Русская революция на Украине - Махно Нестор Иванович (книги онлайн .txt) 📗
Тогда я имел известное значение для «революционной власти» командующего красногвардейцами Богданова и предложил ему настоять перед революционной властью большевиков и левых эсеров в Александровске на поимке Петра Шаровского. Богданов, не задумываясь, выслал две группы красногвардейцев на плац, где я видел Шаровского, и они его поймали.
6-го января 1918 года я сделал подробный доклад в Следственной Комиссии о том, кто такой Петр Шаровский и кто такой А. Семенюта, как Семенюта был выдан Шаровским и какое вознаграждение Шаровский получил за выдачу. Делал этот доклад в Комиссии я, предупредив ее, что обращаюсь к ней не как к членам Комиссии, а как к социалистам-революционерам и большевикам, чтобы они были свидетелями, что Петр Шаровский будет убит не напрасно. В Комиссии, петроградцы большевики предложили передать Петра Шаровского в распоряжение командующего Богданова, но я и левый с.-р. Миргородский с этим не согласились и попросили у Командующего лишь места в вагоне для Шаровского, пока я освобожусь от текущих дел. Затем пришли товарищи из нашей гуляйпольской группы: Филипп Крат, Савва Махно, Павел Коростелев, некоторые члены из александровской группы анархистов, и мы вторично допросили Шаровского, а потом один из товарищей пустил ему пулю в лоб.
Нелегкая встреча была в этот момент с бывшим правительственным комиссаром Михно. Я глубоко и искренно чувствовал, что мне тяжело будет устанавливать его вину перед революцией крестьян и рабочих. Я предавался суду по его распоряжению в бытность его Комиссаром Коалиционного Правительства, за революционные действия «Комитета Защиты Революции» в Гуляйпольском районе. Он требовал от Гуляйпольского Общественного Комитета недопущения меня ни к какой общественной деятельности, хотя когда я ему написал письмо-протест от имени районного Гуляйпольского Крестьянского Съезда и настаивал, чтобы он отказался от своего требования, оп от него отказался. Но я чувствовал, что в установлении его виновности я буду пристрастен, и боялся, что это погубит его, а он, по сравнению со многими земцами Александровского уезда, был порядочным человеком, либералом, еще в старое царское помещичье время. Да к тому еще я был глубоко убежден, что за то только, что он был правительственным комиссаром при Коалиционном Правительстве и исполнял свои обязанности, такого общественного деятеля, хотя и из вражеского стана, убить тяжело. Наш район его распоряжениям ни разу не следовал, всегда их отвергал, и он, комиссар Михно, был бессилен притянуть район к ответу в дни торжества трудящихся. Наша Комиссия только допросила его тщательнейшим образом обо всей его деятельности, напомнив ему его поход, как правительственного агента, против меня в «Комитете Защиты Революции» в Гуляй Поле, и тут же освободила.
Не так мы отнеслись к делу прокурора Максимова и начальника уездной милиции Васильева. Оба эти представителя — один царского правосудия, другой полицейского учреждения Коалиционного Правительства — Комиссией были признаны, по ряду документов, действительными врагами рабоче-крестьянской революции. Оба они, по заключении Комиссии, были переведены в распоряжение штаба Богданова. Об этом решении Комиссии узнал Александровский Революционный Комитет, в то время возглавлявшийся большевиком Михайлевичем, анархисткой Марией Никифоровой и рядом других известных и влиятельных в рабочей среде революционеров г. Александровска. Будучи организованным наскоро, этот Революционный Комитет чувствовал свою шаткость, и поэтому, с утонченным мастерством заискивал перед городской, не убежавшей буржуазией, которая, за кулисами, стояла за прокурора Максимова и начальника уездной милиции Васильева. Председатель Революционного Комитета, тов. Михалевич, чуть не со всеми членами Комитета, прибежал из города к нам в Комиссию, заседавшую в штабном эшелоне командующего Богданова на южном вокзале, и опротестовал наше заключение по делу прокурора и начмилиции. По этому же делу приехала к нам и Мария Никифорова с несколькими большевиками из уездного Ревкома и с делегацией от правых российских эсеров.
