Внимание: «Молния!» - Кондратенко Виктор Андреевич (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗
Перед рассветом шестого ноября в Киеве перестали греметь выстрелы. Город был полностью освобожден от противника. Теперь Ватутин вместе с представителем Ставки маршалом Жуковым и членами Военного совета фронта мог доложить Верховному Главнокомандующему: «Задача, поставленная Вами по овладению Киевом — столицей Украины, войсками 1-го Украинского фронта выполнена».
Телеграмма в Москву ушла. Настала пора, когда в освобожденном Киеве надо было переходить от боевых задач к мирным. Но не так просто в разрушенном фашистами городе дать людям хлеб и воду, обеспечить их электроэнергией и топливом. Открывался новый трудный фронт, начиналась нелегкая битва за мирную жизнь.
На КП штаба фронта находились украинские писатели Рыльский, Довженко, Бажан и Яновский. Только что из армии Черняховского возвратился Малышко. Пригласив их в блиндаж, Ватутин сказал:
— Я знаю, что вы живете одним желанием: поскорее увидеть Киев. Поезжайте туда с членами Военного совета.
— А вы, товарищ командующий? — спросил Довженко.
— А я переговорю с командармами и потом в Киеве присоединюсь к вам.
Через полчаса машина командующего пошла на Киев. Приближалась безлюдная окраина Подола. Дома стояли с распахнутыми окнами. Двери открыты или сорваны с петель. На мостовой валялась домашняя утварь. От безжизненных улиц веяло запустением. Ветер доносил запах гари и шум пожаров. Все чаще встречались обугленные стены домов.
На разбитой, полыхающей пожарами улице Артема он увидел первых киевлян. О всех их тяжелых испытаниях, о горе говорили почерневшие лица и впалые глаза. Люди шли тяжелым, усталым шагом, с котомками и плетеными корзинами, в старой, поношенной одежде, подпоясанные веревками. Люди выходили из подвалов и развалин, всплескивали руками и выбегали на улицу с возгласами:
— Наши пришли!
И тут же возникали митинги. Среди наплывающего дыма и отсвета пожара люди, окружая воинов, в немногих словах старались выплеснуть все то горе, что накопилось в душе за эти семьсот семьдесят восемь дней неволи и мук.
На задымленной площади члены Военного совета осматривали вместе с писателями уцелевший памятник Богдану Хмельницкому. Ватутин присоединился к ним. Летали и кружились черные хлопья копоти. Сквозь дым пробился солнечный луч и осветил скачущего всадника с булавой.
— Жив наш Богдан, жив! — воскликнул Юрий Яновский.
На Крещатик сквозь клубы дыма и снопы искр можно было добраться только пешком. Гордость киевлян — главная улица города — лежала в мертвых развалинах. Крещатик горел, дымился. Всюду груды камней, раздробленная взрывами арматура. От кирпичных стен остались кривые зазубренные клыки. Они напоминали черную челюсть какого-то чудовища. Когда-то Крещатик славился своими тенистыми каштанами, а сейчас на правой стороне стоял только один великан — серебристый тополь. В конце Крещатика уцелели некоторые дома, и теперь их надо было защитить от бушующего огня. Ватутин приказал усилить специальные отряды по борьбе с пожарами и немедленно приступить к разминированию зданий.
Потом все пошли по безлюдным улицам. Из окон университета вырывалось пламя. Внутри здания раздавались частые взрывы. Дым наплывал на бронзовую фигуру Тараса Шевченко. И от снега, лежащего на его руке, он казался раненым воином. За спиной Кобзаря чернели коробки разрушенных домов и дымились крыши музеев.
Ватутин снял фуражку и, кланяясь Кобзарю, тихо и печально сказал:
— Тарас, Тарас, посмотри, что они сделали с Украиной...
11
В подземном кабинете под Винницей Манштейн, звеня шпорами, мечет быстрые нервные шажки.
После взятия войсками Ватутина Киева обычная маска ледяного спокойствия слетела с его лица. Он резко останавливается, смотрит на Буссе, потом на Шульц-Бюттгера:
— В ставке я разговаривал с фюрером всего лишь один час. Но с меня хватит и этого... Только интересы нашей группы армий удержали меня от желания подать в отставку. — Фельдмаршал просматривает радиограммы штабов разбитых под Киевом дивизий и бросает их на стол. — Господа, при разговоре с фюрером я дал ему слово возвратить Киев. Группа армий «Юг» должна отомстить Ватутину за разгром пятнадцати дивизий.
