Дневник. Том 2 - де Гонкур Жюль (читать книги онлайн бесплатно полные версии .TXT) 📗
Вторник, 4 февраля.
В сегодняшнем номере «Фигаро» г-н Эмиль Бэрр обращает
внимание публики на наскоки Бинга в «Ревю Бланш».
У меня сегодня завтракают супруги Мирбо.
Мирбо говорит о Родене, который будто бы преодолел физи
ческий и душевный упадок последних лет, снова принялся за
работу и создает совершенно необыкновенные вещи. И Мирбо
описывает, как скульптор показывал ему свои старые работы
и, видя, что Мирбо молчит, сказал: «Вы находите, что это хо
рошо, правда? А я нахожу, что это отвратительно!» Сейчас он,
по словам Мирбо, стал зачинателем новой школы ваяния —
стремится к такой лепке, при которой форма создается игрой
света и тени. < . . . >
Вечером я чувствую необходимость ответить «Фигаро» и
пишу Роде следующее письмо:
«Милостивый государь, прошу Вас опубликовать это письмо
в ответ на вчерашнюю статью г-на Бэрра.
Мне жаль, что г-н Бинг дал себя обокрасть г-ну Исима Хан-
сюро, который, получив от него деньги за собранные в Японии
документы о Хокусаи, вместо того чтобы передать ему ру-
624
кописи, сам издал их в двух книгах, ныне имеющихся на руках
у всех любителей японского искусства.
К сожалению, публикация этих документов давала г-ну
Хаяси, так же как и любому другому лицу, право перевести их.
Теперь же, если верить статье г-на Бинга, оказывается,
что моя книга есть не что иное, как перевод работы Исима
Хансюро. Нет, моя книга, о которой было объявлено еще в
1891 году и которая появится на следующей неделе, содержит
четыреста страниц, из них заимствованных в упомянутой
работе едва ли наберется страниц тридцать. Остальные триста
семьдесят страниц заполнены биографией Хокусаи, — кото
рую я первый взял из «Укиё-э» Кёдэна и опубликовал
еще в июне 1892 года в «Эко де Пари», — переводами много
численных предисловий к альбомам и книгам Хокусаи (из ко
торых до сих пор было напечатано только одно), углубленным
анализом рисунков и эстампов великого художника и, наконец,
самой полной библиографией альбомов и книг, составленной
Хаяси, который многие годы собирал материалы для этого на
учного труда.
Примите и пр.».
Написав это письмо, я, черт меня побери, несмотря на позд
ний час, отнес его к Доде, чтобы он через своего сына передал
письмо по назначению.
Я восхищаюсь самим собой — ведь мне скоро семьдесят че
тыре года; и все-таки я думаю, что буду очень счастлив, когда
со следующего года перестану публиковать что бы то ни было
и вступлю в период умиротворения духа, в коем пребывают на
склоне дней некоторые итальянцы — те, что проводят послед
ние годы своей жизни в горах, вознесясь, так сказать, над бур
лящей внизу активной жизнью.
Понедельник, 10 февраля.
Утром Порель пришел просить меня убрать первую сцену
пятой картины: сцена начинается с того, что с треском захло
пывается дверь, слышится женский крик, Кориолис находит на
табурете брошенную сорочку Манетты и рассказывает, что с
тех пор, как Манетта не позирует больше для художников, она
позирует для самой себя. Порель утверждает, что этот монолог
в начале действия убивает эффект монолога в конце — монолога
о смерти обезьяны. Тщетно я возражаю ему, что картина очень
короткая, недостаточно заполненная, что в любви Манетты к
своему телу и состоит своеобразие этой женщины и всего ро-
40
Э. и Ж. де Гонкур, т. 2
625
мана и что в пьесе необходимо на это указать. Он настаивает
на своем и наконец говорит: «Разумеется, будет сделано так,
как вы желаете». Но я отлично понимаю, что так сделано не
будет, а если я его заставлю, будет сделано так плохо, что мне
придется отказаться от своего требования.
