Писатели Востока — лауреаты Нобелевской премии - Серебряный Сергей Дмитриевич (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Полностью реализовав в трех романах свой общий замысел, писатель утратил интерес к древности и немедленно приступил к осуществлению нового проекта — написанию серии реалистических романов. С 1945 г. по 1952 г. он создает восемь — включая романы «Трилогии» — романов так называемого «каирского» цикла, действие которых происходит в различных, старинных и новых, кварталах, где прошли его детство и юность, где ему знакома каждая улочка и каждый дом и все пробуждает воспоминания. Всю жизнь, пока позволяли силы, писатель с наслаждением совершал прогулки по старинным кварталам — родной ал-Гамалийе, соседним ал-Хусейнии, где ребенком он участвовал в коллективных пятничных молитвах в мечети святого Хусейна, и Хан ал-Халили, где он часто сиживал в знаменитом кафе «ал-Фишави» в компании друзей-литераторов. Отлично знает Махфуз и населяющих эти кварталы людей — многие персонажи «каирских» романов имеют своих реальных прототипов, правда художественно преображенных, типизированных. И если в «фараонских» романах Махфуз свободно обращался с историческим временем, произвольно перенося события из одной эпохи в другую, то в каирских движение времени полностью совпадает со временем историческим — их события происходят между двумя мировыми войнами, с середины 30-х до середины 40-х гг., и точно датируются.
Приступая к созданию реалистического романа, Махфуз уже хорошо знал современную западную литературу, знал, что реалистический стиль подвергается яростным нападкам. «Я прочел „Улисса“ в середине тридцатых годов, — позднее вспоминал он, — но не соблазнился новыми техническими достижениями. Если бы я попытался тогда же писать в стиле „потока сознания“, что бы из этого вышло?! Действительность, о которой я собирался писать, еще не была описана реалистически, извне, как же можно было изображать ее с позиций бессознательного? Герои „Хан ал-Халили“ — люди из плоти и крови. Они живут, страдают, сидят в кафе. Погружение в глубины сознания оправданно применительно к замкнутому в себе герою Джойса. Писатель должен избирать стиль, соответствующий его теме и выражающий его видение. Я избрал стиль, о котором писали с насмешкой, который хоронили. Но я убежден, что сделал правильный выбор. Дело осложнялось еще и тем, что в арабской литературе отсутствует романное наследие» [60].
Таким образом, выбирая реалистический стиль, Махфуз руководствовался объективным велением времени, состоянием и уровнем развития национальной литературы. Его интуиция художника опиралась на понимание эстетических потребностей общества, в котором он жил. Но в реализации этого замысла он столкнулся с немалыми трудностями, прежде всего языковыми. В «фараонских» романах у Махфуза еще нет «своего» языка. Как их фабула складывалась из фрагментов легенд, народных романов, сведений, взятых из книг по истории Древнего Египта, так и язык представлял собой конгломерат фразеологических и стилистических клише, доминантой которых и в авторской речи, и в речи персонажей была высокопарная риторика. Классический арабский литературный язык, этот безбрежный «океан», как любили его называть составители толковых словарей, имел жесткие законы и правила функционирования. Язык высокой прозы и поэзии не предполагал взаимодействия с «низкой» действительностью. Литературный этикет требовал избирательного подхода: запечатлевалось лишь достойное быть запечатленным, и лишь в приличествующих предмету выражениях. Не менее регламентирован был и язык народного, веками существовавшего в устной передаче, романа с его застывшими формулами и стилистическими трафаретами.
Еще одну трудность создавал разрыв между письменным и разговорным языком, что с первых же шагов становления современной прозы породило споры о том, каким языком должны разговаривать ее герои. В контексте общего движения египетской литературы к реализму и тяготения к поэтике естественности и правдоподобия многие современники Нагиба Махфуза предпочитали передавать прямую речь на разговорном языке. Сложилась практика деления художественного текста по принципу: авторское повествование — на литературном языке, диалоги — на разговорном.
