Как будут без нас одиноки вершины - Кавуненко Владимир Дмитриевич (мир книг TXT) 📗
О трагедии нашего самолёта знали уже в провинции Уарас, где располагался наш штаб. Решением городских властей нам выделили площадь, и мы поставили на ней довольно-таки приличный памятник из гранита и с надписью. Когда соорудили монумент, на его торжественное открытие собралось много народа. Море цветов.
В каждом городе мы попадали в книгу почётных граждан — Юнгай, Уаскаран, Тумпо и так далее. Обставлялось занесение имен в книгу тоже весьма торжественно.
Удивительно, в этой поездке собрались абсолютно незнакомые друг другу люди, и ни разу не случалось каких-либо осложнений между ними. Пятьдесят пять человек разных по возрасту, по жизненному опыту, по взглядам жили весело и спокойно. По сегодняшний день мы встречаемся каждый год в начале октября. Бывает, кто-то не приходит, но на следующий год обязательно появляется. Люди были объединены одним большим делом.
Большая часть наших студентов выросли в крупных специалистов в медицине, защитили диссертации, кто кандидатские, кто докторские. Некоторые стали профессорами.
— Хемингуэй, Володя, конечно, писатель, может быть, большой писатель, но вот насчёт «мужчины высочайшего класса» я бы усомнился. Когда-то он и для меня был примером истинного мужчины, символом мужества, но теперь я так не думаю. Хемингуэй писал, например, что мир делится на две части: на тех, кто видел вблизи леопарда, и на тех, кто не видел. Мы что, не видели с тобой снежного барса? Да нос к носу. Ты вон и пуму видел. Ну и что?! А он видел южную стену Ушбы? Знает, что такое высота семь с половиной тысяч метров?
Во время войны в Испании, получив царапину, он бегал по госпиталю и кричал, как твой Арик Поляков: «Я ранен! Я ранен! Я Хемингуэй!» А на тебе живого места нет, весь ломан-переломан. Проснувшись по утру, ты теперь тратишь сорок минут только на то, чтобы размять свои суставы, ублажить свои старые травмы. Иначе тебе не начать новый день. Показухи многовато у этого «классного мужчины».
— Не знаю, я ему верил.
— Вот, вот, Володя, верить можно только своим глазам и ушам.
— Меня как раз умудрились обокрасть в Гаване, украли деньги и документы прямо в номере. У нас был спецрейс. В самолёт меня посадили без документов.
В Шереметьево нас встречали как героев — мимо таможни, открыли ворота, цветы, музыка, речи... А меня под стражей ведут, как преступника. Встречали меня, конечно, жена, сын, Юра Визбор, Аркадий Мартыновский, много друзей. А меня в кутузку. Я с картиной «Тайная вечеря» под мышкой. Звонят в МИД, там говорят, должно быть временное удостоверение. Звонят в Гавану, а они даже не сделали запись о пропаже документов и об обращении к ним. Жене предложили привезти какие-нибудь документы из дома, хоть что-нибудь, удостоверяющее личность. Сначала меня водили в гальюн под охраной. В кармане у меня оказались сертификаты, попросил начальника послать за бутылкой и мы хорошо погуляли. Привезли мой военный билет и меня отпустили домой.
Тогда же было принято решение правительства Перу о награждении нас перуанскими орденами за работу. Получили же мы свои награды только в 2000 году. Меня тогда, как и многих членов отряда, наградили «Орденом Командора».
Памяти восьми
— Я всегда считал, что женщины не должны заниматься альпинизмом на высшем уровне. Не выше 2-го разряда и инструктора. Преподаватели, тренеры из них получаются, они могут быть хорошими наставниками. И хватит. Не потому, что они не могут быть большими мастерами, они всё могут. Могут, как известно на Эверест взойти,могут пройти сложный технический маршрут, просто не женское это дело. Я встречал женские группы, возвращающиеся со сложных восхождений, и скажу тебе, зрелище не из приятных. Когда приходит мужик, ободранный, черный, худой, — это ладно, но женщины...
— Я с тобой согласен, Володя, не женский это спорт. Помнишь, была такая шутка: альпинизм — школа мужества, туризм — школа замужества. Понимаешь, мужчине 6олее свойственны инстинкты борьбы, физического преодоления. И это не пустые слова, в этом природа и призвание женщины. Материнство ну никак не совмещается с тяготами сложных восхождений. Хорошо, когда женщины ждут нас в лагере.
