Троцкий. Мифы и личность - Емельянов Юрий Васильевич (библиотека книг .TXT) 📗
Запомнилась Троцкому и старая полковница Яновская, которая приезжала в Яновку «получать арендную плату и поглядеть, все ли в порядке». Старушке оказывали почтительное внимание и готовили особую еду. Она «сдирала сухонькими ноготками со стволов застывшую древесную смолу и уверяла, что это самое лучшее лакомство». Но затем она уезжала и не появлялась по году и по полугоду, целиком оставляя ведение хозяйства в руках фактического владельца – Бронштейна.
Однако Бронштейны были не самыми богатыми землевладельцами Херсонщины. С детских лет Лейба Бронштейн узнал, что «особую группу составляли немцы-колонисты. Среди них были прямо богачи… Дома у них были из кирпича под зеленой и красной железной крышей, лошади породистые, сбруя исправная, рессорные повозки так и назывались немецкими фургонами… Над ними высилась фигура Фальцфейна, овечьего короля… Тянутся бесчисленные стада. – Чьи овцы? – Фальцфейна. Едут чумаки, везут сено, солому, полову. – Кому? Фальцфейну… Имя Фальцфейна звучало как топот десятков тысяч овечьих копыт, как блеянье бесчисленных овечьих голосов, как крик и свист степных чабанов с длинными гирлыгами за спиной, как лай бесчисленных овчарок. Сама степь выдыхала это имя в зной и в лютые морозы». Возможно, что быт немецких колонистов и богатство Фальцфейна служили Бронштейнам примерами для подражания и это повлияло на явную «германофилию» их сына, которая затем не раз проявлялась в его жизни.
Хотя Давиду Бронштейу было далеко до Фальцфейна, но его богатство быстро множилось. Троцкий замечал: «Октябрьская революция застала отца очень зажиточным человеком». Совершенно очевидно, что если бы не Октябрьская революция, то Давид Бронштейн смог бы передать свое процветающее хозяйство в наследство своим детям.
Не исключено, что у Бронштейнов были свои претензии к царской власти, и возможно, что они испытывали недовольство ограничениями в отношении своих соплеменников и сочувствовали пострадавшим от погромов, но было очевидно, что ни «полоса отчуждения», ни погромы не мешали Бронштейнам быстро улучшать свое положение в российском обществе, в том числе и по сравнению с представителями национального большинства России. Троцкий вспоминал, что хотя «после ограничительных законов 1881 г. отец мой… не мог больше покупать землю, к чему так стремился, и мог лишь под прикрытием арендовать ее», это обстоятельство не остановило роста богатства Бронштейна. Судя по всему, отец Троцкого был убежден в стабильности царского строя. Троцкий вспоминал: «В 1921 г., когда, спасшись от белых и красных опасностей, отец прибыл ко мне в Кремль, я шутя сказал ему: «А помните, вы говорили, что царских порядков еще на триста лет хватит?» Видимо, исходя из убежденности в прочности существовавшего строя, Давид Бронштейн считал необходимым достичь максимум возможного в тех условиях. Скорее всего, в детстве Лева беспрекословно разделял такие убеждения своего отца.
Поэтому, если бы Лейба Бронштейн сохранил верность отцовской убежденности в прочность царского строя и продолжил хозяйственную деятельность отца, вряд ли на него оказали влияние мысли о «черте оседлости» и погромах, которые, по мнению Й. Недавы, привели его в революцию. Скорее всего, он превратился бы в одного из многих еврейских «деловых людей», верноподданых Российской империи, вливавшихся в ряды быстро растущей российской буржуазии. В этом случае он никогда не стал бы писать пламенные статьи с осуждением Пуришкевича, Замысловского и других признанных антисемитов России, а уж тем более не стал бы изображать царя Николая II в качестве патологического ненавистника еврейского народа. Прежде чем подобные мысли стали приходить в голову Лейбе Бронштейну, ему пришлось покинуть Яновку.
ПРЕВРАЩЕНИЕ В ОДЕССКОГО ИНТЕЛЛИГЕНТА
Стремясь, чтобы его дети приумножали его богатства и заняли более высокое место в обществе, Давид Бронштейн желал дать им максимально хорошее образование. Пока Лейба рос в Яновке, за ее пределами получали школьное образование его старший брат Александр и его старшая сестра Елизавета. Впоследствии такое же образование получили сам Лейба и его младшая сестра Ольга. В эти годы во многих еврейских семьях, даже более скромного достатка, чем Бронштейны, посылали детей на учебу в русские школы. В повести «Степь» Моисей Моисеевич радостно сообщал своим гостям о том, что его сына Наума через год отвезут «в ученье». Родители заранее переживали будущую разлуку с сыном, особенно ввиду его слабого здоровья. Повесть была написана в 1887 году и отражала, в частности, впечатления писателя о поездке по югу Украины весной того же года.
