Мемуары. События и люди 1878-1918 - Вильгельм IІ (книги онлайн полные версии .txt) 📗
Я обращал внимание князя на то, что купец и капиталист начали энергично развивать колонии и соответственно с этим, как я знал из ганзейских кругов, рассчитывали на защиту флота. Поэтому, говорил я, надо позаботиться о своевременном сооружении флота,чтобы немецкие ценности не остались беззащитными за границей. Князь уже развернул германский флаг на чужбине; за этим флагом стоит народ, но за ним должен стоять и флот. Князь, однако, оставался глух к моим словам и употреблял свое любимое изречение: «Если бы англичане высадились у нас, я бы велел их арестовать»; колонии должны быть защищены собственными силами. Князь совершенно не принимал во внимание, что уже одно предположение о возможности англичан беспрепятственно высадиться в Германии (Гельголанд принадлежал Англии) совершенно невыносимо для Германии, и мы, чтобы исключить на будущее время возможность высадки, нуждались в достаточно сильном флоте и в Гельголанде.
Политические интересы князя Бисмарка сосредоточивались главным образом на европейском континенте. Англия стояла несколько в стороне от его повседневных забот, тем более что ее премьер Солсбери был в хороших отношениях с князем, и Англия в свое время приветствовала двойственное и потом тройственное согласие при его основании. Князь преимущественно работал с Россией, Австрией, Италией и Румынией и постоянно контролировал отношение их к Германии и взаимоотношения друг с другом.
Относительно той предусмотрительности и того искусства, с которыми он при этом оперировал, сделал однажды чрезвычайно меткое замечание император Вильгельм Великий в разговоре с генералом фон Альбедилем. Генерал нашел его величество после одного доклада Бисмарка в таком большом волнении, что даже испугался за здоровье старого императора. Он сделал поэтому замечание, что императору незачем так волноваться: если князь поступает против воли Его Величества, то ведь ему можно дать отставку. На это император возразил, что, несмотря на его благодарность и на его преклонение перед великим государственным деятелем, он и сам об этом уже думал, ибо самонадеянный нрав князя иногда слишком угнетает. Но он и Отечество слишком нуждаются в Бисмарке, потому что князь единственный человек, который умеет жонглировать с пятью шарами, из которых, по крайней мере, два постоянно находятся в воздухе; он, император, этого не умеет.
Князь не замечал того, что после приобретения колоний он должен был направить свой взгляд за пределы Европы и одновременно вести большую политику с Англией. Англия была, правда, только одним из пяти шаров в его дипломатической игре, и ей не придавалось того особого значения, как подобало бы.
Поэтому Министерство иностранных дел отыгрывалось на странах континента, не проявляя должного интереса к колониям, флоту и Англии и не имея никакого опыта в мировой политике. Английская психика и английская мысль с ее упорным, хотя и замаскированным, преследованием плана мировой гегемонии были для министерства иностранных дел книгой за семью печатями.
Однажды князь сказал мне, что его главная цель состоит в том, чтобы не допустить соглашения между Россией и Англией. На это я позволил себе ответить: «Момент, чтобы отодвинуть возможность такого соглашения на очень долгое время, был бы почти налицо, если бы в 1877 1878 годах русских пустили в Стамбул. Тогда английский флот немедленно выступил бы на защиту Стамбула, и конфликт был бы налицо. Вместо этого русским навязали Сан-Стефанский договор и принудили их к отступлению перед воротами города, к которому они подошли после кошмарных боев и трудностей и который они уже видели перед собой. Это породило в русской армии неугасимую ненависть к нам (сообщения прусских офицеров в русской армии, участвовавших в походе, особенно графа Пфейля). Вдобавок еще уничтожили и этот договор и заменили его Берлинским, еще больше опорочившим нас в глазах русских как врагов их «справедливых интересов на Востоке». Таким образом, желанный для князя конфликт между Россией и Англией был отодвинут на долгое время.
