Глядя в будущее. Автобиография - Буш Джордж (читать хорошую книгу .txt, .fb2) 📗

Большинство слушаний в бюджетной комиссии носили процедурный характер и не привлекали большого внимания средств массовой информации (от этого работа моего пресс-секретаря Пита Роуссела не становилась более легкой). Однажды мы проводили слушание по законопроекту, на которое был привлечен в качестве главного свидетеля Уолтер Рейтер, глава профсоюза работников автомобильной промышленности США.

Слушание затянулось до позднего вечера. Большая часть других членов комиссии задали свои вопросы и покинули заседание. Рейтер уже сказал очень многое из того, что должен был сказать. Ему надо было успеть на самолет, но в комнате еще были репортеры, и наш председатель Миллс, видя меня в конце стола комиссии, сказал, что, хотя он видит, что у свидетеля мало времени, "я думаю, что у м-ра Буша есть несколько вопросов, которые он хочет вам задать".

Уилбур Миллс не забыл, что значит быть конгрессменом-новичком и как важно дать знать своим избирателям в Хьюстоне, что я занят делом. В то же время он знал, что я не забуду, что он позаботился о том, чтобы я имел шанс задать вопрос такому свидетелю, о котором сообщит пресса.

Таким я помню Уилбура в годы его расцвета. Позже он прошел через ужасные личные потрясения, был осмеян как алкоголик. Но к его чести, выздоравливая от этой болезни, он проявил те же волю и характер, какие он выказывал, действуя в центре власти на Капитолийском холме.

Я испытывал большое уважение к Уилбуру Миллсу во время моего пребывания в конгрессе. Двадцать лет спустя я продолжаю испытывать такое же уважение.

Я хороший слушатель. Это не похвальба, это нечто, что я узнал сам о себе еще в юном возрасте. Это качество усилилось, когда я прибыл в Вашингтон. Как большинство занимающихся политикой, я люблю слушать самого себя, но я люблю улавливать и точку зрения другого, особенно если ее рождает острый аналитический или склонный к новаторству ум.

Билл Стейгер  [40] обладал таким умом. В возрасте 28 лет Билл был одним из самых молодых конгрессменов, но он обладал острым как бритва интеллектом, проникавшим в самую суть вещей, и интеллектуальной честностью, что позволяло ему следовать за своей железной логикой, — даже если это шло вразрез с лицемерием или расхожей мудростью вашингтонских кругов.

Билл и Джанет Стейгер вместе с судьей Верховного суда Поттером Стюартом и его женой Мэри-Энн были постоянными гостями неформальных субботних встреч, которые Барбара и я устраивали во внутреннем дворике нашего дома на Хиллбрук-лейн в северо-западной части Вашингтона. Мы купили его не глядя, по телефону, у ушедшего в отставку сенатора Милуорда Симпсона (отца нынешнего сенатора Алана Симпсона). Старый Милуорд оказался хорошим торговцем: мы сами продали этот дом менее чем через два года с убытком. Возможно, мы были единственными людьми, столь отличившимися на вашингтонском процветающем рынке недвижимости.

Затем мы переехали на Пэлисейд-лейн в идеальный дом в комфортабельном районе, откуда нашим детям было удобно добираться до своих школ.

Пикники в нашем дворике были единственным, что Барбара и я сохранили от образа жизни, к которому мы и наши дети привыкли в Хьюстоне. Джорджу было уже двадцать лет, но другие дети еще не вышли из детства и отрочества: Джебу было тринадцать, Нейлу только что исполнилось двенадцать, Марвину — десять, а нашей самой младшей — Дороти — было семь лет.

Оплотом семьи была, конечно, Барбара, которая всегда оказывалась на месте, чтобы решать повседневные проблемы и срочные дела в жизни наших детей. Но мои сотрудники знали — и это правило действует и поныне, — что, когда звонил кто-нибудь из моих детей, чем бы я ни был занят, их следовало соединить со мной. По уик-эндам мы организовывали дела так, чтобы я мог побыть с ними.