Манштейн включает «телефункен». В подземный кабинет врывается орудийный грохот.
— Москва салютует войскам Ватутина двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из трехсот двадцати четырех орудий. Такого салюта еще не было. Это самый большой, — говорит Шульц-Бюттгер.
Удар пушек вызывает на лице Манштейна невольные гримасы. Шульц-Бюттгер переводит каждое слово московского диктора.
— Со взятием Киева нашими войсками захвачен важнейший и наивыгоднейший плацдарм на правом берегу Днепра, имеющий важное значение для изгнания немцев из Правобережной Украины.
— Это мы еще посмотрим... — угрожающе, по-фюрерски, поднимает кулаки Манштейн и поворачивает ручку выключателя. Звеня шпорами, он подходит к настенной карте. «Прежде всего надо успокоиться и отогнать страх». Фельдмаршал берет указку. Резко взмахивает палочкой из слоновой кости. — Итак, господа, точный расчет и анализ... И разговор начистоту. Я знаю, что в этой обстановке было бы разумно оставить Крым и получить дополнительно сто тысяч войск. Но о таком решении не может быть и речи. Фюрер не даст согласия. Мы не можем потерять Крым — наш передовой авианосец. Прошу помнить: он придает уверенность и определяет политику наших союзников в районе Черного моря. Сейчас все взоры необходимо обратить на плацдарм под Киевом, где мы должны совершить «тигровый прыжок» — пойти по тылам большевиков, отрезать от днепровских переправ войска Ватутина и, в конечном, счете, разгромить весь его фронт. Возможно ли это? Да, господа, «тигровый прыжок» вполне осуществим. Большевистское превосходство в силах будет сведено на нет умелыми действиями наших подвижных войск. По пути из ставки, находясь в самолете, я в достаточной мере все продумал и взвесил. Взгляните на карту, господа. В Каневе мы занимаем довольно прочный плацдарм, и, как видите, он разъединяет на Днепре два советских фронта. Это в значительной мере облегчает план наших действий. Я уже не раз говорил: кто атакует — тот добивается победы. К занятому большевиками Фастову сейчас подходит отлично вооруженная и укомплектованная танковая дивизия фон Шелла. Развернув ее, мы под прикрытием стального щита сосредоточиваем семь танковых и моторизованных дивизий, а также семь пехотных. Наносим молниеносные удары на левом фланге и выходим на Житомирское шоссе. Сейчас же под Белой Церковью приходит в движение наш испытанный в боях сорок восьмой танковый корпус Балька. На правом фланге мы захватываем Васильков. И дальше два наших танковых клина сходятся в Киеве. У меня все. Ваше мнение, господа?
— Пожалуй, это лучшее, что только можно придумать в данной обстановке, — сказал Буссе.
— А что думает Бюттгер? — спросил Манштейн.
— Я думаю о том, когда же мы в штабе группы самым решительным образом откажемся от мысли рассматривать Красную Армию как некую гидру, у которой вместо одной отрубленной головы вырастают две новых?! Большевики умеют воевать, их войска охвачены духом победы, а мы эти важные факторы сбрасываем со щита и все успехи противоборствующей стороны сводим только к численному превосходству. А ведь сейчас оно у Ватутина не такое значительное.
— Довольно, Бюттгер! — звякнул шпорами Манштейн. — Приведенное вами образное сравнение отражало и продолжает отражать мой взгляд на всю нашу борьбу на Восточном фронте. Вы должны помнить об этом и впредь не допускать бестактности.
«Вот тебе и разговор начистоту, — мелькнула у Шульц-Бюттгера мысль. — Какие ни приведи доводы — все равно фельдмаршал останется при своем мнении. Я только навлеку на себя его гнев». И он сказал с явной покорностью:
— Я полностью разделяю мнение Буссе. Изложенную нам господином фельдмаршалом операцию считаю вполне осуществимой. Осмелюсь лишь заметить: на внезапность наших ударов рассчитывать нельзя. Они наносятся из мест, взятых русскими под особое наблюдение.
