Однажды в России, или Z cesku – z laskou - Жидков Иван (полная версия книги txt) 📗
Некоторые вещи меня все-таки настораживали. Почему команда так резко упала после успешного «бронзового» сезона? Почему на одной из последних игр сезона 2002 на стадионе было всего 12 тысяч болельщиков, если о популярности клуба мне с самого начала стал рассказывать каждый встречный? Кроме того, у меня у самого существовала проблема – ведь я на тот момент оставался главным тренером «Млада Болеслав». А это означало, что с этим клубом предстоит разрывать контракт. Я был уверен, что его генеральный директор Шетрле меня просто так не отпустит и мысленно уже готовился выплачивать неустойку. Зная людей, которые руководили «Младой», в том, что она будет большой, сомневаться не приходилось. Агенты Зика и Коларж, впрочем, были весьма заинтересованы в моем переходе в «Зенит», а потому поспешили меня заверить, что проблему с «Младой» они решат. И я страстно желал, чтобы они это сделали. За ценой бы не постоял.
На обратном пути в самолете жена, которая заметно погрустнела – ей очень не хотелось со мной расставаться на такой долгий срок, ведь мы всегда были вместе-спросила меня: «Стоит ли твоя командировка в Россию того? Компенсируется ли то, что я тебя теряю хотя бы материально?». Я в ответ только усмехнулся – откуда же я мог знать! Ведь сам контракт, который мне предложили на Совете директоров, я подмахнул, не читая. Думал в первую очередь о работе, и ни о чем другом. В любом случае, тратить кучу времени на то, чтобы разбирать русские слова и специальную терминологию в контракте мне не хотелось. Некоторое время спустя, конечно, я ознакомился с его условиями. Предложение было достаточно среднее, особенно, если сравнивать с тем, что получали в «Зените» футболисты. Впрочем, меня это, повторю, не сильно волновало – желание работать зашкаливало за все разумные пределы. Сам себе удивлялся – вроде бы почти 20 лет работал без передышки, а все равно без футбола, борьбы, нервов и бессонных ночей чувствовал себя неуютно, каким-то неприкаянным.
Мы вернулись домой и почти сразу обо всем проведали журналисты. В Чехии, надо сказать, они гораздо злее чем российские. Все время норовят уколоть, поддеть, а зачастую откровенно «убивают» кого-то на заказ. Правда при этом в футболе, надо отдать им должное, подкованы лучше. Так вот, им я отвечал одно: «Контракт я не подписал, только предварительное соглашение о намерениях». По большому счету, я не имел права заключать соглашение с другим клубом, при действующем договоре с «Младой Болеслав» и еще не знал, отпустит меня его руководство, или нет. Но когда я, вернувшись из Петербурга, отправился со своей командой на последний выездной матч первого круга в Долни Коунице, понял, что ни о чем, кроме как о «Зените» думать не могу. На моих глазах соперники месили грязь на ужасном поле, размытом дождем, а у меня в мозгу была картинка с видео матча на переполненном «Петровском» – Мутко надавал мне с собой кучу кассет с 2001, «бронзового» года.
Вскоре произошло то, чего я и ожидал. Меня заговорщицким тоном пригласил на чашку кофе Шетрле и у него в кабинете они со спортивным директором Куделой бесцветными голосами назвали суммы денег, которые я должен буду за свой отход заплатить каждому. Потом я посчитал, что мои доходы в «Зените» изначально практически не превышали той суммы, что я получал в Чехии, учитывая все эти «комиссионные». Но я был уверен в том, что делаю и уже вовсю горел идеей стать первым чешским тренером (да что там чешским – иностранным!), который проявит себя в России. Двух коротких визитов в эту страну мне хватило, чтобы понять, что здесь можно жить, причем, возможно, роскошнее, чем в Чехии. Смешно слушать, как кто-то у меня на родине до сих пор спрашивает: «это правда, что люди в России живут в землянках?». Бред полный!
В конце концов, настал день 14 декабря. Я должен был вылететь в Петербург, чтобы приступить к работе на новом месте. Жена, заливаясь слезами и пребывая в различных страхах, сомнениях и тревогах, собрала мне вещи. Я терпеть не могу женские слезы, но понимал ее: мой дом был завален чемоданами, одеждой и прочей ерундой и было впечатление, что я съезжаю куда-то насовсем. Сумки еле закрылись, утрамбовывали их мы с Зузой чуть ли не ногами. Знал бы я, как настрадаюсь потом со всеми этими костюмами, пиджаками, рубашками! Потом была полуторачасовая дорога в аэропорт, и мне хотелось, чтобы машина летела еще быстрее. Питер занял все мои мысли задолго до того, как мы с помощником Владимиром Боровичкой сошли с трапа «Боинга» не в качестве гостей, а как полноправные жители этого уникального города.
