Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Бернс Джеймс Макгрегор (прочитать книгу txt) 📗
Десантников атаковали несколько сот японских самолетов, поднявшихся с тыловых аэродромов. Многие самолеты были сбиты, но камикадзе в достаточном числе пробились сквозь огневую завесу и нанесли тяжелые потери, особенно эсминцам и сторожевым кораблям. Оказались успешными 22 из 24 самоубийственных таранов. Японский фанатизм явно усиливался, по мере того как американцы приближались к островам Кюсю и Хонсю. Со всей резкостью перед главнокомандующим и Пентагоном встал вопрос: несколько японских дивизий и горстка самолетов, управляемых камикадзе, в состоянии наносить такие потери, защищая отдаленный остров, — что же произойдет, когда американцы станут атаковать внутренние районы Японии?
В начале апреля было похоже на то, что атомная бомба поспеет как раз вовремя, чтобы использовать ее против Японии, если не Германии. А есть ли разница, какая из этих стран станет объектом бомбардировки? Ученые выражали все большую тревогу в связи с возможностью атомной бомбардировки гражданского населения, отсутствием международного контроля над информацией о разработке ядерного оружия, покровом секретности. Буш и другие оказывали на Стимсона давление с целью побудить его поддержать идею создания общего фонда информации о научных исследованиях в разных странах и предупреждения секретной разработки оружия. Однако Стимсон хотел делиться с русскими информацией об оружии только на основе принципа «реальной» взаимности. Он немного смягчился после долгой дискуссии со своим помощником Харвеем Банди, в ходе которой собеседники «коснулись непосредственно самых животрепещущих вопросов человеческой природы, морали и власти» (отметил в своем дневнике Стимсон), но министр все еще колебался — сохранение секретности или международный обмен информацией и контроль. Те же чувства переживал и Рузвельт — хотел повременить с обменом информацией, пока не пройдет испытание первой бомбы. Эйнштейн написал президенту письмо, представив ему Лео Сциларда, который поднимал вопросы рокового использования атомной бомбы в будущем. На этот раз Рузвельт не ответил.
В начале апреля Бопр вернулся в Соединенные Штаты и составил для президента новый меморандум, критикующий закрытость и недоверие в вопросе обмена информацией по разработке атомной бомбы. Он спрашивал Галифакса и Франкфуртера, каким образом можно заинтересовать документом Рузвельта. Посол и судья решили обсудить вопрос на личной встрече в вашингтонском парке Рок-Крик; ее наметили на 12 апреля.
Ведемейер, как и Херли, посетил Белый дом в марте. Весьма характерно, что Рузвельт принял своих помощников по Китаю отдельно друг от друга. Ведемейера еще больше, чем посла, поразили вытянувшееся лицо и отвислая челюсть Рузвельта. Но в одном, по крайней мере, президент выглядел убедительным: он готов сделать все возможное, чтобы народы Индокитая получили независимость от Франции. Он рекомендовал Ведемейеру исключить любые поставки французским войскам, действующим в этом регионе.
В последний год или два Индокитай стал почти навязчивой идеей для президента. В Ялте он сообщил Сталину, что имеет задумку установить временную опеку над Индокитаем, но англичане хотят вернуть его Франции, поскольку опасаются, что опека окажет негативное влияние на их собственное правление в Бирме. Президент добавил, что де Голль просил транспортные корабли для доставки в Индокитай войск «Свободной Франции». Сталин спросил, намерен ли президент их предоставить. Рузвельт дал уклончивый ответ в том смысле, что не может найти лишние корабли для де Голля.
Индокитай занимал мысли президента на пути домой из Ялты. Целых два года он уверял репортеров, что ужасно обеспокоен ситуацией в этом регионе. Цитировал Чан Кайши, говорившего на переговорах в Каире, что китайцы не хотят Индокитая, но и французы не должны им владеть. Рузвельт сообщил репортерам о своем предложении установить временную международную опеку над Индокитаем.
— Идея нравится Сталину. Китаю — тоже. Она не устраивает англичан — может взорвать их империю... Вильгельмина, — продолжал президент, — собирается вскоре предоставить независимость Яве и Суматре, а Новой Гвинее и Борнео — только через столетие или два. У коренных жителей Новой Гвинеи, объясняла королева, самые неразвитые в мире мозги.
