Жажда жизни - Стоун Ирвинг (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗

Ирвинг Стоун

ЖАЖДА ЖИЗНИ

Пролог

«Лондон»

1

– Господин Ван Гог! Пора вставать!

Еще не проснувшись, Винсент уже ждал, когда раздастся голос Урсулы.

– Я встал, мадемуазель Урсула, – ответил он.

– Нет, вы не встали, вы только встаете, – засмеялась девушка.

Винсент слушал, как она спускается по лестнице и идет на кухню.

Опершись на ладони, он резким движением спрыгнул с кровати. Плечи и грудь были у него массивные, руки большие и сильные. Он наскоро оделся, плеснул из кувшина холодной воды и стал править бритву.

Винсент любил ежедневный ритуал бритья – взмах лезвия вдоль правой щеки, от бакенбарда до уголка чувственного рта, затем верхняя губа, сначала справа, от крыла носа, потом слева, потом крупный, словно скатанный кусок теплого гранита, подбородок.

Он приник всем лицом к душистой охапке брабантских трав и дубовых листьев, лежавших на шифоньерке. Его брат Тео собрал эти листья и травы близ Зюндерта и прислал сюда, в Лондон. Лишь вдохнув запах Голландии, Винсент почувствовал, что день начался.

– Господин Ван Гог! – крикнула Урсула, снова постучавшись в дверь. – Почтальон принес вам письмо.

Разорвав конверт, он узнал почерк матери. «Дорогой Винсент, – читал он, – мне захотелось сказать тебе словечко хотя бы на бумаге».

Вспомнив, что у него еще не вытерто лицо, он сунул письмо в карман брюк – его можно будет прочесть потом, в свободное время у Гупиля. Он откинул назад и расчесал свои длинные, густые, изжелта-рыжие волосы, надел тугую белую сорочку, низкий воротничок, завязал черный галстук с двумя длинными концами и сошел вниз, где его ждал завтрак и улыбка Урсулы.

Урсула Луайе вместе с матерью, вдовой провансальского викария, содержала во флигеле, на заднем дворе, детский сад для мальчиков. Ей минуло девятнадцать, это была улыбчивая большеглазая девушка, с тонким, словно пастелью тронутым овальным лицом и стройной фигуркой. Винсент упивался, глядя, как она смеется и сияет, будто какой-то яркий цветной зонт под лучами солнца бросал свой отсвет на ее обольстительное личико.

Пока он ел, Урсула быстро и изящно пододвигала ему тарелки и оживленно разговаривала. Винсенту был двадцать один год, и он впервые влюбился. Жизнь как бы раскрылась перед ним во всей полноте. Ему казалось, что он будет счастливейшим человеком, если до конца своих дней сможет завтракать, сидя за одним столом с Урсулой.

Урсула принесла Винсенту ломтик ветчины, яйцо и чашку крепкого черного чая. Она присела на стул, пригладила на затылке свои вьющиеся каштановые волосы и, все улыбаясь, глядела на него, проворно подавая ему соль, перец, масло и поджаренный хлеб.

– Ваша резеда уже прорастает, – сказала она, облизывая губы. – Вы не взглянете на нее перед тем, как идти в галерею?

– Непременно, – ответил он. – А вы не проводите меня? Я хочу сказать… вы не покажете, где она?

– Чудак этот Винсент, право, чудак! Сам посадил резеду, и сам не знает, где она растет. – У нее была привычка говорить с людьми так, как будто их и нет рядом.

Винсент поперхнулся. Манеры у него, под стать его грузному телу, были неловкие, и он никак не мог найти нужных слов в разговоре с Урсулой. Они вышли во двор. Было холодное апрельское утро, но яблони стояли уже в цвету. Между домом Луайе и флигелем был небольшой фруктовый сад. Несколько дней назад Винсент посадил здесь мак и душистый горошек. Всходы резеды уже пробивались из земли. Винсент и Урсула присели на корточки лицом друг к другу, их головы почти соприкасались. От волос Урсулы исходил сильный, волнующий запах.

– Мадемуазель Урсула, – произнес Винсент.

– Да? – Она слегка отстранила от него голову и вопросительно улыбнулась.

– Я… я…

– Боже мой, да говорите же наконец! – Она проворно вскочила на ноги.

