Эхо фронтовых радиограмм (Воспоминания защитника Ленинграда) - Головко Василий Афанасьевич
Основная работа бойцов радиовзвода — дежурство на рациях, обеспечение радиосвязи. Это — в обороне. Когда же начиналось наступление, все подчинялось единой задаче: связь любой ценой. Свободные от дежурства радисты, а это в основном мужики-парни, шли с катушками полевого провода в пекло боя, чинили порванные от обстрела и бомбежек провода, ходили посыльными с донесениями в батальоны и роты, а в случае прорыва линии фронта — брались за винтовки и ложились рядом с бойцами ОПАБов, отбивали атаки врага.
Не помню, как это получилось, но мне часто приходилось работать с Николаем Астафьевым. Вот и на этот раз получили задание отбыть в 72-й Ижорский ОПАБ, заменить там убитых радистов. Пробраться в Колпино, где располагался штаб этого батальона, можно было по довоенной асфальтовой дороге. Но она беспрерывно обстреливалась, и здесь были большие потери в частях, использовавших эту дорогу. Во всяком случае, наши бойцы из других взводов редко пользовались этой дорогой, а передвигались окольными путями. Мы тоже решили двигаться ими. Получив продукты питания, патроны, гранаты и все необходимое, двинулись в Колпино. Узкая, извилистая грунтовая дорога петляла между железнодорожными путями, мостами, разбитыми строениями. Несколько раз вблизи грохнули разрывы снарядов. Повсюду валялись разбитые автомашины, повозки, лафеты орудий. В зданиях ни одного целого окна, зияли пробоины в стенах словно решето. Однако везде чувствовалась жизнь — вся земля нашпигована расположившимися повсеместно частями. Каждый клочок земли был освоен солдатами. В каком-то узком проулке, между двумя огромными заводскими стенами, нас настиг интенсивный артобстрел. Осколком снаряда Астафьев был ранен в колено правой ноги. Мы перевязали рану, к счастью, она оказалась небольшой (осколок срезал кусок ткани с колена). Однако передвигаться самостоятельно мой товарищ не мог. Возникла проблема, что делать — возвращаться в роту или добираться до батальона? Решили идти в батальон. Держась за мою шею, Астафьев медленно ковылял по дороге. Весь его груз я переложил на свою спину. Еле-еле мы добрались до батальона, в санчасти Николаю обработали рану, и мы поочередно стали работать на рации в Ижорском батальоне. Рана Николая заживала долго и мучительно, еще много раз ее чистили и промывали наши местные медики, а Астафьев, прихрамывая, продолжал нести службу.
Еще у нас в части была более мощная радиостанция — РСБ, если расшифровать эти три буквы — «рация самолета бомбардировщика». Располагалась она в фургоне автомашины ГАЗ. Если РБ и РБМ питались от сухих батарей, то для питания РСБ существовал бензиновый движок и как запасной — ручной «движитель», то есть двумя ручками, вперед-назад, надо было раскрутить вручную динамомашину, которая подавала ток на рацию, Пока радист передает радиограмму, второй боец работает двумя руками, сидя как на велосипеде на специальном приспособлении и крутит динамомашину.
Работа на РСБ давала некоторые преимущества для радистов. Во-первых, передвигались они всегда на автомашине, кроме того, в фургоне можно было иметь дополнительные вещи, которые не существуют у радистов, работающих на РБМ. РСБ обеспечивала связи укрепрайона со штабами Армии и Ленфронта, и здесь радисты узнавали первыми о новостях. В фургоне РСБ ребята часто прятали мой патефон и хромовые сапоги.
Каждую ночь, тихо и незаметно в зону обороны УРа прибывали все новые и новые воинские части. Они занимали свободные участки земли, здания и сооружения, окапывались, устанавливали орудия, пулеметы, минометы, «катюши», «ванюши». Чувствовалось, что готовится большое наступление. Кстати, наступлений наших было великое множество. К каждому празднику: День Советской Армии, 1-е мая, 7 ноября, новый год и другим — всегда было наступление. Шли тяжелые бои, мы несли огромные потери, а результат был нулевой. Мы продвигались на сотню-другую метров, а затем нас отбрасывали обратно. Читая сводки Совинформбюро, мы завидовали другим частям, занимавшим города и села, а тут бились напрасно, не имея никаких успехов. В сводках значилось: «На Ленинградском фронте шли бои местного значения». Вот почему и на этот раз подготовка к наступлению была для нас рядовым событием. Но что-то, шестым чувством, угадывалось необычное и вызывало тревогу. Вскоре меня и еще одного радиста перебросили с рацией совсем близко к передовой — в землянку, оборудованную в центре Колпинского кладбища.
