Черчилль - Бедарида Франсуа (книги онлайн TXT) 📗

Клементина, Уинстон и генерал Гамильтон на военных учениях в Алдершоне. 1910.

Рандольф Черчилль считал, что брак с Клемми служил его отцу «спасительным якорем», за который тот сумел ухватиться и уже не выпускал до конца своих дней. Такое сравнение вполне оправданно, ведь Уинстону приходилось лавировать в безбрежном океане политики, где нельзя верить союзникам и полагаться на договоры. А чета Черчиллей могучим утесом возвышалась над этим океаном, служа примером для многих. Всю свою жизнь Уинстон оставался верным и нежным мужем. Это был союз двух одиноких людей, почти не знавших родительской любви и, наконец обретших покой друг в друге. Тем не менее, их характеры были столь непохожи, что и в их совместной жизни случались размолвки. Властный, неугомонный Уинстон придерживался более чем традиционных взглядов на отношения полов. Он был твердо убежден в мужском превосходстве и в то же время вел себя, как испорченный ребенок, навязывая жене свои взгляды и мнения, не заботясь о чувствах своей супруги. Черчилль всегда был этаким домашним деспотом, заставлявшим принимать как должное свои желания и капризы.

Клемми же отличалась волевым, независимым и упорным характером. Благодаря своей сдержанности и мудрости она сумела создать и сохранить прочную семью, не изменив ни своим принципам, ни убеждениям. Ей удалось отстоять свою независимость, и, охотно появляясь в обществе вместе с мужем, она сумела сохранить за собой свое собственное пространство. Нет оснований не верить Черчиллю, написавшему в своей автобиографии: «С тех пор как я женился, я всегда был счастлив» [71].

Спектроскопия политика

До сих пор Уинстону сопутствовал успех. Между тем XX век только-только вступил в свои права, и пока рано было оценивать роль Уинстона, его вес в политической жизни эпохи, равно как и его перспективы на будущее. Кем, в сущности, был этот яркий, необыкновенно одаренный человек, всюду совавший свой нос, красовавшийся на первых полосах газет и в великосветских гостиных? Может быть, стоит поверить многочисленным поклонникам Черчилля, утверждавшим еще совсем недавно, что именно ему Англия обязана благотворными реформами общества и государства? Борьба мнений на этот счет не прекращается вот уже почти целое столетие. К согласию не могли прийти современники, к согласию до сих пор не могут прийти историки.

Толкования роли Черчилля в истории Англии условно можно свести к двум направлениям. Сторонники первого направления считают, что, безусловно, именно Черчилль со свойственной ему энергией взялся за проведение серии смелых, прогрессивных реформ. Однако это была лишьтактика, продиктованная велением времени, сложившейся политической ситуацией, личными интересами честолюбивого политика, который своего не упускал, а отнюдь не твердыми убеждениями инициатора этих реформ.

Если придерживаться этой версии, выходит, блистательные, умело выстроенные, хотя и лишенные глубокого содержания речи убежденного радикала всего-навсего скрывали трезвый расчет бессовестного человека, стремившегося преуспеть любой ценой и ради достижения своих целей готового говорить все что угодно, лишь бы это было в духе времени. Ведь как только он стал министром морского флота, его страсть к социальным реформам сразу улетучилась, Черчилль разом сбросил маску оппозиционера-радикала и примерил маску патриота-консерватора. Также бесспорным является тот факт, что он никогда не проявлял особой симпатии к некоторым пунктам либеральной программы, касавшимся, в частности, образования или ограничения потребления алкоголя — двух принципиальных вопросов, игравших немаловажную роль в дальнейшем развитии общества.

