История советской литературы. Воспоминания современника - Леонов Борис Андреевич (лучшие книги онлайн TXT) 📗
131
Писатель Евгений Петрович Федоровский в начале 50-х годов служил в армии, в авиации, обеспечивая наземное обслуживание боевых самолетов.
Однажды в их полку произошло ЧП.
И все знали, что непременно в «гости» пожалует маршал авиации Новиков Александр Александрович. Командующий дальней авиацией в таких случаях сам лично вылетал на места, не предупреждая о времени своего прилета на «объект».
Поэтому начальство полка распорядилось выставить постовых у тех взлетно-посадочных полос, куда мог приземлиться самолет командующего. В задачу постовых входило немедленно сообщить в штаб о прилете высокого начальства.
Федоровский оказался среди тех, кого направили на это задание.
С утра шел нудный затяжной дождь. Небо было закрыто тучами. Укрывшись под деревом, Федоровский прислонился к стволу березы и вроде бы даже вздремнул.
Прокинулся он, услышав, как кто-то отчетливо его окликнул:
— Эй, часовой!
Федоровский оглянулся: в нескольких метрах от него стоял человек в плащ-накидке, в воинской фуражке.
— Чего это ты тут охраняешь? — поинтересовался человек.
— Да какой-то хрен должен прилететь. И я об этом обязан сообщить в штаб полка.
На это человек в плащ-накидке сказал:
— Так вот, беги в штаб и сообщи: хрен прилетел… А тебе пять суток ареста…
132
Александр Львович Дымшиц не раз вспоминал о том, как в юности он был влюблен в Маяковского и потому не пропускал ни одного выступления Владимира Владимировича, когда тот приезжал в Ленинград, (причем влюбленность эта росла вопреки крайне отрицательному отношению к поэту их школьного учителя словесности. Узнав об увлечении Саши, он воскликнул: «Но это же патология… И чем его стихи вам нравятся? Вы что-нибудь в них понимаете?!»
Не умея объяснить, чем нравится ему Маяковский, он бежал на очередную встречу с поэтом в зал Академической капеллы или же в какую-то студенческую аудиторию.
Во время выступлений любимый поэт был очень прост. И Саша знал, что вот сейчас Маяковский снимет пиджак, повесит на спинку стула и произнесет:
— Начнем работу.
И вот во время одного из таких «рабочих» вечеров Маяковский обратился к залу со словами:
— Леф и Аэмэф — это две линии, два пути в искусстве. Леф — это искусство масс, а Аэмэф…
Кто-то из присутствовавших в переполненном зале не выдержал:
— Что такое Аэмэф?
— Как?! — Маяковский изобразил удивление. — Вы не знаете, что такое Аэмэф? Так это же не что такое, а это Абрам Маркович Эфрос — критик и лидер «правого» попутничества…
Знаете, — продолжал Александр Львович, — я помню критика Павла Ивановича Лебедева-Полянского. Так он тоже, как и мой учитель, не признавал Маяковского за поэта.
— Об этом я прямо заявил в глаза Маяковскому, — говорил Павел Иванович. — Я ему сказал, что он не писатель, а хулиган. И что же вы думаете? Тот влез на эстраду и заявил: «Если я хулиган, то вот возьму и поколочу вас публично!» Ну, как же после этого прикажете его называть?! Только хулиганом…
Завершая свои воспоминания о Маяковском, Александр Львович еще раз вернулся к двадцатым годам; годам его молодости.
— Мы жили во время сплошных диспутов. Спорили на семинарах, в коридорах Института истории искусств, на улицах, в трамваях. Нередко срывались с занятий и мчались на диспуты или на литературные вечера. Людей моего времени окружала атмосфера спора. Особенно с рапповскими лозунгами, установками и резолюциями, граничащими с приказами. И тут опять нельзя не вспомнить характеристики Маяковского вождей РАППА: «Они голосуют не силой логики и убеждений, а портфелями и папками с надписью „К докладу“…
133
В шестидесятые года с населением страны активно проводились занятия по гражданской обороне. Проводились они и в Литературном институте. Вел их полковник в отставке. Он рассказывал про всевозможные провокации врага, про средства массового поражения, про применение их американцами во Вьетнаме.
