Плотин. Единое: творящая сила Созерцания - Султанов Шамиль Загитович (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗

— Рассуждая таким образом, ты отождествляешь счастье только с рассудочной жизнью, делаешь субъектом счастья лишь часть жизни, а не жизнь как целое. Но это неверно. Жизнь есть единое целое, по-разному, но необходимо проявляющееся в своих частях, а не части эти в своей совокупности составляют жизнь. Это особенно важно. А потому счастье — жизнь как целое, и потенциально счастливо все живое. Но актуально счастье принадлежит лишь тому, кто живет настоящей, полной, абсолютной жизнью, чья жизнь — совершенная жизнь. Благо возможно и для растений, и для животных, и для людей, но форма его, проявленность его, уровень реализованности его неодинаковы. Благо доступно для всех существ, потому что все живут, но форма жизни не у всех одна и та же. Иначе живет растение, иначе — животное. Совершенная жизнь ведет к совершенному благу, так что существо, обладающее всесовершенной жизнью, будет обладать и совершеннейшим благом. Существа, пользующиеся тенью жизни, будут обладать только подобием добра.

Если потенциально счастье доступно растению, животному, любому человеку как живому существу, то актуально счастлив лишь тот человек, который живет истинным умом. По-настоящему счастливый человек тот, который совершенствуется, кто чувствует, что он совершенствуется, кто понимает, что он не может не совершенствоваться, кто созерцает свой путь совершенствования.

— Но тогда можно сказать, что всей полнотой совершенной жизни человек начинает обладать лишь тогда, когда он проникнут всепоглощающей любовью к мудрости. И это максимальная активность человека, это — самая совершенная жизнь, это — действительная жизнь, а не подобие жизни.

— Разумная жизнь человека может достигнуть развития только в том случае, если он обладает способностью общаться с Мировым Разумом, когда его ум является как бы самим воплощением всей высшей умственной реальности, всего Нуса. Следовательно, если человек способен достигнуть высшего блага совершенной жизнью своего ума, то это происходит не потому, что он обладал им непосредственно, что он производил его из недр собственной природы, а потому, что жизнью ума своего может стать участником в высшем благе.

Там, на высших ступенях совершенствования, открываются самые могучие источники жизни: любовь к Красивому и любовь к Истинному. Там, на этих высших ступенях совершенствования, человек через красоту и мудрость идет к высшему добру. Без любви к Высшей красоте и без стремления к Высшей истине нет настоящей, совершенной жизни, нет действительного счастья.

— Таким образом, счастье и процесс совершенствования — понятия равнозначащие. Отсюда следует, что счастье принадлежит внутреннему, истинному человеку и не зависит от внешних благ.

— Диоген из Синопа понял это, когда как-то случайно увидел пробегавшую мышь. Мышь стала символом, ибо она не нуждалась в подстилке, не пугалась темноты и не искала никаких мнимых наслаждений. Между прочим, именно Диоген первый из эллинов стал складывать вдвое свой плащ, потому что ему приходилось не только носить его, но и спать на нем. Он постоянно носил суму, чтобы хранить в ней пищу, и всякое место было ему одинаково подходящим и для еды, и для сна, и для беседы.

Жил он в глиняной бочке при храме Матери богов. Однажды, когда он лежал и с наслаждением грелся на ласковом весеннем солнце, к нему подошел с несколькими своими друзьями Александр. Остановившись над Диогеном, он сказал: «Привет тебе, о великий Диоген. Я уже наслышан о твоей необычайной мудрости. Но у всех, даже у мудрецов, есть какие-то желания. Что может сделать для тебя Александр?» Диоген лениво почесал мозолистую, в буграх, пятку и, даже не взглянув на македонянина, произнес великие с тех пор слова: «Отойди, царь, не заслоняй мне солнца».

— И он часто говорил, между прочим, что никакой успех в жизни невозможен без упражнения, оно же в конце концов все превозмогает. Само презрение к наслаждениям, повторял он, становится высшим наслаждением. И как люди, привыкшие к жизни, полной наслаждений, страдают при иной судьбе, так и люди, приучившие себя к иной жизни, с наслаждением презирают само наслаждение.

