Страсти ума, или Жизнь Фрейда - Стоун Ирвинг (бесплатные серии книг .TXT) 📗
Зигмунд высказал свое мнение:
– Теперь я не намерен беспокоиться по поводу того, что может выкинуть твоя мать в следующем июне.
Марта прошептала, положив свою холодную ладонь на его руку:
– Это тот самый господин доктор Фрейд, которого я люблю.
– Супружеская пара будет неудачной, если ты будешь любить меня только в тех случаях, когда я. умный.
Игнац Шёнберг не был настолько крепким, чтобы спокойно переносить неудачи. Когда фрау Бернейс, которую Игнац окружил знаками внимания, объявила, что заберет Минну в Вандсбек, у него хлынула кровь горлом, и он слег. Зигмунд купил в аптеке тонизирующую микстуру и пошел к больному. Игнац, побледневший, все время ворочался, холодная февральская погода обострила его кашель.
Два брата Игнаца, преуспевавшие в бизнесе, помогали матери содержать дом, но ничего не давали Игнацу. Они твердили:
– Ты должен сам обеспечивать себя. Слыханное ли дело жить за счет санскрита?
Фрау Бернейс также пилила Игнаца. Не из–за санскрита. Ее муж внушил ей благоговейное уважение к университету и к даруемым им титулам. Она пилила Игнаца за то, что он симулянт; он должен без промедления закончить университет и получить место преподавателя.
Игнац жаловался:
– Мне требуется время для учебы. Так много нужно знать и освоить, чтобы получить степень.
– Я полагала, что ученый работает всю жизнь, чтобы стать специалистом, – возражала фрау Бернейс. – Почему ты должен кончить работу, не начав ее?
Зигмунду пришлось выслушать подобные же упреки, прежде чем он заставил себя сдать экзамены на диплом врача. Понимая положение больного Игнаца, он дал ему двойную порцию тонизирующей микстуры.
Лишь в начале апреля, когда в городском парке вновь забили фонтаны, Зигмунду повезло. Знакомый врач Бела Хармат сообщил о своем желании уйти из психиатрического отделения, которым руководил Теодор Мейнерт. Хармат занимал пост второго врача, что соответствовало положению ассистента, связанного с больницей, но не с университетом. Он не мог преподавать и не читал лекций, жил в самой больнице и ухаживал за больными в палате. Был, так сказать, врачом–резидентом. Зигмунд знал, что ему следует обратиться к муниципальным властям Нижней Австрии, поскольку именно они финансировали больницу.
Правила недвусмысленно запрещали одному и тому же человеку занимать пост примариуса отделения и советника университетской клиники, то есть получать средства одновременно и от имперского правительства, и от районных властей. Профессору Мейнерту было разрешено нарушать эти правила, дабы он мог проводить исследования мозга в университетской клинике и ухаживать за психически больными в больничной палате. Удача подвернулась Зигмунду в этой палате, но не отдалит ли это его от исследовательской лаборатории?
Он немедля отправился к своему старому учителю и другу и нашел его на первом этаже третьего подворья в кабинете с большими окнами, выходящими на заросли каштанов, и с маленькими окошками под потолком, придававшими комнате облик часовни. Это помещение и проводившаяся в нем работа были поистине святыми для Теодора Мейнерта.
Профессор, коренастый, крепкий мужчина с мощной грудью и огромной головой с пышными волосами, – природа отыгралась на черепе, не справившись с нижней частью тела, – был эксцентричным индивидуалистом, обладал бойцовским характером и выдающимся интеллектом. Мейнерт родился в Дрездене в семье театрального критика и певца придворной оперы. Он писал стихи, сочинял баллады, знал историю, театральную критику, владел полудюжиной языков, на которых свободно говорил. За деятельность в области анатомии мозга он получил титул «отца архитектуры мозга».