Наша Комиссия была этим возмущена. По документам, представленным ей из штаба Богданова, документам, которые были собраны самыми идейными большевиками, прокурор Максимов, по своей деятельности и в царское время и при коалиции эсеров и эсдеков с буржуазией, являлся злейшим врагом трудящихся в их стремлении к свободе. Он был преступником перед революцией рабочих и крестьян. Он, по документам, организовал в Александровске среди буржуазии Комитет действия против Революции. Но он был энергичен и умен и, как после выяснилось, большевики хотели его перетянуть к себе, что, через известное время, им и удалось… Васильев, в дни наступления красногвардейцев на г. Александровск, засел на крыше одного здания и обстреливал из пулемета улицу, помогая гайдамакам отразить наступление. Много перебил и ранил красногвардейцев. При нем в штабе уездной и городской милиции избивали каждого арестованного. По документам, собранным также большевиками, он эти избиения поощрял. Основываясь на всем этом, Комиссия признала Максимова и Васильева преступниками по отношению к революции и к народу, который ее творит. Она этим своим признанием перевела их в распоряжение штаба вооруженных сил революции, где они могли быть расстреляны, или освобождены, так как заключения нашей Комиссии по тому или другому делу были необязательными для штаба Богданова, хотя он обыкновенно с нашим заключением считался и признанных невинными тут же освобождал, а виновных расстреливал.
Итак, имея перед собой протест Ревкома против нашего заключения по делам прокурора Максимова и нач. уездной милиции Васильева, а также приезд делегации от Российских эсеров, Комиссия затребовала из штаба Богданова свои заключения о них и официально сообщила свои постановления в штаб, чтобы прокурора Максимова и Васильева штаб считал числящимися за Комиссией, так как, дескать, в Комиссию поступили о них новые документы.
Я лично с товар. Миргородским (лев. с.-р.) зашли к Богданову и заручились обещанием, что жизнь прокурора Максимова и начмилиции Васильева до разрешения возникшего между Комиссией и Ревкомом г. Александровска и его уезда конфликта по их делу, будет неприкосновенна.
Затем я сообщил эсеровской делегации об этом, а с членами Ревкома у нас началась перепалка. Михалевич и Мария Никифоровна попросили Командующего Богданова принять участие в нашем споре по этому вопросу. Последний пришел и стал в своих доводах на сторону Комиссии. Споры приняли обостренный характер. Комиссия написала в штаб Богданова свое постановление — перевести прокурора и начальника милиции в особый вагон и держать их там под особой охраной до вызова Комиссии.
Споры наши затянулись на 6-7 часов. В результате все члены Революционного Комитета признали заключение Комиссии по делу прокурора Максимова и начальника милиции Максимова правильным, но говорили, что комиссия, дескать, не считается с моментом. А момент таков, что не сегодня-завтра, быть может, придется покинуть город Александровск, так как с внешнего фронта снялись донские и кубанские казаки и многочисленными эшелонами движутся по всем железнодорожным сетям, беря направление на Дон и Кубань для соединения с ген. Калединым, вокруг которого объединилась вся русская контрреволюционная политическая нечисть, подхалимы этой последней — мелкие собственники-земледельцы, купцы и фабриканты — тоже сползлись вокруг нее и, как известно, строили за счет донского казачества, его впоследствии разоренных станиц и хуторов, убитых отцов и матерей, жен и детей, фронт против революции, за царя и за свои привилегии над трудящимися).
Члены Революционного Комитета особо резко настаивали перед Комиссией, чтобы она согласилась с ними, что заключение ее о деле прокурора Максимова и начальника милиции Васильева могут привести к тому, что Командующий Богданов их расстреляет, а этим самым дискредитирует авторитет Революционного Комитета, как местной революционной власти, что затруднит в случае отступления из города, вторичное занятие его и т. д.