Один репортер заметил, что Черчилль настроен против самоопределения народов. Премьер считает, что Атлантическая хартия не норма, но руководство; он не прочь ее урезать. Президент согласился с репортером.
— Атлантическая хартия — прекрасный документ, — сказал президент.
Репортер спросил, помнит ли Рузвельт высказывание Черчилля — он стал премьер-министром не для того, чтобы присутствовать при распаде империи.
— Старину Уинстона не переубедить в этом пункте. Он сделал это своей специальностью. Об этом лучше не распространяться.
В замечаниях президента наиболее важно последнее. Рузвельт не выдвигал проблему колониализма на публичное обсуждение; говорил лишь, что это приведет англичан в бешенство («Об этом лучше не распространяться»). Президент не мог забыть одного эпизода в Ялте. Стеттиниус начал обсуждать вопрос об опеке в условиях нового мирового порядка, и тут вмешался Черчилль: воскликнул, что не согласен ни с одним словом государственного секретаря. В ярости Черчилль кричал, что, пока он премьер-министр, империю не удастся загнать в угол. Он не поступится ни пядью наследия своей страны! Рузвельт на мгновение прервал его, лишь чтобы попросить дать Стеттиниусу закончить свое заявление. Государственный секретарь не упоминал Британскую империю. Черчилль с трудом успокоился, бормоча:
— Никогда, никогда, никогда...
Рузвельт, бывало, дразнил Черчилля, когда речь заходила о колониях, шутил или упрекал премьера в империализме в беседах со Сталиным и с другими. Однако президент никогда не вступал в прямой конфликт с премьером по этому вопросу. Идею опеки воспринимал вполне серьезно, говоря Херли во время встречи с ним в марте, что вопрос об опеке Объединенных Наций будет решен на предстоящей конференции в Сан-Франциско. Но реализация этой идеи требовала согласия Великобритании и Франции, а также, возможно, других метрополий. Рузвельт отнюдь не проявлял готовности конфликтовать по этой проблеме с атлантическими державами. На самом деле после переговоров с де Голлем в июле 1944 года больше склонялся к признанию французских интересов в Индокитае, особенно если бы де Голль сдержал свое обещание обеспечить Индокитаю представительство в послевоенной федеральной системе Франции. Еще более существенное во всей ситуации — сохранение Рузвельтом приверженности стратегии «приоритет Атлантики», которая в начале 1945 года, с ослаблением Китая и ростом шовинизма Советов, мыслилась столь же важной после войны, как и в ее ходе. Зажатый в тиски разными силами, Рузвельт оставил Индокитай в состоянии политического вакуума. Он просто провоцировал Черчилля и де Голля, не предпринимая ничего конкретного.
Президент разделял идеалы освобождения от колониализма, но не до конца понимал стратегию их осуществления с учетом глобальных проблем и калейдоскопа политических событий в Юго-Восточной Азии. В первые месяцы 1945 года открывались большие возможности. Антиколониализм Рузвельта, его вклад в разработку Атлантической хартии, его поддержка независимости Филиппин хорошо известны националистическим и революционным лидерам в Бирме и Индии, в Индонезии и Индокитае. Таково и собственное революционное прошлое Америки. Когда Хо Ши Мин составлял манифест независимости, он попросил американского друга придать документу энергичный стиль великой Декларации 1776 года. Рузвельт не хотел начинать крестовый поход против колониализма или идти на риск публичной конфронтации с атлантическими державами, которая привлекла бы к нему симпатии колониальных народов Азии или, по крайней мере, создала бы ему популярность среди них.
Скорее всего, он полагал, что провозглашенных им целей в сочетании с личным влиянием на Вильгельмину, короля Георга и даже Черчилля и де Голля достаточно, чтобы решить после войны проблему колониализма. Поэтому в разработке всеобъемлющих программ и конкретных мер необходимости не видел, особенно в связи с тем, что трудно учесть все факторы заранее и в любом случае сначала необходимо победить в войне. Отсутствием личной решимости он не страдал, но антиколониальную позицию Рузвельта в начале весны 1945 года подрывала некоторая самонадеянность — он всегда сможет воплотить свои идеи в жизнь — это так же неоспоримо, как воздействие стратегии «приоритет Атлантики».