Это были самые важные часы, которые я проводил в течение недели. Жизнь в Вашингтоне может оказать огромное давление даже на семью конгрессмена-новичка. Она может оказаться ловушкой. Вы вступаете в общественную жизнь, надеясь обеспечить будущее для своих детей и следующего поколения. Затем где-то на пути, если вы недостаточно осторожны и внимательны, вы можете проглядеть тот факт, что ваша первейшая обязанность родителя быть с детьми именно сейчас, когда дети нуждаются в вас, пока они растут. Барбара и я были исполнены решимости и в Вашингтоне не забывать о своей наиглавнейшей родительской обязанности.

Конгрессмен хорош настолько, насколько хорош его штат сотрудников, и потому помимо приглашения в Вашингтон своей техасской команды, включая Джимми Аллисона, Пита Роуссела и Эйлин Смит, одним из моих разумнейших дел после избрания в конгресс был наем Роузы Замариа для управления моим офисом в "Лонгуорт-билдинг". Роуза раньше работала в штате сотрудников Альберта Томаса, ушедшего в отставку старейшего техасского конгрессмена из Хьюстона; она не только знала моих избирателей, но и понимала, как делаются дела на Капитолийском холме — механизм и нюансы (некоторые могли бы сказать — племенные обычаи), которые делают конгресс уникальным институтом.

Я нуждаюсь в поддержке такой-то резолюции? "Поговорите с конгрессменом А., - советовала Роуза, — его всегда интересовал этот предмет. Но лучше не беритесь за это совместно с конгрессменом Б, потому что, если это не имеет ничего общего с его округом, он не проявит никакого интереса к этому вопросу. А когда вы будете говорить об этом с конгрессменом В, не упоминайте имени конгрессмена Г, потому что они только что обсуждали это на закрытом слушании в своей комиссии и не договорились даже о дне месяца".

Роуза обладала также большим чутьем насчет того, как сделать нужное дело в нужное время. Лучший пример этого — случай в день инаугурации [президента Никсона] 20 января 1969 года. В значительной мере именно благодаря той эффективности, с которой мой персонал заботился о нуждах избирателей, я был переизбран в палату представителей без оппозиции. Для членов конгресса была сооружена большая трибуна, чтобы с нее любоваться инаугурационным парадом.

Я уже собрался было идти туда, но у Роузы возникла прекрасная идея. "Знаете, что вам следовало бы сделать? — сказала она. — Вам незачем сидеть на холоде три часа. Что вам следует сделать, так это отправиться на аэродром базы "Эндрюс" и попрощаться с президентом Джонсоном, пожелать ему всего доброго. Он — демократ, но он тоже техасец, и он был нашим президентом".

Она, конечно, оказалась абсолютно права. Я направился на военно-воздушную базу "Эндрюс", где члены кабинета Джонсона и горстка его друзей из сената и палаты выстроились в ряд, чтобы попрощаться с ним. Случилось так, что там я оказался единственным республиканцем. Президент шел вдоль линии, скрывая на лице мысли, которые владели им, когда он покидал город, в котором провел большую часть своей жизни. Как бы упорно я ни действовал против этого человека в течение ряда лет — не против лично Джонсона, а против его политики, — я не мог не ощущать горечь этого момента.

Это был президент, который лишь за несколько лет до этого проталкивался сквозь толпы, помогая себе руками. Он любил политику, жаждал власти. Он жил в Вашингтоне с 30-х годов, сформировал себя по образу своего идола Франклина Д. Рузвельта и, нет сомнений, надеялся войти в историю вместе с ним как один из почитаемых американских лидеров XX столетия. Но из-за Вьетнама приветствия в его адрес заглохли, и он возвращался в Техас побежденным человеком.

Я пожал его руку и пожелал ему счастливого полета. Он кивнул, сделал несколько шагов, затем повернулся, взглянул назад на меня и сказал: "Спасибо, что пришли".

Несколькими минутами позже он направился домой в последний раз на борту самолета ВВС № 1.

Был, правда, один сенатор, отсутствие которого бросилось в глаза в этот послеобеденный час на аэродроме базы "Эндрюс", — Ралф Ярборо. Я не заметил этого, но Джонсон, кажется, заметил. Друзья-демократы сказали мне, что в течение следующих двенадцати месяцев Ярборо написал Джонсону два длинных письма, чтобы объяснить, почему он там не был. У сенатора была причина для беспокойства: он готовился к переизбранию в 1970 году и не мог позволить, чтобы Джонсон был настроен против него.