Махфуз не хотел отказываться от литературного языка и в диалогах, он намеревался создать полноценный язык современной арабской литературы, не растеряв при этом те колоссальные богатства культуры, которые арабский язык впитал в себя за всю историю своего существования. Самым трудным для него оказалось добиться того, чтобы сделать литературный язык и речи персонажей, и авторского повествования естественным, найти литературные формы выражения «для вещей самых обыкновенных» (так в свое время Пушкин формулировал задачу, стоявшую перед русским языком его эпохи). «Борьба с арабским языком» — «просеивание» и отбор лексики и оборотов речи, равно употребляющихся в литературном и в разговорном языках — была, по словам Махфуза, «самой трудной борьбой в его жизни» [61].
Сравнивая тяжеловесную риторику и романтическую выспренность «фараонских» романов и свободно льющееся, раскованное повествование «Трилогии», трудно сразу поверить, что это произведения одного автора. Пять предшествующих «Трилогии» романов каирского цикла стали для Махфуза школой мастерства и ступенями восхождения к его высотам. А вместе взятые, они знаменуют собой подлинное рождение в арабской литературе современного романного жанра, ранее представленного отдельными произведениями «обновителей».
Место действия — каирский квартал — выполняет в романах не менее важную художественную функцию, нежели время. В «Новом Каире» действие происходит в университетском квартале ал-Гиза в 30-е гг. (годы учебы в университете самого Махфуза). В студенческом общежитии, «инкубаторе» будущих борцов за новый Египет, кипят философские и политические споры о настоящем и будущем страны, а в образах четверых друзей-студентов — коммуниста, исламиста, умеренного либерала и беспринципного карьериста — впервые появляются типы персонажей, впоследствии вновь и вновь возникающие в романах Махфуза разных лет. В «Хан ал-Халили» описывается старинный квартал ремесленников, где ценится труд человеческих рук, создающих прекрасные изделия, и сохранились традиции старого мусульманского быта, а житейская философия представляет собой смесь фатализма и привычки во всем полагаться на милосердие Аллаха. Но и тут находятся спорщики, отстаивающие правоту: один — материалистической философии, другой — веры. В романе «Переулок ал-Мидакк» действие переносится в маленький переулок, рядом с Хан ал-Халили. В этом, лучшем, наиболее художественно зрелом романе цикла Махфуз рассказывает историю превращения главной красавицы переулка, своевольной и жаждущей лучшей жизни сироты Хамиды, в проститутку, обслуживающую офицеров и солдат английских оккупационных войск, и исследует психологию каирского простонародья, в сознании которого нравственные требования, предъявляемые верой, самым естественным и непротиворечивым образом уживаются с житейским расчетом, материальными соображениями и даже порочными страстями. Высокое и низкое, пороки и добродетели, чистота и грязь смешались в персонажах романа так плотно и неразрывно, что они — впервые у Махфуза — перестали быть просто комбинацией тех или иных свойств и качеств, обрели цельные индивидуальные характеры. В «Переулке ал-Мидакк» впервые происходит и «диалог двух глухих» — если можно так назвать спор людей, говорящих на одном языке, но мыслящих в разной системе ценностей и поэтому не могущих понять друг друга. В данном случае это владелец кофейни Кирша, любитель мальчиков, и шейх Радван ал-Хусейни, пытающийся отвратить его от греха ссылками на ответственность, которую несет человек за свои поступки. Кирша же отмахивается от поучений шейха, заявляя, что Аллах сам отвратит его, если захочет.
События романа «Мираж», разворачивающиеся в кварталах, населенных старой турецкой аристократией, ал-Хилмийи и ал-Манйале, отображают угасание родовитых семей, нравственное вырождение их потомков. В романе «Начало и конец» новый, населенный чиновничеством квартал Гелиополис становится местом трагедии целой семьи, молодые члены которой пытаются добиться для себя лучшей судьбы.