Князь не разделял этой критики «своего» конгресса, результатами которого он как «честный маклер» так гордился, и серьезно заметил, что он обязан был предотвратить всеобщий пожар и предложить свои услуги для посредничества. Когда я позднее сообщил об этой беседе одному сотруднику Министерства иностранных дел, тот рассказал мне, что он был при том, когда князь после подписания Берлинского договора пришел в Министерство иностранных дел и принимал поздравления от собравшихся там чиновников. Отвечая на приветствия, князь выпрямился и сказал: «Теперь я поеду по Европе на четверке, погоняя ее». Приведя эти слова, упомянутый сотрудник добавил: «Князь тут ошибся, так как тогда уже вместо русско-прусской дружбы маячило возникновение русско-французской, и, таким образом, два коня уже выбывали из четверки». Политика Дизраэли превратила в глазах русских «честное маклерство» Бисмарка в фактор англо-австрийской победы над Россией.
Хотя взгляды наши во многом расходились, князь все же оставался расположен ко мне, и, несмотря на большую разницу в возрасте, между нами образовались дружеские отношения, ибо я, как все мое поколение, был пламенным поклонником князя и благодаря своему рвению и прямодушию приобрел его доверие, которое я никогда не обманул.
Во время моего прикомандирования к Министерству иностранных дел мне, между прочим, делал доклады о торговой политике, колониях и т. п. тайный советник Рашдау. Тогда уже я обратил внимание на нашу зависимость от Англии зависимость, покоившуюся на том, что у нас не было флота, и что Гельголанд был в английских руках. Под гнетом необходимости имелось, правда, в виду расширение колониальных владений, но это могло произойти лишь с разрешения Англии. Это было затруднительно и, в сущности, недостойно нас.
Прикомандирование меня к Министерству иностранных дел причинило мне большую неприятность. Мои родители относились не очень дружелюбно к князю Бисмарку и ставили в вину своему сыну, что он вступил в бисмарковский круг. Боялись влияний против родителей, ультраконсерватизма и т. п., в чем меня обвиняли всякого рода наушники из либеральных кругов Англии, видевшие в моем отце свою защиту.
На такие обвинения я никогда не обращал внимания, но мое положение в родительском доме из-за этого становилось трудным, а подчас и мучительным. Мне приходилось переносить много тяжелого из-за моей работы под руководством Бисмарка и из-за моей скрытности в отношении всего, что касалось князя, скрытности, часто подвергавшейся самым тяжелым испытаниям. Князь, по-видимому, находил это само собой разумеющимся.
С сыном князя графом Гербертом у меня сложились хорошие отношения. Он был веселым собеседником и умел собирать вокруг своего стола интересных людей частично из Министерства иностранных дел, частично из других кругов. Но до настоящих дружеских отношений между нами не дошло. Это обнаружилось особенно тогда, когда в связи с уходом Бисмарка потребовал отставки и граф Герберт. На мою просьбу остаться при мне и помочь мне продолжать традицию в политике последовало резкое возражение: он-де привык докладывать и служить только своему отцу; невозможно от него требовать, чтобы он с портфелем под мышкой шел на доклад к кому-нибудь другому, а не к своему отцу.
Когда ныне убитый царь Николай II достиг совершеннолетия, мне, по предложению князя Бисмарка, доверили вручить наследнику-цесаревичу в Петербурге орден Черного орла. Как император, так и князь знакомили меня со взаимоотношениями обеих стран и династий, с нравами, личностями и т. п. В заключение кайзер заметил, что он дает своему внуку тот же совет, который ему как молодому человеку в свое время дал при первом посещении им России граф Адлерберг: «Впрочем, там, в России, как и всюду, любят больше похвалу, чем хулу». Князь же закончил свою информацию замечанием: «На востоке все люди, которые носят рубашку поверх брюк, порядочные люди. Но те, кто засовывают ее в брюки и к тому же еще имеют орден на шее, это уже свиньи».