Прилетели мы уже под вечер, когда было темно. По дороге из аэропорта, где нас встретили начальник команды Юра Гусаков и переводчик Иван, Бора (здесь и далее – Владимир Боровичка – прим. авт.) не переставал удивляться, насколько Петербург большой город. Ему из своих Пругониц до пражского аэропорта ехать около 40 минут, а тут мы столько же времени потратили.
Только на полпути к гостинице. Причем, после тяжелого дня покой нам только снился. Ребята завезли нас в маленький, но очень уютный отель на красивой набережной канала, однако у меня времени было лишь на то, чтобы переодеться и чуть-чуть передохнуть.
Со слова «чуть-чуть» Властимил, по сути, начал открывать для себя Россию. Оно стало одним из первых русских слов, запавших Властимилу в душу. Его звучание забавляло чеха и примерно на второй день пребывания в России он не выдержал и спросил:
– Вы все говорите «чу-чуть». Что это значит?
Услышав ответ «немного, немножко», Властимил удивился, что потешное на его взгляд «чу-чуть» имеет столь серьезное значение. И с удовольствием стал употреблять его при удобном случае. Например, когда шел с утра открывать дверь. После звонка из тишины сначала доносились его шаги, а потом предупреждающее «чу-чуть», что означало, видимо, «минутку, сейчас открою».
Стоило мне открыть чемодан, как вещи из него едва не выбросило взрывной волной. Их было так много, как будто я ехал в Петербург открывать собственный бутик, а не работать с футбольной командой. В эти минуты я проклял едва ли не все на свете – весь мой гардероб категорически не хотел влезать в относительно небольшой гостиничный шкафчик. Точно так же, как за полсуток до этого отказывался помещаться в чемодане – чтобы утромбовать вещи мы с женой разве что не садились на чертов кофр. Еще бы! Она-то думала, что собирает меня на войну.
Содрогнувшись при мысли, что все это надо разбирать прямо сейчас, я чуть ли не пулей вылетел в корридор отдышаться. Иван с Юрой еще не уехали, последний должен был везти меня на встречу с президентом. Мутко хотел, чтобы мы с ним встретились тет-а-тет и пригласил на ужин. Мне же в свою очередь трудно было удержаться от расспросов о моей команде в первый же день. Тем более, что Гусаков – начальник команды, а я всегда ценил мнение людей, находящихся внутри событий. Они единственные, кто способны рассказать всю правду, или хотя бы 90-процентню правду, дать информацию, максимально приближенную к истине. Особенно это становится заметно когда происходит перемена власти. И именно поэтому, услышав ответ на свой первый вопрос, «Сколько позиций нужно усиливать в межсезонье?», я едва не начал хвататься за стенки, чтобы не упасть. Юра коротко в своей неэмоциональной манере словно выстрелил «с глушителем»: «Практически все!».
Что и говорить, полученная информация шла вразрез с моими представлениями о том, что я имею к диспозиции. До тех пор я видел множество видеокассет, как «Зенит» побеждает при полном стадионе одного соперника за другим. Все они были датированы 2001 годом, когда Питер выиграл третье место. Глядя на игру той команды, я совершенно не понимал, как она могла оказаться через год на десятом месте и при этом удивлялся, что ни одной кассеты с записью игр провального сезона я не получил. Как-то нехорошо удивлялся, хотя и был поначалу настроен видеть на новом месте только хорошее.
Еще на пути из аэропорта поинтересовался, откуда такой замечательный игрок, как светловолосая «восьмерка», которая в бронзовом сезоне «выгрызала» едва ли не каждый метр пространства в середине поля. И меня ждал еще один шок, когда я узнал, что человека по фамилии Горшков в «Зените» больше нет. Буквально через три дня еще один сотрудник команды, администратор Гена Попович, не называя, впрочем, игровых номеров, говорил мне примерно те же самые вещи. Это совершенно другой человек, отличающийся от Гусакова. Простоватый, душа на распашку, полный необузданных эмоций, по большому счету, некая смесь большого ребенка и еще действующего футболиста. Генка закончил с футболом драматически – после бронзового сезона прошел углубленное медобследование и выяснилось, что у него есть серьезный порок сердца, из-за которого при больших нагрузках каждый день может стать последним. Я слишком хорошо знал, что такое закончить с футболом в расцвете сил – сам до сих пор звеню в аэропортах при прохождении металлоискателя железной пластиной в колене. И не мог относиться к Поповичу без доли симпатии.