В частности, он сказал, что мирное население там подвергалось напалмовым атакам. Напалм американские летчики сбрасывали в бочках.
Одна из студенток, прервав беседу с подругой, спросила:
— С чем бочки?
— С напалмом, — ответил полковник в отставке.
— С чем, с чем?
Тот повторно ответил. А уж третий вопрос окончательно вывел его из себя:
— С повидлом, черт побери!..
Как и по другим академическим дисциплинам, по гражданской обороне сдавались зачеты. Сдавал его и Анатолий Лысанов, учившийся в поэтическом семинаре.
На поставленный вопрос, что он должен предпринять в случае атомной атаки противника, Анатолий на полном серьезе ответил:
Пути к бессмертию просты:
Услышал взрыв — беги в кусты…
134
Замечательный ученый-лингвист, академик Никита Ильич Толстой говорил, что в их семье хранятся анекдотичные случаи и предания о Льве Николаевиче Толстом.
И рассказал, в частности, один из таких случаев.
У Льва Николаевича в гостях был знаменитый искусствовед Владимир Васильевич Стасов и купец Ферапонт. Откушав, Лев Николаевич предложил:
— А не пройти ли нам в овражек? Я всегда имею обыкновение после завтрака посидеть в овражке.
Так и поступили.
Сидя в овражке, Лев Николаевич поинтересовался:
— А чем вы, Владимир Васильевич, пользуетесь после сидения?
— А у меня завсегда с собой на этот случай газетка «Русские ведомости». Очень мягкая, хорошая бумага.
— А я так травкой, лопушком. А ты, Ферапонт?
Купец тут же откликнулся: — А у меня сама откусыват…
135
Лев Абрамович Кассиль нередко рассказывал нам, его семинаристам в Доме Детской книги, различные истории из писательской жизни. Особенно интересными были его воспоминания о Маяковском.
С великим современником его счастливо свела жизнь в самом начале его литературных и журналистских опытов.
— Владимир Владимирович, — вспоминал Кассиль, — был очень требовательным к слову и терпеть не мог халтуры. Вот вам только один пример, подтверждающий мои слова.
Как-то раз ко мне обратился журнал типа «Овощи и фрукты» с предложением написать статейку по поводу сезонной распродажи зелени или еще какой-то сельхозпродукции, к тому же пообещали приличный гонорар. Я согласился.
Однако уже неся в редакцию свое нехитрое сочинение не знаю почему, но вдруг вспомнил про Маяковского. Сердце так и екнуло: а вдруг прочитает?! Но тут же возразил сам себе: будет тебе Маяковский читать какой-то журнал «Овощи и фрукты».
И тем не менее, — придя в редакцию, заменил подпись под статейкой. Вместо «Лев Кассиль» поставил инициалы «Л.К.»
Сдал материал и забыл о нем.
А далее случилось вот что.
Однажды на Таганской площади вдруг увидел Маяковского. Тот был чем-то очень взволнован. Похолодев, увидел у него в руках номер злополучного журнала. Мне захотелось скрыться. Но Маяковский меня заметил и поверх голов прохожих, прогремел его раскатистый голос:
— Стойте!..
Площадь буквально замерла.
Своими огромными шагами Маяковский пересек ее и остановился напротив прижавшегося к стенке Кассиля.
— Что же вы, голубчик, халтурой занялись? Овощехранилищным делом заинтересовались?! Так вы хотите в литературу войти?! И видишь ли, все же блестки совести в вас пробудились — постеснялись подписаться своим именем, заменили его какими-то «лыками».
Вокруг собралась толпа.
— Я делаю знаки Маяковскому: что не гоже публично выступать.
Но он вроде бы и не обращал внимания на окруживших нас людей.
Тогда я тихо произнес: «Неудобно же, Владимир Владимирович. Люди».
Маяковский смолк и тут же обратился к толпе:
— Он стесняется! А когда халтуру писали, не стеснялись?!