Он прошел с нею до двери флигеля.

– Скоро сюда придут мои малыши, – заговорила Урсула. – А вы не опоздаете в галерею?

– Нет, я успею. Я дохожу до Стрэнда за сорок пять минут.

Она не знала, что еще сказать, и, ничего не придумав, закинула руки и стала ловить у себя на затылке выбившуюся прядь волос. Грудь у нее, при ее тонкой фигуре, была удивительно полная.

– Где же та брабантская картина, которую вы обещали мне для детского сада? – спросила она.

– Я послал репродукцию одной картины Сезара де Кока в Париж. Он хочет сделать на ней надпись специально для вас.

– Ах, как это мило! – Она захлопала в ладоши и начала кружиться на месте, потом снова повернулась к нему. – Иногда вы, господин Ван Гог, бываете просто очаровательны, но только иногда!

Она улыбнулась ему прямо в лицо и хотела уйти. Он схватил ее за руку.

– Ночью я придумал вам имя. Я буду звать вас l'ange aux poupons [1].

Урсула откинула голову и громко расхохоталась.

– L'ange aux poupons! – воскликнула она. – Пойду скажу маме!

Она вырвала у него свою руку, расхохоталась, взглянув на него через плечо, и побежала к дому.

2

Винсент надел цилиндр, взял перчатки и вышел на Клэпхем-роуд. Здесь, вдалеке от центра Лондона, дома стояли привольно, вразброс. Во всех садах цвела сирень, боярышник и ракитник.

Было четверть девятого, а к Гупилю надо было поспеть к девяти. Ходил он быстро, и по мере того как дома теснились друг к другу плотнее, все больше людей, спешивших на службу, попадалось ему навстречу. Ко всем этим прохожим он испытывал необычайно дружелюбное чувство: они ведь тоже знали, как это чудесно – быть влюбленным.

Он шел по набережной Темзы, потом через Вестминстерский мост, потом миновал Вестминстерское аббатство и здание парламента и, выйдя на Стрэнд, свернул к дому номер семнадцать на Саутгемптон-стрит, где помещался лондонский филиал фирмы «Гупиль и компания» – торговля картинами и эстампами.

Проходя через главный салон, застланный толстыми коврами и затененный пышными занавесями, он увидел полотно, на котором было изображено нечто вроде длинной, в шесть ярдов, рыбины или дракона; над чудищем парил какой-то человечек. Картина называлась «Архангел Михаил, поражающий сатану».

– На литографском столе лежит для вас посылка, – сказал Винсенту один из приказчиков в салоне.

За салоном, где висели полотна Милле, Боутона и Тернера, была комната с офортами и литографиями. Сделки же обычно совершались в третьей комнате – она и выглядела иначе, чем две первые, гораздо более напоминая деловую контору. Вспомнив, как одна женщина покупала вчера уже перед закрытием последнюю в этот день картину, Винсент расхохотался.

– Мне эта картина, Гарри, совсем не нравится, а тебе? – спрашивала она мужа. – Собака тут точь-в-точь такая, как та, что укусила меня прошлым летом в Брайтоне.

– Послушай, любезный, – сказал Гарри, – на что нам собака? Моя хозяйка из-за собак и так вечно лается.

Винсент понимал, что он продает сущую дрянь. Большинство клиентов не имело и понятия о том, что они покупают. Они платили огромные деньги за дешевку, за ерунду, но какое до этого дело ему? От него требовалось лишь одно – чтобы торговля эстампами приносила доход.

Он вскрыл посылку от Гупиля, из Парижа. Там была картина Сезара де Кока с собственноручной его надписью: «Винсенту Ван Гогу и Урсуле Луайе – Les amis de mes amis sont mes amis» [2].

– Я поговорю с Урсулой сегодня вечером, когда буду отдавать картину, – пробормотал он. – Через несколько дней мне исполнится двадцать два, я зарабатываю пять фунтов в месяц. Дольше ждать нет смысла.

В тихой маленькой комнатке у Гупиля время летело быстро. За день Винсент продавал в среднем пятьдесят репродукций, и, хотя он предпочел бы торговать картинами маслом и офортами, ему было все же приятно, что он зарабатывает для фирмы такие деньги. Он отлично ладил с товарищами по работе, немало приятных часов провели они вместе, обсуждая события в Европе.