Если ехать поездом из Ленинграда в Москву, сразу после станции «Колпино» есть небольшой железнодорожный мост через реку Ижору. За мостом, слева по ходу поезда, кладбище на высоком берегу реки. За кладбищем, в нескольких сотнях шагов шла линия обороны.
Вот на этом кладбище и расположились мы с рацией в небольшой землянке. Растянули по земле антенну, подключили питание, установили связь со штабом укрепрайона и батальонами. Стали ждать дальнейших событий, и они не замедлили придти.
Рано утром началась до сих пор невиданная нами артподготовка и бомбежка немецких позиций. Я вышел на землянки, взобрался на бугорок и оглянулся кругом. Когда смотрел в сторону Ленинграда — горизонт покрылся сплошными огоньками. Это били по врагу все калибры нашей артиллерии. Стоял сплошной грохот и гул. Даже из города корабли Балтийского флота посылали гостинцы немцам. На станцию Колпино притянули на железнодорожных платформах длинноствольные орудия большого калибра и они палили с таким азартом, что от вспышек глаза болели и уши закладывало.
Посмотрел в сторону немцев — там творилось что-то невообразимое. Взрывы слились в один огромный постоянный взрыв, казалось, земля вся ушла в небо. На высоту нескольких сот метров затянуло горизонт сплошным дымом. Наша авиация в это утро беспрерывно наносила бомбовые удары по позициям фрицев. Штурмовики-бомбардировщики, подлетая со стороны Ленинграда к передовой, уже над Колпино открывали огонь из всех своих пушек и пулеметов, трассирующие линии вились над головой. Мой скромный талант бытописателя не позволяет эмоционально и художественно воссоздать картину боя, но это величественное зрелище. В душе возникает какое-то возвышенное чувство, близость больших и важных событий.
Вскоре над кладбищем завязался воздушный бой истребителей, наших и немцев. Наблюдать воздушный бой, да еще нескольких десятков самолетов, занятие весьма впечатляющее. Такие бои описаны во многих трудах, и я не сумею передать картину боя.
Вернулся в землянку и стал помогать партнеру в работе на рации. Вдруг раздался такой силы взрыв, что нашу землянку встряхнуло, отовсюду посыпалась земля, рацию и нас завалило песком, мы склонились ближе к полу. Я выскочил наружу, и тут предстала невероятная картина. В бою был сбит наш самолет и он при падении врезался в высокий берег речки в нескольких метрах от нашей землянки. Но никакой воронки и самолета не было. На месте падения и на льду речки валялись и дымились мелкие части самолета, такие мелкие, что буквально нечего было собирать, самолет превратился в пыль.
Летчик успел выброситься на парашюте и теперь медленно приближался к земле. Хотелось побежать к месту приземления, но тут снова меня окликнул напарник и я вернулся в землянку принимать и передавать радиограммы.
Три часа длилась артподготовка и бомбежка, а затем началось наше наступление. Вдоль железнодорожного полотна рванулись танки, за ними пошла пехота. Начался штурм немецких позиций, проходивших примерно на середине между Колпино и Красным Бором. В истории Великой Отечественной войны все это называлось «Красноборская операция».
Был тяжелый бой. Несколько дней наши части прогрызали оборону противника. Положение осложнялось тем, что передовая линия наших войск проходила по болоту, окопов рыть нельзя, стояла сплошная вода, поэтому вся передовая состояла из так называемых наземных окопов, выложенных на высоту человеческого роста из дерна и земли. По такой системе была построена наша и немецкая оборона.
Хотя была зима, болото плохо подмерзло, и танки, и артиллерия вязли в провалах, их прямой наводкой расстреливали немцы. Кровавое было это наступление. Сплошным потоком потянулись в тыл раненые, одни шли сами, других несли на носилках или вывозили на телегах.