Забавно, что в буржуазно-светских пьесах этот директор не
боится наготы и в «Кутилах» * раздел — прости его господь! —
женщин своей труппы почти догола! А в мою пьесу, где нагота
требуется с литературной и художественной точки зрения и
где натурщица предстает перед публикой в сорочке и юбке, мне
запрещается даже вставить рассказ о наготе Манетты, которая
своим гибким телом создает дивные статуи, живущие лишь
мгновение. < . . . >
Суббота, 15 февраля.
<...> В сущности, из-за несостоятельности Канде и чрез¬
мерной значительности, которую напускает на себя Галипо,
«Манетта Саломон» становится немного похожа на комедию,
на фарс, и критика будет рассматривать ее как водевиль, вы
шедший из-под пера бездарного писаки и проникнутый за
тхлым духом прошлого; этого не случилось бы, если бы рядом
с Галипо играл романтический любовник, пылкий актер соро
ковых годов.
В конце репетиции Порель сообщает мне, что премьера на¬
значена на 27 февраля.
Понедельник, 17 февраля.
Сегодня очень плохое впечатление от репетиции. Мейер
протестует против длинного монолога о посетителях выставки.
Галипо в полном ужасе от обезьяны и заявляет, что она сво
ими выкриками убьет монолог Канде о синагоге.
Роза Брюк в монологе о золотой монете отвратительна.
В довершение всего Kappe, приехавший в театр к последней
картине, находит, что Канде проводит свою сцену с чересчур
наигранным драматизмом, — и это действительно так.
По выходе из театра попадаю на Бульваре в гущу толпы,
одержимой животным весельем. Женщины в каком-то опьяне
нии бросают горстки конфетти в лица незнакомых мужчин и,
кажется, готовы позволить им любую вольность.
Ох уж этот карнавал! Мимолетное воскрешение давно забы
того обычая! А конфетти, да разве же это французское развле
чение, — развлечение цивилизованной нации!
626
Вторник, 25 февраля.
В душе сменяют друг друга сумасшедшая надежда и дурац
кое разочарование, и в памяти возникают обрывки каких-то
воспоминаний, которые находишь то возвышенными, то глу
пыми.
Садясь в вагон, покупаю «Эвенман», где нахожу уничто
жающий разнос гонкуризма; * по мнению автора статьи, у нас
нет никакого, совсем никакого таланта, а если и есть самая
ничтожная малость, то она будто бы целиком принадлежит
моему брату. Эта статья не застала меня врасплох, я ее ожи
дал.
Мне решительно не нравится, когда костюмы Гаварни
1830 года надеваются на людей 1860 года. Я нахожу, что, когда
время действия не отделено от нас по крайней мере столетием,
такого рода костюмы придают актерам карикатурный вид,
сходство с ряжеными на карнавале.
Последняя репетиция идет хорошо, я чувствую учащенное
биение пульса, и от этого нахожусь словно в легком опьянении,
как вдруг Порель, наклонившись ко мне, говорит: «Черт по
бери! Канде сорвал себе голос!» А я этого и не заметил.
Обед у Золя в честь Беэна, который не пришел, конечно,
из страха, что о нем напишут в газетах.
Когда я мыл руки в роскошной умывальной комнате Золя,
он сказал мне, что ему осталось написать только последнюю
главу «Рима» — дело каких-нибудь двух недель. Тогда он смо
жет целиком отдаться кампании, начатой им в «Фигаро» *.
«Это меня развлечет, — говорит он, — статья — это дело трех
часов... но я предпочитаю работать над каждой по два дня...
Я хочу снова заняться вопросом о молодых и сочинить что-ни
будь одновременно и смешное и смелое... Да, да, есть некото
рые люди, которых я хочу разругать, но... но... (В его глазах
появляется тревожный блеск.) Но следовало бы их разругать,
не называя имен, потому что, не правда ли, мой добрый друг,
назвать их — значит создать им рекламу». Что вы скажете об