— Нас с тобой женщины осудят, но я остаюсь при своём убеждении. В 1974 году спартаковской группой мы поехали в Болгарию кататься на горных лыжах. С нами была Эля Шатаева, молодая, симпатичная, весёлая женщина, довольно-таки спортивная. Она уже работала инструктором альпинизма в наших спартаковских альплагерях и много сделала для создания чисто женской группы у нас в «Спартаке». Её женская группа обладала опытом серьёзных восхождений. В 1972 году они сделали траверс Ушбы, в 1973 году сходили на семитысячник — пик Корженевской. Эля знала мою точку зрения на женский альпинизм.
Задавали и мне вопросы. Спросили про моё отношение к женскому альпинизму и я ответил, что, если бы имел право, то чисто женский альпинизм запретил бы, Элеонора Сергеевна после этого два дня со мной не разговаривала. Но каждый имеет право на свою точку зрения. Я и сейчас так думаю.
В Москве Эля ещё раз обратилась ко мне с просьбой помочь ей в формировании женской группы для восхождения на пик Ленина. Единственное, что я мог сделать, так это не прийти на заседание, где утверждался состав группы и само восхождение. В этом заключалась моя помощь. Восхождение женской группы на пик Ленина утвердили. Я помог им со снаряжением.
— Какое отношение к этому было у Володи Шатаева, мужа Эли?
— Утверждать боюсь, но, мне кажется, он не мешал им и помогал в организации. Володя человек мудрый, он не спешил делать категорических заявлений. Против женского альпинизма в целом он не возражал. Просто на основании своего опыта считал, что надо учитывать возможности женщин. А высотный альпинизм, по-моему, выше их возможностей.
Девушки выехали на Луковую поляну под пиком Ленина. Место известное, там уже не один год существовал Международный альпинистский лагерь (МАЛ), собирались альпинисты со всего мира. В сезон там бывало по 150—200 иностранцев, они делали восхождения на пик Ленина, на пик Корженевской, на пик Коммунизма.
Иностранцы хорошо платили, хотя гораздо меньше, чем в Гималаях. Для них эти восхождения служили подготовкой перед Гималаями. На Памир стремилось так много иностранных альпинистов, что невозможно было принять всех желающих.
В 1975 году я имел счастье, скорее несчастье, работать начальником этого международного лагеря на Памире. Ещё в 1974 году я видел, как обманывало иностранцев наше руководство и в следующем году убедился, что добрую половину положенного иностранцам не давали, наживаясь на этом. Общее руководство осуществлял Монастырский, спартаковец, турист. В какой-то степени он по моей протекции попал на эту должность и мне на эту тему говорить неприятно.
— Чего стесняться, Володя? Что было, то было. Я тоже провёл один сезон на Сулоева в МАЛе под пиком Коммунизма, работал тренером с американцами и в кавказском МАЛе, видел, как наш дорогой Арий Иосифович Поляков приворовывал. А когда мы, тренеры, возмутились и сообщили об этом высшему руководству, то нас всех до одного просто не взяли в следующий раз. Вокруг нас всегда пристраивались такие «параальпинисты».
*****
Экспедицию по снятию девочек провели в следующем, 1975 году.
— Известный режиссёр-альпинист Петер Пээт заснял эту жуткую картину, мы все её видели.
— Найти их оказалось нетрудно, ураганный ветер сдул снег. Упаковали, надо спускать. Как? Решили спускать прямо по линии падения воды. Опасно, но что поделаешь? Двигались с большой осторожностью, с разрывом, делали пещеры. Могло случиться всё, что угодно. Но, слава Богу, спуск прошел благополучно.
В МАЛе встретился нам некто Чебоненко,человек с гигантским отрицательным зарядом. Его нигде и никто не принимал в свою команду. Приехал он с группой немцев, не то альпинистов, ие то туристов. Я как глянул на них, понял, что не готовы они ни к какому восхождению, даже но экипировке видно. Чебоненко наблюдал наш спуск. Маршрут заманчивый, следы, ступени, пещеры и самый короткий путь. Я его предупредил, чтоб он даже не думал идти нашим маршрутом. Мы уже и так перегрузили склон, да ещё снегу добавилось. Он сделал вид будто понял. И через три дня пошёл с немцами по нашему маршруту. Как и следовало ожидать, в лавине погибли два немца, остальные вернулись ни с чем.