В то же время социально-политическая стратегия Черчилля, напротив, была глубоко последовательна и логична. А потому нельзя сказать однозначно, был ли Черчилль расчетливым, эгоистичным оппортунистом или искренним человеком, не отступавшим от своих убеждений. Юный честолюбец сумел постичь законы истории, кроме того, он всегда был верен своему социальному классу, и если принять это во внимание, то проследить логику его действий совсем нетрудно. Он ратовал за реформы, стремился направить страну по пути прогресса, руководствуясь не столько желанием изменить общество к лучшему, сколько желанием упрочить его, обеспечить его жизнеспособность. Ведь правящему классу не удалось бы сохранить свою власть и свои преимущества, если бы правительство не отнеслось с должным вниманием к справедливым требованиям и жалобам масс. «Правительство, — говорил Черчилль, — напоминает пирамиду. (...) Задача либеральной партии — расширить основание пирамиды, тем самым повысив прочность всей конструкции. Это единственный способ предотвратить революцию» [72]. Тогда реформы перестают быть самоцелью, превращаясь в средство поддержания порядка в государстве и обществе.

К этому следует добавить, что Уинстон, в силу особенности характера и традиций патернализма, сохранившихся в среде старой аристократии, испытывал искреннюю симпатию к «побежденным». Он был патрицием, и в его сознании прочно укоренилась идея о двуступенчатом обществе, обществе аристократов в поместьях и бедного люда в трущобах, обществе хозяев и слуг, офицеров и солдат. Но вот что такое «средний класс», Черчилль плохо себе представлял. Он не был знаком с миром промышленников и коммерсантов. Стоило чуть-чуть приподнять маску прогрессивно мыслящего человека XX века — и вы видели перед собой лицо старосветского помещика-вига.

Нельзя не сказать о другом убеждении Черчилля, свойственном ему одному и определявшем большинство его политических решений. Уинстон верил в существование тесной связи между социальной и имперской политикой Британии, да и любой другой империи. Едва придя в политику, Черчилль вывел аксиому о взаимозависимости Британской империи и английского общества. Так, в одном из своих первых выступлений, еще будучи убежденным консерватором, Черчилль заявил: «Чтобы сохранить империю, мы должны опираться на свободный, образованный и сытый народ. Вот почему мы за социальные реформы». Десять лет спустя, уже будучи лидером прогрессивного либерализма, он с удвоенным красноречием убеждал аудиторию в необходимости социальных преобразований: «Если британский народ хочет по-прежнему оставаться во главе великой империи (...), он должен быть сильным, чтобы не сломаться под тяжестью этого бремени. Величественное здание Британской империи не может держаться на плечах миллионов людей, не имеющих самого необходимого, теснящихся в трущобах наших городов, барахтающихся в грязи тоскливых улиц. Не таким нам представляется будущее британского народа» [73].

Черчилль, человек разносторонний и непредсказуемый, у кого-то вызывал раздражение, у кого-то — симпатию. Врагов у него было не меньше, чем друзей. В нем уживались жесткость и чуткость, суровость и мягкосердечие. Порой он бывал жесток и даже груб, а порой участлив и внимателен. Сирые и убогие могли растрогать его до слез. Вот почему те, кто встречался с Черчиллем в обществе, и те, кто встречался с ним в узком кругу, отзывались о нем весьма противоречиво. Как шутливо заметила его первая пассия, прелестная Памела Плоуден, впоследствии леди Литтон, «когда встречаешь Уинстона впервые, сразу же обращаешь внимание на все его недостатки, а потом тратишь жизнь на постижение его достоинств» [74].

Черчилль по-прежнему был одержим честолюбием, определявшим все его поступки. Однако теперь он понял, что одной лишь активностью ничего не добьешься. Нужно было доказывать — своим характером, работой, практическими достижениями, — что ты чего-то стоишь, что отвечаешь требованиям, предъявляемым министру. Вскоре Уинстон изложил эту теорию в письме к своей матери. «В политике, — писал он, — успех зависит не столько от того, что ты делаешь, сколько от того, как ты себя ведешь. Дело не столько в уме, сколько в личности политика и его характере. (...) Выступления, связи, нужные друзья, имя, хорошие советы, не пропадающие даром, — все это важно, но поднимает тебя не выше определенного уровня. Тебя, как жокея перед скачками, взвешивают. Все жокеи должны пройти эту процедуру, и если твой вес окажется недостаточным, публика не поставит на тебя и пенни» [75].