Записки летчика М.С.Бабушкина. 1893-1938 - Бабушкин Михаил Сергеевич (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗

Наконец на двадцатый день после гибели корабля над лагерем появился первый самолет. Это была советская двухмоторная машина «Г-1» Анатолия Ляпидевского. Он прилетел к нам из Уэллена, взял на борт самолета десять женщин и двух детей и благополучно доставил их на Чукотку.

Наши женщины все время держались с большим достоинством, ни разу не проявив страха или паники. Они трудились наравне с мужчинами и обижались, когда их освобождали от тяжелой физической работы, например от постройки аэродромов. Когда женщинам сказали, что они будут вывезены на материк с первым самолетом, раздались такие возгласы:

– Почему мы, женщины, должны покинуть лагерь первыми, когда здесь есть слабые мужчины?! Их и следует отправить в первую очередь.

Пришлось перейти на «дипломатический» язык:

– Поймите, что за нами следит весь мир. Что скажут за рубежом? Ведь там плохо разбираются в нашей жизни, не понимают, что у нас в СССР женщина стоит наравне с мужчиной. За границей еще, чего доброго, скажут: «Какие звери большевики – отправили сперва мужчин, а потом уж женщин»…

Этот довод произвел впечатление. Женщины согласились лететь первыми.

Когда женщины и дети покинули лагерь, нас уже не терзали опасения за их здоровье. А ведь дети легко могли заболеть в необычных условиях лагерной жизни.

Из всех челюскинцев серьезно захворал только Шмидт. Правда, потом, когда люди прибыли на материк, несколько человек заболели гриппом. Врачи объясняли это тем, что мы долгое время жили среди льдов, на свежем воздухе, где нет инфекции; наш организм, так сказать, «разучился» бороться с микробами.

Барак, в котором жили женщины и дети, был рассчитан на сорок человек, и после отлета Ляпидевского осталось много свободных мест. Расселились мы довольно удобно.

В ночь на 6 марта опять поднялся сильный ветер, началась передвижка полей, и льдина, на которой расположился лагерь, треснула как раз под бараком. Это произошло ночью, но у нас всегда дежурили вахтенные.

Мгновенно началась эвакуация. В бараке имелась запасная дверь; через нее все быстро покинули помещение, захватив вещи, спальные мешки, одежду.

Плотники, забравшись на крышу, наскоро перепилили балки. Льды разошлись, и наш барак разделился на две части, которые отошли в разные стороны. Мы обосновались в одной из половинок. Вторую разобрали на дрова. Стало теснее, но зато теплее и даже как-то уютнее. Правда, вначале мы жили по-первобытному, потом все устроилось.

В палатках у нас тоже было довольно хорошо. Мы устроили деревянный каркас, внутри обили его фанерой, так, чтобы между палаткой и стенками оставалась воздушная прослойка. Поэтому в палатках не стало инея. Раньше иней нередко покрывал все внутри, таял, и капли попадали за воротник.

В окна вместо стекол вставили аптекарские бутылки: они не промерзали. Для всех палаток бутылей нехватило, и тогда мы пустили в дело фотографические пластинки, соскоблив с них пленку.

Печи-камельки отапливались дровами или углем. Наши «полярные робинзоны» ухитрились использовать и жидкое топливо, спасенное с «Челюскина»: сделали форсунки у печек, и они круглые сутки давали тепло. Приходилось без конца чистить трубу, потому что при нефтяном отоплении выделялось много сажи и копоти.

Усы и бороды были у всех небритые. Копоть забавно изменяла лица людей. Встанешь утром и друг друга не узнаешь. Тогда и порешили мы перейти опять на дрова.

Температура в палатках достигала двадцати пяти градусов тепла. Все раздевались, спали в белье, залезая в спальные мешки. Когда печка остывала, становилось холодно, как на улице, но в мешках мы этого не замечали.

У самого входа в большую палатку, там, где была раньше кухня, настлали пол. Дальше небольшое возвышение – сплошные нары, на которых мы спали. Туда разрешалось входить, предварительно сняв обувь. Чистоту поддерживал весь коллектив.