— Аммоний рассказывал, что, по словам Диогена, люди соревнуются, кто кого столкнет пинком в канаву, но никто не соревнуется в искусстве быть прекрасным и добрым. Он искренне удивлялся, что грамматики изучают бедствия Одиссея и не ведают своих собственных. Музыканты ладят струны на лире и не могут сладить с собственным нравом. Математики следят за Солнцем и Луной, а не видят того, что у них под ногами. Риторы учат правильно говорить и не учат правильно поступать. Наконец, скряги ругают деньги, а сами любят их больше всего.

Аммоний говорил также о том, что Диоген осуждал тех, кто восхваляет честных бессребреников, а сам втихомолку завидует богачам. Его сердило, что люди при жертвоприношении молят богов о здоровье, а на пиру после жертвоприношения объедаются во вред тому же здоровью. Он удивлялся, что рабы, видя обжорство хозяев, не растаскивают их еду. Он хвалил тех, кто хотел жениться и не женился, кто хотел путешествовать и не поехал, кто собирался заняться политикой и не сделал этого, кто готовился жить при дворе и не решался.

— Однажды ему шутя сказали: «Диоген, многие твои сограждане смеются над тобою». А он ответил: «А над ними, быть может, смеются ослы. Но как им нет дела до ослов, так и мне нет дела до них».

— И пример с Диогеном показывает, что совершенная жизнь — это в себе сосредоточенная жизнь. Внешние «блага», как бы звучно и пышно они ни обосновывались, не имеют никакого отношения к стремлению ввысь. Они необходимы лишь и только для телесного существования. Идеальный, внутренний человек в той степени мужественен, в какой он не разделяет события, происходящие в жизни, на несчастливые или счастливые — они лишь испытания для него. Он не ищет сочувствия, поскольку является подлинным бойцом духа. То, что обычные люди называют страданиями, несчастными случаями, трагедиями, не нарушает истинного счастья внутреннего человека Ведь они вызывают печаль не у него, а у «внешнего» человека.

— Но объясни, разве страдания одной части не передаются другой? Разве носитель счастья — душа — не целое с телом? И не мешают ли, например, счастью болезни, недуги, несчастья?

— Нет, так как счастье состоит не в отсутствии их, но только в стремлении к приобретению истинного блага. Это — единственная цель истинного человека, и она не разменивается на множество иных целей, как бы хитроумно и ловко они ни обосновывались.

— Как, даже здоровье не является благом?

— Да, даже здоровье не есть самодовлеющее благо и предмет желания само по себе, так как его присутствие даже не замечается. Мы обращаем внимание лишь на отсутствие таких «благ» — того же здоровья, например. И правильнее было бы называть их всего лишь необходимыми условиями для телесного существования, так как скорби, болезни и несчастья разрушают тело. Они — косвенно — осложняют стремление к реальной цели. Но от этой единственной стоящей цели мудрого человека ничто не отклонит. Внутренний человек мужественно переносит свои страдания, невзирая на их мощь и силу, покуда возможно, а если они превосходят его силы, они уходят вместе с ним. В любом случае он не ищет сострадания, но внутри его самого сияет свет, как свет спокойного светильника, когда за окном бушуют ветер и буря. Сострадание к самому себе не проникает внутрь идеального человека, ибо это было бы уже слабостью его души. Как великий боец духа, стоит он, отражая удары судьбы и зная при этом, что то, чего не выносит другой человек, он перенесет не как ужас, но как лишь страшное для детей.

Мудрец заботится о своем теле и носит его, пока это возможно, как и музыкант — свою лиру, пока она ему не перестала быть нужна. И тогда музыкант меняет лиру. Или он даже перестает пользоваться лирой. Он бросает играть на ней, у него теперь другое дело, для которого лира не нужна.

Он теперь бросает лиру на землю, он смотрит на нее с презрением и поет без помощи инструмента.