Морской фронт - Пантелеев Юрий Александрович (бесплатные полные книги txt) 📗
По мере готовности документов мы с начальником оперативного отдела внимательно их проверяли. Надо было как можно скорее доложить их на утверждение Военному совету, с тем чтобы после этого вручить выписки каждому командиру корабля и соединения. А время летело так быстро!..
Бои шли в дачном селении Козе, — это уже в районе командного пункта сухопутной обороны города, а в ночь на 27 августа фашисты прорвались в парк Кадриорг и к озеру Юлемистэ. Было очевидно, что противник пытается отрезать наши части от гаваней, сорвать погрузку на корабли.
Орудия наших кораблей били прямой наводкой, уничтожая наступающую вражескую пехоту и танки. Противник начал пристреливаться к крейсеру «Киров», и ему пришлось отойти еще мористее. Миноносцы стреляли только с ходу и тоже часто меняли район своего маневрирования.
При поддержке корабельной артиллерии наши бойцы героически дрались на всех участках обороны, переходя местами в контратаки и добиваясь успеха в рукопашных схватках. Так, у местечка Нымме матросы потеснили противника. Помню, с каким воодушевлением делился своими впечатлениями только что вернувшийся с фронта бригадный комиссар Кирилл Петрович Добролюбов:
— Я побывал на батарее Скачкова в первой бригаде морской пехоты. В это время приблизились вражеские танки. Артиллеристы подпустили их и в упор открыли огонь. Уничтожили все четыре танка… Тогда фашисты бросили на батарею пехоту. Она захватила огневую позицию. Матросы схватились врукопашную. Лейтенант Милюков, старшина Веригин, бойцы Голубятников и Дашевский бились особенно отважно. Моряки перебили почти всех фашистов, прорвавшихся на батарею. Наши орудия остались целы. Сейчас батарея вновь ведет огонь!
Мы работали всю ночь. 27 августа в 11 часов план прорыва флота из Таллина был окончательно утвержден и доведен до всего личного состава. Морякам и солдатам разъяснили: мы уходим из Таллина с тем, чтобы бить фашистов под стенами Ленинграда.
В 16 часов началась погрузка на транспорты.
Противник усилил огонь по причалам. Скоро погрузка в Купеческой гавани стала невозможной, тогда транспорты перевели в Бекеровскую гавань.
История русского флота знает примеры, когда флот погибал вместе со своей базой. Так было в Севастополе в 1855 году и в Порт-Артуре в 1905 году. В Таллине ни армия, ни флот погибать не собирались. Они не были разбиты. По приказу Верховного командования, сохранив свои силы, они должны перейти для борьбы на новом направлении, для обороны колыбели нашей революции, нашего родного Ленинграда.
Вспомнилось и другое, совсем недавнее. 9 декабря 1940 года англичане в Северной Африке перешли в наступление на укрепленный пункт и порт Сиди-Баррани, оборонявшийся итальянской армией. Через сутки, к вечеру 10 декабря, сорокатысячный итальянский гарнизон сдался в плен, считая сопротивление бесперспективным.
Позже узнали мы и о том, что 15 февраля 1942 года англичане сдали японцам военно-морскую базу Сингапур. В крепости был огромный гарнизон, стационарные батареи крупного калибра, аэродромы. И тем не менее семьдесят три тысячи солдат и офицеров, двадцать восемь генералов во главе с главнокомандующим войск Британской Малайи безоговорочно капитулировали.
А еще через три месяца, в том же 1942 году, узнали мы, что англичане сдали фашистам в Северной Африке свою военно-морскую базу Тобрук. База оборонялась двумя армейскими корпусами, имевшими семьсот танков. В плен сдались тридцать тысяч английских солдат и офицеров.
Уже все было иначе.
Ни одного взвода солдат и ни одной исправной пушки мы не оставляли врагу в Таллине.
Все знали, нас ждет трудный и опасный путь. С десятками бойцов я говорил в гавани в часы посадки, сотням смотрел в глаза. Люди устали. Но и тени растерянности я не заметил. Спокойные лица. Лица людей, сознающих, что они исполнили свой долг. Люди понимали, что мы идем защищать Ленинград, что мы уже помогли защитникам великого города, задержали врага под Таллином почти на два месяца, оттянули на себя пять дивизий, из них три, прибывшие из-под Ленинграда.
Фашисты бросались в яростные атаки. К вечеру Купеческая гавань находилась под минометным огнем, начались сильные пожары в порту.