Он не претендовал на то, что разработал методику анатомического исследования мозга. Он отдавал эту честь целой плеяде предшественников: Арнольду, Стил–лингу, Келликеру, Фовилю и в особенности своему учителю и союзнику в ожесточенных схватках – профессору Карлу Рокитанскому, пионеру патологической анатомии. Он претендовал лишь на звание «главного разработчика анатомической локализации». Начав с нуля, он обследовал сотню живых существ, чтобы определить, какая часть мозга контролирует ту или иную часть тела. Он обратил внимание на кору головного мозга как «часть, где расположены функции, создающие личность». Он преподавал психиатрию, получившую свое название сорока годами раньше. Мейнерт отвергал этот термин, настаивая:
– Все эмоциональные расстройства и умственные сдвиги вызваны физическими заболеваниями, и ничем иным.
Он прошел сложный жизненный путь. Работая в приюте для умалишенных в Нижней Австрии, Мейнерт занимался исследованиями образцов головного и спинного мозга, под микроскопом рассматривая пациентов с патологией психики в качестве хорошего материала для точных научных исследований коры головного мозга, нервных клеток, задней центральной части мозга как чувствующей, передней центральной части мозга как двигательной. Его критики – а их было много, и весьма суровых, – говорили:
– Для Мейнерта единственным хорошим лунатиком является мертвый лунатик. Он ждет не дождется, когда тот умрет, чтобы получить его мозг для вскрытия.
Именно тогда он вступил в конфликт с германским движением в защиту психически больных, с врачами, которые считали, что их задача изучать умственно больных, классифицировать симптомы, восстанавливать истории их семей, ибо все умственные заболевания суть наследственные, и облегчать их страдания. Старший над Теодором Мейнертом в доме для умалишенных доктор Людвиг Шлагер посвятил десять лет тому, чтобы облегчить судьбу лунатиков, обеспечить им защиту в условиях психиатрических лечебниц и в тюремных камерах, дать им нормальное питание и уход. Мейнерт же считал, что только работа в лаборатории представляет ценность. Он не был ни грубым, ни черствым человеком, но утверждал, что ни один лунатик не был излечен, что только благодаря анатомии головного мозга можно найти пути к поправке. Когда он будет знать все о том, как работает мозг, что вызывает расстройство его функций, он сможет избавить людей от душевных заболеваний, устранив вызывающие их причины.
Противостояние в доме для умалишенных приняло настолько острые формы, что Мейнерт был уволен. Он продолжал работать в одиночку в своей личной лаборатории, занимаясь вскрытиями, забытый клинической школой университета; его обходили стороной, словно он подхватил заразную, смертельно опасную болезнь. Лишь два человека поддерживали его: жена, которая считала его гениальным, и его наставник Рокитанский, который знал, что он гений. Рокитанский настоял на своем, и в 1875 году, за два года до того, как Зигмунд стал учеником Мейнерта, была основана при Городской больнице вторая психиатрическая клиника, ее возглавил Мейнерт. Отныне все методы лечения заболеваний мозга разрабатывались в анатомической лаборатории.
Как верный последователь Теодора Мейнерта, Зигмунд знал, что его учитель абсолютно прав. Его страстным желанием было теперь вернуться в его лабораторию.
– Профессор Мейнерт, когда я узнал, что Бела Хармат уходит в отставку, то побежал к вам. Если я еще дышу, то только благодаря своей выдержке.
Мейнерт рассмеялся. Ему всегда нравился этот энергичный, одаренный молодой человек. Они хорошо знали характеры друг друга, хотя Зигмунд не работал непосредственно под началом Мейнерта с тех пор, как четыре года назад прошел курс клинической психиатрии. Подобно многим ученым Венского университета с душою художника, Теодор Мейнерт основал салон писателей, музыкантов, живописцев, актеров, а также их покровителей в верхах австрийского общества. В качестве любимого студента Зигмунд иногда присутствовал на таких вечерах. Он отмечал, что артистический мир был такой же частью жизни Мейнерта, как его лаборатория, хотя гостям казалось, что глаза Мейнерта пронизывают их черепа с целью определить, какая зона мозга делает человека драматургом, а какая – скульптором.
– Итак, ты хочешь стать «вторым врачом», не так ли? И вернуться в психиатрию? Не скажу, чтобы я был недоволен.
