Июнь-декабрь сорок первого - Ортенберг Давид Иосифович (читать книги регистрация txt) 📗
Тем временем корреспонденции Симонова стали появляться в "Известиях". Что бы это значило?..
Я заготовил телеграммы во все армии Западного фронта, но вдруг появляется сам Симонов. Прибыл он в Москву за машиной для фронтовой газеты, завтра утром должен снова отбыть на фронт. Телеграмм моих не получал, да и не мог их получить, потому что ему не удалось найти редакцию армейской газеты. Не раз обращался за содействием в Политуправление фронта, однако там тоже не знали, где находится эта редакция, и до выяснения временно прикомандировали Симонова к фронтовой газете. А свою связь с "Известиями", к которым, как он понял, я его приревновал, Симонов объяснил так:
- Не знал, что ты останешься в "Красной звезде". А потом корреспонденции мои были уж слишком гражданскими, и я, признаться, постеснялся послать их в центральную военную газету...
Когда я спросил, почему же он не уведомил меня о своем отъезде в действующую армию, Симонов ответил так:
- Нарочно не заходил к тебе. Не хотел, чтобы хоть кто-нибудь подумал, будто я стараюсь "пригреться" в Москве...
Ответ этот, по-моему, отражает одну из прекрасных черт симоновского характера: его щепетильность, чувство собственного достоинства. Именно поэтому, ничего не объясняя, я попросил его задержаться в Москве на одни сутки. А сам тут же написал проект приказа, в котором были всего три строки: "Писатель Симонов К. М. назначается с 20.VII.41 г. специальным корреспондентом "Красной звезды". С этим проектом я поехал к заместителю наркома обороны. Он сразу же подписал его. А уже под утро мой заместитель разыскал по телефону Симонова, известил о приказе и сказал, что редактор ждет его к полудню. Однако вновь назначенный спецкор не стал дожидаться полудня, явился немедленно.
Приказ лежал передо мной на столе. Я вполне официальным тоном зачитал его Симонову. Он стоял, вытянувшись в струнку, руки - по швам. По окончании чтения неумело приложил руку к козырьку и произнес какую-то совсем уж неуставную фразу. Мы дружески рассмеялись, отбросили официальный тон, обнялись и присели поговорить.
- Однако козыряешь ты совсем не по-военному, - сказал я.
- На курсах многое усвоил, а вот это так и не одолел.
- Ну, поэту совсем не обязательно...
А вообще-то, у нас в редакции не принято было "козыряние" друг перед другом, и, признаюсь, вопреки всем правилам строевого устава я этого и не требовал.
Продолжая разговор с Симоновым, я сказал, что он недельки две поработает в аппарате редакции, напишет стихи, а уж потом отправится на фронт. Но Симонов стал уговаривать меня разрешить ему выезд на фронт немедленно, сейчас же. Он должен выполнить поручение редактора фронтовой газеты, а также написать одну-две корреспонденции, обещанные "Известиям". Вот рассчитается с ними и тогда уже приступит к исполнению своей новой должности. Неужели я хочу, чтобы на него легло пятно?
Знал он слабую струнку редактора!
Словом, своего Симонов добился: согласие на немедленный отъезд получил. С одним обязательным условием: прислать нам с фронта стихи. И вот два стихотворения уже напечатаны. Первое - "Презрение к смерти" - было посвящено памяти артиллериста-наводчика Сергея Полякова; он отстреливался до последнего снаряда, подбил три танка, а в предсмертный свой час подпустил еще одну вражескую машину на 20 метров, уничтожил ее, но и сам погиб.
Второе стихотворение - "Секрет победы" - о летчике-истребителе Николае Терехине, уничтожившем в одном бою три немецких бомбардировщика.
Много героического, а вместе с тем и трагического повидал Симонов на Западном фронте в первый месяц войны: бесчисленные бомбежки немецкой авиацией наших войск, наших городов и сел; гибель наших бомбардировщиков, вынужденных порой летать на выполнение боевых заданий без прикрытия истребителей; отступление измотанной боями пехоты, не всегда достаточно организованное; толпы беженцев на дорогах, стариков, женщин и детей. Но особенно потрясла его душу уходившая из горящего города колонна слепых детей и взрослых...
Об этом Симонов напишет и тоже опубликует в "Красной звезде" свое знаменитое стихотворение "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...".
Неизгладимое впечатление оставила у него июльская поездка под Могилев, в 388-й полк 127-й стрелковой дивизии. Десятый день этот полк вел бои с фашистскими танками, но не отступил ни на шаг. Перед его окопами громоздились подбитые и сгоревшие вражеские машины. Симонов пересчитал их 39 единиц!
Запомнилась Симонову беседа с командиром полка полковником Кутеповым, о которой в дневнике писателя есть такая запись:
"Мы рассказали ему, что когда проезжали через мост, то не заметили там ни одной счетверенной установки и ни одной зенитки. Кутепов усмехнулся:
- Во-первых, если бы вы, проезжая через мост, сразу заметили пулеметы и зенитки, то это значило бы, что они плохо поставлены. А во-вторых... Тон, которым он сказал это "во-вторых", я, наверное, запомнил на всю жизнь. - Во-вторых, они действительно там не стоят. Зачем нам этот мост?
- Как зачем? А если придется через него обратно?
- Не придется, - сказал Кутепов. - Мы так уж решили между собой: что бы там кругом ни было, кто бы там ни отступал, а мы стоим вот тут, у Могилева, и будем стоять, пока живы..."
* * *
Отзвук той беседы отчетливо прослушивается в стихотворениях Симонова, опубликованных в "Красной звезде". Тот же мотив, те же мысли и чувства, какие овладели их автором при посещении кутеповского полка:
И еще были здесь две строки, ставшие крылатыми:
Да, на всю жизнь запомнил Константин Симонов те трудные июльские дни сорок первого года в 388-м полку и его мужественного командира Семена Федоровича Кутепова. Некоторые черты духовного облика этого замечательного героя Великой Отечественной войны, и что особенно важно - героя ее первого, особенно тяжкого периода, нетрудно узнать в образе генерала Серпилина, главного героя столь полюбившейся нашему народу трилогии "Живые и мертвые".
И видимо, должно было так случиться, что спустя почти сорок лет, осенью 1979 года, прах Константина Михайловича Симонова, согласно его завещанию, был развеян именно на том самом бранном поле под Могилевом, где бесстрашно сражался и лег полк вместе со своим командиром Кутеповым и где молодой в ту пору писатель дал себе и времени клятву писать правду и только правду об этой войне с фашистами, войне, которая принесла так много страданий нашему народу и которая завершилась его великой, на все века, победой.
* * *
Наши корреспонденты прислали с Юго-Западного фронта пачку документов, принадлежавших некоему барону Куно фон Ольдергаузену, немецкому помещику, владельцу трех имений. Здесь и почтительные донесения управляющего имениями - о посевах, приплоде скота, откорме свиней. Здесь и личный дневник барона с разнообразными записями, сделанными во Франции, Венгрии, Румынии. Запись от 23 июня: "Выступил в поход". Надо понимать, что в этот день барон отправился в Советский Союз. А 30 июня он получил письмо от матери. Баронесса писала сыну:
"Какие замечательные успехи в России! Вы молодцы! Вы теперь вступили в плодоносные края, где, может быть, не встретите никакого сопротивления".
Все это легло в основу очередного выступления в "Красной звезде" Эренбурга с выразительным заголовком "Барон в поход собрался...".
Илья Григорьевич прокомментировал эти документы так:
