Исповедь на заданную тему - Ельцин Борис Николаевич (книги онлайн полностью TXT) 📗
Последние годы этот, когда-то деятельный человек доживал свой век в каком-то им самим созданном, изолированном мире. Его неожиданные заявления на Политбюро типа того:— «Вы представляете, товарищи, в таком-то городе мяса нет», — вызывали большое оживление. То, что мяса нигде давно уже нет, все присутствующие знали прекрасно. У него был достаточно свободный график: приезжал на работу к десяти, одиннадцати, уезжал в шесть, по субботам отдыхал — короче, сильно не утруждал себя, да этого от него и не требовалось. Было важно, чтобы он исправно выполнял свою роль и сильно не мешал.
Ко мне он относился нормально. Более того, уже после моего выступления на октябрьском Пленуме 87-го года, когда я ещё оставался в составе Политбюро, он, пожалуй, единственный, продолжал вести себя так же, как и раньше: здоровался, расспрашивал, как идут дела, и т.д.
Председатель Совета Министров СССР Н.И.Рыжков. Он всегда был в тени, несмотря на свою высокую должность. После трагических событий в Армении, когда ему в экстремальной ситуации пришлось буквально собственными руками раскачивать проржавевший механизм экстренной помощи, не спать сутками, народ, по-моему, впервые обратил внимание на то, что у нас есть свой премьер-министр. И все-таки, мне кажется, Рыжкову трудно в этой должности — председателя Совета Министров. Именно сейчас, когда необходимо вытянуть страну из экономического хаоса, из той пропасти, в которой она находится.
Позднее, как министр, первый зам. председателя Госстроя, я должен был присутствовать на заседаниях Совета Министров, но побывав там дважды, понял, что нормальному здравомыслящему человеку выдержать эту неорганизованность очень сложно. Один министр жалуется на другого, тот на третьего, они выходят на трибуну неподготовленными, отталкивают друг друга от микрофона, и, естественно, в такой атмосфере найти какое-то коллективное решение сверхтрудно. С тех пор я решил времени зря не тратить и больше там не появлялся. Хочется верить, что сейчас заседания Совета Министров проходят иначе. Все-таки министры выдержали достаточно серьёзное чистилище Верховного Совета, да к тому же ситуация в стране такова, что на пустопорожние разговоры совсем нет времени.
М. С. Соломенцев, член Политбюро, Председатель комитета партийного контроля. Последнее время он вёл себя очень неуверенно, как будто чего-то ждал. Выступал редко. Правда, если дело касалось вопросов, имеющих отношение к постановлению по борьбе с пьянством, тут он все время поддерживал Лигачева, они нашли друг друга. Когда Соломенцева отправили на пенсию, Лигачеву стало тоскливо. Больше это бредовое постановление поддерживать никто не стал. С Соломенцевым меня свела судьба, когда ему как председателю комитета партийного контроля поручили взять объяснения по поводу моих выступлений в западной прессе. Понятно, разговор пошёл совсем не так, как хотелось Соломенцеву. Виниться я не стал, поскольку считал себя абсолютно правым, и любые мои высказывания, касающиеся критики членов Политбюро или тактики перестройки, ни Конституции, ни Уставу КПСС не противоречили. Вообще, Соломенцев во время этой беседы выглядел нервно и неуверенно. Временами его становилось даже жалко: ему дали задание, а выполнить его он не может. Грустная картина.
Дальше Чебриков. Сначала председатель КГБ выступал редко — только если речь заходила о глушении западных радиостанций, или о том, сколько людей выпускать за границу. В скором времени он стал секретарём ЦК, уйдя с поста председателя КГБ. Этот шахматный ход был удобен Горбачёву, а комитет возглавил послушный и преданный Крючков. Но по-прежнему все правоохранительные органы и КГБ остались в руках бывшего шефа КГБ. Главное, У Чебрикова осталась психология кагэбэшника: всюду видеть происки Запада, шпионов, никого не пущать, всех причёсывать под одну гребёнку. Для него нынешний плюрализм и нынешняя гласность — как нож в сердце, удар по годами прекрасно функционирующей и послушной системе.
В.И.Долгих. К его несчастью, Гришин записал Долгих в свой список ближайших сторонников, собирался включить его в состав членов Политбюро и предполагал поставить его на место Председателя Совета Министров. Конечно, те, кто попал в число гришинской команды, практически были обречены, и многие, действительно, вскоре простились со своими креслами. Но Долгих ещё работал. Пожалуй, это был один из наиболее профессиональных, эффективно работающих секретарей ЦК. Так до своей пенсии он и оставался кандидатом в члены Политбюро. Относительно молодым, ему ещё не было и пятидесяти лет, он стал секретарём ЦК, приехав из Красноярска. Долгих отличали системность, взвешенность, он никогда не предлагал скоропалительных решений, самостоятельность — конечно, в пределах допустимого.
Когда, например, на Политбюро шло обсуждение моей кандидатуры на должность секретаря ЦК, это происходило без моего участия, все активно поддерживали предложение, зная, что я, так сказать, выдвиженец Горбачёва. И только Долгих сообщил свою точку зрения, сказав, что Ельцин иногда слишком эмоционален, что-то в этом духе. Секретарём ЦК меня избрали. И скоро, естественно, мне сообщили о его словах. Я подошёл к нему, конечно, не для того, чтобы выяснить отношения, — просто хотелось услышать его мнение не в пересказе, да и важно было самому разобраться в своих ошибках, все-таки я только начинал работу в ЦК. Он спокойно повторил то, что говорил на Политбюро, сказал, что считает решение о назначении меня секретарём ЦК совершенно правильным, но только свои эмоции, свою натуру надо сдерживать. Как ни странно, этот, не слишком приятный для меня эпизод, не отдалил нас, а наоборот, сблизил. Появился особый человеческий контакт, доверительность — вещи, совершенно дефицитные в стенах здания ЦК КПСС.
На заседаниях Политбюро мы сидели рядом и часто откровенно обсуждали возникающие в стране проблемы и то, как они решаются, — наскоком, поспешно. В своих выступлениях он не любил критиковать, а просто высказывал личное — чёткое, ясное и продуманное предложение. Мне кажется, он очень полезен был Политбюро, но вскоре его «увели» на пенсию.
А.И.Лукьянов долгое время был чуть ли не самой незаметной фигурой среди высшего партийного эшелона власти. Он занимал пост первого заместителя председателя Верховного Совета СССР. После возникновения новой ситуации с выборами, Съездом народных депутатов, работой сессии Верховного Совета его роль резко возросла, и тут же в полной мере проявился набор партийно-бюрократических качеств высокопоставленного аппаратчика — негибкость, отсутствие внутренней свободы, широты мысли. Он не может управляться с нестандартными ситуациями, нередко возникающими в работе Верховного Совета, впадает в панику, начинает сердиться, чуть ли не кричать и даже стучать кулаком. Сейчас, при нынешнем составе Верховного совета такой первый заместитель Председателя ещё может сгодиться. Но при нормальных свободных выборах, которые, я уверен, все-таки состояться, Лукьянову трудно будет усидеть на этом посту.
Д.Т. Язов, министр обороны. Это — настоящий вояка, искренний и усердный. Ему можно было бы доверить командование округом или штабом, но к должности министра обороны он не подготовлен. Ограничен, совершенно не приемлет критику, и, если бы не буквально жесточайший прессинг Горбачёва на депутатов, никогда Язов не был бы утверждён на должность министра. Как от этого стопроцентного продукта старой военной машины ждать каких-либо позитивных перемен в армии, нового гибкого подхода к решению проблем обороноспособности страны, для меня не ясно. Генерал, он и есть наш отечественный генерал, с тоской глядящий на все гражданское население страны и в глубине души мечтающий призвать всех взрослых на вечные воинские сборы. Утрирую, конечно. Но мне лично симпатична американская традиция назначения на должность министра обороны — им может стать только гражданское лицо. Это абсолютно верно. Все-таки у профессионального военного мозги чуть-чуть перевёрнуты на милитаристский лад, ему всегда чудится угроза и все время хочется хотя бы немножко повоевать.