Уже не было телефонной связи, и я решил отправиться в гавань на поиски одного из больших транспортов, который почему-то до сих пор не встал под погрузку. Вместе с ординарцем мы помчались на газике. Город был окутан дымом, местами мы проскакивали буквально сквозь стену пламени. Некогда изумительно чистые мостовые были засыпаны щебнем и битым стеклом, то и дело встречались обгорелые машины, оборванные трамвайные провода свисали с накренившихся столбов.
Мимо горящих строений влетаем в порт. Противник ведет по причалам минометный огонь со стороны памятника «Русалке». Неизвестно откуда свистят пули. Впечатление — будто весь порт в огне. К нашей радости, в гавани судов не оказалось, капитаны проявили разумную инициативу и вывели их из-под обстрела. Резервуары с нефтью были разбиты, кругом разливалось огненное море… Из воды торчал хобот затонувшего плавучего крана. В воздухе было горячо и душно.
Чтобы дать войскам возможность отойти с передовых позиций, наша артиллерия вечером открыла ураганный огонь, а специально назначенные части перешли в контратаку по всему фронту. Тут уж не жалели снарядов! Фашисты дрогнули и даже попятились назад.
В 21 час начался отход наших войск уже с последних позиций. Войска длинной вереницей тянулись к гаваням. Дымзавесы, поставленные катерами, надежно прикрывали посадку, происходившую неторопливо, без шума и суматохи.
Люди устали, они не спали несколько суток и, попав на транспорт, сразу же растягивались где попало на палубе и засыпали богатырским сном.
Началось разрушение военных объектов базы. Стою на мостике «Виронии» и вижу взрывы в арсенале, на многих военных складах. Дым пожаров, жуткий гул беснующегося пламени.
Сигнальщик докладывает: «Накрытие на „Минск“». Смотрим: действительно, «Минск» прекратил огонь и резко отвернул. Прекратил огонь и эсминец «Скорый», вокруг него сплошной забор из всплесков. Сердце сжалось — неужели перед самым выходом что-то серьезное случилось? Через десять минут радостный семафор от контр-адмирала Дрозда: «На „Минске“ незначительно повреждено два орудия, на „Скором“ два попадания снарядов мелкого калибра. Оба корабля в строю». У нас вырвался вздох облегчения.
Комендантами посадки в гаванях и на причалах мы назначили офицеров штаба и политуправления. Самое опасное сейчас допустить «пробки» на горящих улицах, на причалах. Это не шуточное дело — погрузить на суда многие тысячи бойцов.
Посадка везде проходила организованно. В этом немалая заслуга наших комендантов: в Купеческой гавани — военного инженера 3 ранга Гулиева, в Минной — воентехника 2 ранга Шаляпина, в Бекеровской и Русско-Балтийского завода — батальонного комиссара Поспешина и старшего лейтенанта Безрукова.
Весь день я находился на стенках Минной гавани, встречал и направлял к причалам мелкие группы раненых, представителей флотских и эстонских учреждений, на месте разрешал мелкие недоразумения, отдавал через бывших при мне связных офицеров необходимые распоряжения. На телефоны надеяться было поздно, оборванные провода валялись у нас под ногами.
Вот идет молодой лейтенант морской пехоты, голова забинтована, повязка пропитана кровью; с ним группа раненых бойцов. На руках у офицера записка «Копли-Лахт», но это совсем не здесь! Лейтенант объяснил, что ехали они на грузовиках, на площади в колонну противник «влепил» несколько снарядов, передние машины загорелись. Его группа решила следовать пешком. И вот дошли…
Приказываю коменданту посадки заблудившихся не возвращать, а направить на штабной корабль «Виронию». Этот морской красавец, некогда пароход туристской пассажирской линии Рига — Стокгольм — Хельсинки, стоит тут же у причала, слегка покачивается; зенитчики в касках сидят у орудий и периодически открывают огонь по появляющимся самолетам (тогда на причалах ничего не слышно, и приходится громко кричать, несколько раз повторяя приказание). На «Виронию» грузятся штаб флота и политическое управление. Офицеры уже разместились в каютах. Вот идет по трапу Н. Г. Михайловский, наш флотский писатель. Машет мне издали рукой и приветливо улыбается, будто он в Черноморском порту поднимается на палубу курортного теплохода, курсирующего на линии Одесса — Батуми.