Для умывания мы выдолбили в кухне ямку во льду и закрывали ее куском доски. Ежедневно все чистили зубы и мылись, благо воды было сколько угодно; мы добывали ее, растапливая старый, потерявший соленость лед. Вода хранилась в больших бочках.

Так жили в ледовом лагере девяносто два полярника, граждане Советского Союза. Мы знали, что наш могучий народ заботится о нас. Товарищ Сталин лично руководит спасением челюскинцев. Значит, все будет хорошо!

«Самолеты летят» [10]

В лагере было получено радио:

«Из Хабаровска на помощь челюскинцам вылетели три самолета. Ведут их Галышев, Доронин и Водопьянов».

Естественно, что сейчас же ко мне как к летчику, представителю воздушного флота, обратились с просьбой рассказать, что за пилоты летят к нам. Я познакомил весь лагерь с краткой биографией каждого пилота и решительно заявил: если они прилетят к нам, то два дня работы – и ни одного человека не будет на льду.

Через несколько дней новое радио:

«С мыса Олюторского вылетели пять самолетов «Р-5» под командованием пилота Каманина».

Вслед за этим получаем еще радио:

«С Аляски, из Нома, вылетают при первой благоприятной погоде два пилота – Слепнев и Леваневский – на самолетах, закупленных советским правительством в Америке специально для помощи челюскинцам».

Три телеграммы, одна за другой, о том, что самолеты в воздухе, что они летят к нам, произвели ошеломляющее впечатление. Меня атаковали. Каждый хотел узнать больше того, что было рассказано на общем собрании; каждому хотелось непременно выяснить, кто из летчиков первым прилетит в лагерь. Открыли своеобразный тотализатор: кто ставил за группу Водопьянова, кто за Каманина, а кто за «американцев» (так мы называли Леваневского и Слепнева).

Каждый день радио: «Самолеты летят».

Борясь с пургой, туманами, морозом, преодолевая все преграды, расставленные стихией на пути, самолеты продвигаются вперед, берут препятствие за препятствием.

Жизнь в лагере идет своим чередом. Мы неустанно боремся с природой. Самолеты летят! Их надо принять, для них нужен аэродром. Сделать аэродром на материке – одно, а вот здесь, на дрейфующем льду!.. Стихия беспощадна. В поисках подходящей льдины мы исходили десятки километров вокруг лагеря. Весь лед разломан. Образовались горы. Казалось, что потребуется не один месяц, чтобы расчистить, сровнять, сделать площадку пригодной для посадки самолета.

Подходящее поле наконец найдено. С громадным трудом мы превращаем его в аэродром. В работе участвуют все, кроме больных. В три смены – с раннего утра до позднего вечера – разбивали мы нагроможденные льды. В три-четыре дня удавалось с огромным напряжением расчистить площадку, а наутро менялся ветер, и вся наша работа шла насмарку: расчищенное поле снова разломано, образовались разводья. Новое сжатие льдов, и они снова лезут друг на друга, образуя горы в несколько метров высоты. Опять поиски, опять сложнейшая работа.

С опасением всматриваюсь в лица. Неужели не выдержат, сдадут? Но мое беспокойство было напрасным. Всюду улыбающиеся люди. С песнями и шутками, высоко подняв головы, приступали челюскинцы к работе. И смех, смех вокруг…

Все ближе и ближе самолеты, но в лагере тревожно. Радио сообщает, что из пяти самолетов группы Каманина три прилетели в Анадырь, а два из-за тумана не могли пробиться и остались в Наварине. Следующая радиограмма еще тревожнее: Каманин вылетел с тремя самолетами в Ванкарем и… пропал. О нем нет сведений три дня. Новая радиограмма: с Аляски, из Нома, вылетел Леваневский, но во время его полета в Ванкареме резко ухудшилась погода, началась пурга. Колючинская губа покрылась туманом. Летчик Леваневский, попадая в туман, пробивается кверху, чтобы уйти от гор. Но недаром туман в полярных условиях называют бичом авиации: самолет быстро покрывается льдом, тяжелеет, его тянет вниз. Только спокойствие и опыт Леваневского спасают жизнь ему, его бортмеханику и Ушакову, который находился на самолете в качестве уполномоченного Правительственной комиссии по спасению челюскинцев.