не по себе — такой реакции мы ещё не встречали — Дюша и Фан неотрывно смотрели на нас, тараща изо всех сил глаза, а Борис беспрерывно курил «Беломор» и явно думал о чём-то своём.
— Ну вот, примерно в таком роде, — сказал Витька.
— Да, вот так вот, всё типа того, — сказал я.
— Ну, как вам? — спросил Борис у своих товарищей.
Дюша наконец ожил, лицо его приняло человеческое выражение, и он с облегчением произнёс:
— Да что говорить, это просто здорово!
— Всё это нужно писать, конечно, — поддержал Дюшу и Фан, поняв, что роль члена комиссии подошла к концу.
— Я вам говорил, — улыбнулся Борис, потом повернулся к нам и спросил: — С названием вы разобрались?
— Я думаю, — ответил Витька, — «Кино».
— «Кино», хм, хм, что-то в этом есть.
— Да, — сказал Дюша, — неплохое название — ни к чему не обязывает.
— Многоплановое, — сказал Фан.
Тут же был назначен первый день записи. Борис полистал свой деловой блокнот, помычал, потом предложил ближайший понедельник — через два дня.
— С утра вы можете? — спросил он у нас.
С утра мы не могли. Но смекнув, что такая возможность — сделать запись в студии, бесплатно, с хорошими музыкантам просто так в руки не даётся, да и Борис ведь считает нас серьёзными людьми — настоящими битниками, новыми романтиками, музыкантами и тратит на нас своё время, мы решили, что сможем.
— Сможем, — сказал Витька.
— Конечно, — сказал я.
Все вместе мы вышли на улицу. Было ещё холодно, но мы шли без шапок, ветер вертел у нас в руках гитары в тряпочных чехлах, Борис рассказывал нам про Игги Попа и Боуи, Дюша напевал припев Витькиной песни — «Просто хочешь ты знать, где и что происходит…» — потом у метро мы простились с «Аквариумом» — у наших друзей были какие-то бесконечные дела. И я сказал Витьке:
— Поздравляю.
— И я тебя, хотя ещё и рано, нужно сначала сделать запись.
— А что будем писать? Какие вещи?
Витька улыбнулся и сказал:
— Всё! Потом выберем для альбома штук десять. А сейчас, сколько будет возможно, будем писать. Такой шанс нужно использовать.
— Это верно.
— Ну что, Лёша, я к Марьяше съезжу, порадую её. Давай тогда до завтра что ли.
— Ну, до завтра. Я тоже сейчас домой — отдохну, почитаю что-нибудь.
Витька теперь часто встречался с Марьяшей. Это была очень милая барышня, боевая весёлая художница, работавшая в ленинградском цирке заведующей костюмерным цехом и постоянно таскавшая нам оттуда разные забавные тряпки — жабо, кружевные рубахи, расшитые фальшивым золотом жилетки и прочие списанные части цирковых костюмов. Я тоже пёр из ТЮЗа всё, что подлежало списанию, и в результате у нас с Витькой уже был кое-какой гардероб, который мы берегли для предстоящих концертов. Марьяше очень нравилась группа, носившая теперь скромное название «Кино», и, в особенности, её руководитель — Витька. Она была умна и понимала, что музыка для него в данный момент — это главное, и не отвлекала от творчества, а, наоборот, — поддерживала, помогала нам чем могла и не обижалась, когда время репетиций сокращало время её общения с Витькой.
Следующим днём была суббота, и я заехал к Витьке утром — каждую субботу в двенадцать дня начинались собрания в рок-клубе, которые мы старались теперь не пропускать. Мы от души веселились там, встречали знакомых и ехали куда-нибудь в гости, а также узнавали о грядущих концертах. Мы прибыли в Дом народного творчества вовремя — «Кино» никогда никуда не опаздывало, и это было и остаётся для меня до сих пор настоящим проклятием. В Ленинграде при общении с людьми, занимающимися любой формой творчества, в большинстве случаев нет надобности приходить на запланированную с кем-то встречу вовремя. Ставлю десять против одного, что ваш приятель опоздает на время от десяти минут до… ну, часов до трех, скажем. Всех, кто не опаздывает (а есть у нас и такие), я знаю лично и могу дать справку по этому поводу всем желающим. Так и в клубе — если назначено на двенадцать, смело можно приезжать к половине первого, и тогда ждать начала придётся всего минут пятнадцать-двадцать. Но мы с Витькой всегда приезжали к двенадцати и болтались по полупустому Белому залу, где в торжественной обстановке проводились заседания первого в нашей стране рок-клуба.
Неспешно собирались заспанные рокеры, пришли члены правления и уселись за своим столиком сразу же, начав перебирать груды бумаг, которые они всегда носили с собой. Собрание началось, как всегда, с переклички — в алфавитном порядке председатель выкрикивал названия групп, и их представители, сидевшие в зале, бодро рапортовали начальству:
— Есть!!!
Потом члены правления что-то говорили, сообщали какие-то новости, но на этот раз мы с Витькой не слушали их, а тихо беседовали между собой, обсуждали предстоящую запись и строили грандиозные планы по её тиражированию.
— «Кино»! Вы что, не слышите, что ли? — кто-то из правления, оказывается, уже не в первый раз громко обращался к нам.
— Что? — спросил Витька.
— Будете вы играть?
