Школа жизни. Воспоминания детей блокадного Ленинграда - Шаттенштейн Евгения Ричардовна
Немцы взяли Псков. В городе распространились слухи об имевшем месте предательстве в руководящем составе армии.
В середине июля была введена карточная система на продовольственные товары. Голода еще не было, и это можно было рассматривать, как некое регулирование снабжения. Вскоре были закрыты и коммерческие магазины, организованные после советско-финской войны.
В этот период началась регулярная эвакуация населения и эвакуация оборонных предприятий вместе с сотрудниками.
28 июля мы проводили моего брата в армию. Отец был очень понурый, он чувствовал, что больше не увидит своего старшего сына.
Отец по возрасту, естественно, не подлежал мобилизации. Мои родители, как и многие другие люди, долго колебались, никак не могли решиться на эвакуацию, бросить квартиру и все привычное в ней. Наконец в первой декаде августа родители подали заявление на эвакуацию. Стали готовиться, нужно было взять минимальное количество самых необходимых вещей.
Наш день отъезда был назначен на 24 августа, и мы уже жили «на чемоданах». Но 23 августа ушел последний регулярный эшелон. Наш рейс был отменен. Немцы окружали Ленинград. Хотя, как потом стало известно, ж/д сообщение в восточную сторону было прервано только 27 августа, а в период с 24 по 27 августа отправлялись только выборочные эшелоны. Так, 27 августа прорвался на свой риск эшелон с семьями железнодорожников, среди которых была и семья моего друга Льва Парицкого. Мы остались в осажденном Ленинграде.
8 сентября немцы взяли Шлиссельбург и замкнули кольцо блокады. Единственный путь сообщения Большой земли с осажденным городом оставался только через Ладожское озеро. В конце августа — начале сентября погода была прекрасная, продукты еще были, и мы, мальчишки, да и многие взрослые, еще не представляли, что нас ожидает. Днем на Пушкинской улице появлялась мороженщица с коляской, сбегались дети со всей округи и раскупали фруктовое эскимо по 7 копеек за штуку, из которого дома варили кисель.
Начались занятия в школе, я пошел в 6-ой класс. Но недолго мы прозанимались. Поскольку в районе Средней Рогатки немцы подошли к окраинам Ленинграда, начались артиллерийские обстрелы города, а через пару дней, примерно 6–7 сентября, и регулярные бомбежки зажигательными и фугасными бомбами. На тот момент это являлось самым страшным, люди на всю ночь уходили в бомбоубежище.
В нашем доме, да и почти во всех домах, бомбоубежищем являлся подвал, который был оборудован мощными дверями, тяжелыми оконными створками и системой вентиляции. Поскольку бомбардировки были ежедневные и тревоги объявлялись порой неоднократно за ночь, то уже с вечера бомбоубежище начинало заполняться теми людьми, кто не мог быстро собраться. Некоторые люди приносили с собой стулья и даже кресла, так как скамейки были узкие и на них особенно не разоспишься. Бомбоубежища превращались в своеобразный штаб для населения, где люди, проводя долгие часы, получали необходимую информацию, узнавали последние новости. В связи с бомбардировками были прекращены занятия в школах «до особого распоряжения». Все ученики 6-х и 7-х классов были определены связными при школах и домохозяйствах.
8 сентября, примерно в 6–7 часов вечера, немцы совершили мощную бомбардировочную атаку на Ленинград. В этот день в городе было более сотни пожаров, но главное — сгорели Бадаевские склады, что привело к уничтожению большого количества продуктов. На черном рынке еще долго продавали куски расплавленного сахара. Я находился на крыше своего дома и видел это огромное зарево, а затем и долго державшееся темное облако. Буквально через несколько дней были сокращены нормы отпуска продуктов по карточкам, и люди впервые поняли, что наступают тяжелые времена.
Многие работники неэвакуированных оборонных предприятий, госпиталей и т. д. были переведены на казарменное положение, т. е. они жили на своем предприятии и лишь изредка приходили домой в семью.
Для оповещения жителей о тревогах, связанных с бомбардировками, на улицах города были установлены огромные громкоговорители и постоянно включен метроном (быстрый ритм — воздушная тревога, медленный ритм — отбой).
Когда же шел артиллерийский обстрел, трансляция включалась в районе, подверженном обстрелу, и диктор оповещал об артобстреле данного района. Поскольку обстрел шел, грубо говоря, с западной стороны, то на восточных сторонах улиц появились надписи: «Граждане, эта сторона улицы наиболее опасна при артобстреле». И сейчас еще в Санкт-Петербурге, на Невском проспекте, дом 14, висит мемориальная памятная доска, предупреждающая об опасности нахождения на этой стороне улицы.
19 сентября был чудесный солнечный день. Я дежурил связным в школе (было примерно 6 часов вечера). Моя школа находилась на Невском проспекте (тогда проспект 25 Октября) во внутреннем дворе кинотеатра «Колизей». В обязанности связного, который подчинялся дежурному по школе учителю, входило «сбегать, сообщить, принести и т. д.» по указанию дежурного. Наш стол стоял у окна в торце длинного коридора на 1-м этаже, шедшего вдоль всей школы (телефоны в то время уже были отключены). Началась воздушная тревога, и все ближе и громче стали разрывы зенитных снарядов. По предложению учительницы мы спустились в бомбоубежище. Через несколько минут мне почудилось, что пол подо мной проваливается, а стены качаются.
Когда мы поднялись наверх, то увидели такую картину: бомба упала во двор школы прямо перед окном, у которого мы только что сидели, вся рама со стеклами была выбита, а стол оказался в другом конце коридора. Так что учительница вовремя проявила благоразумие. Выйдя на улицу, мы выяснили, что прорвавшийся в центр города самолет разбомбил флигель больницы им. Куйбышева, дворовый флигель на Невском пр., дом 63, и, что самое страшное для меня было в тот момент, бомба большой массы упала в середину Дмитровского переулка. Во дворе дома 11 по Дмитровскому пер. находился комбинат, где работал мой отец, а я знал, что в это время он был дежурным. Я побежал туда, но этот микрорайон оказался оцеплен, и туда никого не пускали. Только поздно вечером отец пришел домой. Мы с мамой очень переволновались. К слову сказать, взрыв в Дмитровском переулке был такой силы, что образовалась посередине улицы огромная воронка, и еще много лет после войны приходилось восстанавливать фасады домов всей улицы. По непроверенным слухам, прорвавшийся в ясный солнечный день самолет вела фашистская летчица-ас (в общем-то в дневное время центра города редко достигали немецкие летчики).
А через несколько дней мне пришлось вторично пережить ужас. Я был связным в домохозяйстве, когда началась воздушная тревога. Я стоял у ворот нашего дома. Зенитки громыхали, пытаясь не допустить прорыва немецких самолетов. Неожиданно осколок зенитного снаряда вонзился в крышку деревянного канализационного люка рядом со мной. Страх был потом.
Однажды бомба разрушила дом 4 по ул. Маяковского. Все перекрытия рухнули, осталась только боковая несущая стена, прилегающая к дому 6. На этой стене на 5-м этаже висел велосипед. Он сиротливо провисел всю войну, до него добраться было невозможно. В некоторых случаях бомба разрушала нижние этажи зданий, а верхние оставались целыми, нависая, как арка.
Постепенно положение с продуктами стало ухудшаться. Дважды мы с отцом выбирались за город для сбора чего-либо с уже очищенных полей — каких-нибудь кореньев или грязных листьев. В октябре месяце уже стало очень трудно.