«Школобоязнь» среди еврейского населения сменилась активным движением еврейских детей в общеобразовательные школы. Как отмечал Солженицын, «с того самого 1874 года, воинского устава и образовательных льгот от него, – резко усилился приток евреев в общие, средние и высшие учебные заведения. Скачок этот был очень заметен… С 1876 по 1883 год число евреев в гимназиях и прогимназиях почти удвоилось, университетских же студентов с 1878 по 1886– тоже за 8 лет, ушестерилось и достигло 14,5%».
Приток евреев в учебные заведения был столь значителен, что министерство просвещения уже в 1875 году указало правительству на «невозможность поместить всех евреев, стремящихся в общие учебные заведения, без стеснения христианского населения». По словам Солженицына, минский губернатор докладывал, что «обладая денежными средствами, евреи лучше обставляют воспитание своих детей, чем русские, что материальное положение еврейских учащихся лучше того, в котором находятся христиане, а потому чтобы еврейский элемент не взял перевеса над остальным населением, надо ввести процентную норму для приема евреев в среднюю школу». С аналогичными докладами обратились и власти Одессы, сообщавшие, что в некоторых гимназиях этого города евреи составляли 75% от общего числа учащихся.
Успешному поступлению в учебные заведения детей из еврейских семей, очевидно, способствовали не только неплохие материальные условия, в которых они росли, но и полезные привычки усвоения знаний, которые обретались ими в хедерах или с помощью частных учителей. В то же время следует учитывать, что в эти годы подавляющую часть населения России составляли люди, не имевшие материальных возможностей посылать своих детей в гимназии и протогимназии. Поэтому, когда минский губернатор говорил о более высоких материальных возможностях евреев, он вряд ли сравнивал их с возможностями русских дворян, русских купцов или представителей состоятельных средних городских слоев русского населения.
Ссылаясь на то, что многие студенты-евреи были замечены в революционных кружках, власти стали ограничивать прием их в высшие учебные заведения. Как замечает Солженицын, «первой частной ограничительной мерой стал приказ 1882 года, чтобы среди поступающих в Военно-Медицинскую Академию евреи не составляли бы более 5%. В 1883 такой же приказ последовал относительно Горного института, в 1884 – об институте Путей Сообщения. В 1885 был ограничен десятью процентами приём евреев в харьковский Технологический институт, а в 1886 – полностью прекращен их приём в харьковский Ветеринарный: так как «г. Харьков всегда был центром политической агитации, и пребывание в нём евреев в более или менее значительном числе представляется вообще нежелательным и даже опасным».
В июне 1887 года негласным циркуляром было введено распоряжение министра просвещения Делянова, ограничившего норму приёма еврейских детей в высшие и средние учебные заведения: «в черте оседлости – 10%, вне черты – 5%, а в обеих столицах – 3%». Правда, на деле эти предписания нарушались. Солженицын замечал: «В Одессе же, где евреи составляли треть населения, в 1894 в наиболее престижной ришельевской гимназии состояло 14% евреев, во 2-й гимназии– больше 20%, в 3-й– 37%, во всех женских гимназиях – 40%, в коммерческом училище – 72%, в Университете – 19%». Возможно, что отсутствие каких-либо препятствий для приема еврейских детей в Одессе определило решение семьи Бронштейнов направить Лейбе на учебу в этот город. Заботу о Лейбе в Одессе взял на себя 28-летний племянник Анны Бронштейн Моисей Филиппович Шпенцер, или Моня, как его звали в семье. По словам Троцкого, он был «умный и хороший человек, в свое время «пострадавший», как говорили тогда, и потому не попавший из гимназии в университет». В 1888 году Моисей Шпенцер прожил лето в Яновке, поправляя там свое здоровье, поскольку был предрасположен к туберкулезу. У молодого человека, по словам Троцкого, не было «определенной работы». Он зарабатывал лишь тем, что «делал переводы греческих трагедий с примечаниями, писал рассказы для детей». Вскоре он женился «на начальнице одесского казенного училища для еврейских девочек». Однако, по оценке Троцкого, несмотря на ее жалование и случайные заработки Мони «жизнь в семье Моисея Филипповича была скромной, средств хватало в обрез».
