Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. - Каменецкий Евгений
Наши войска к тому времени уже освободили Николаев, Одессу и вошли в Молдавию.
Пересыльно-распределительный пункт располагался в большом молдавском селе с немецким названием Бердорф. Нас разместили во дворе просторного дома, сказали, что будут вызывать по одному. Вызывали быстро. Спрашивали данные — возраст, образование и прочее, записывали и вручали каждому клочки бумажки с цифрами: 17, 2 и разные другие. Теперь мы стали группироваться по номерам, справлялись, у кого какой номер, гадали, что они означают. У меня было то ли 45, то ли УБ.
— Ошибки не будет, что 45, что УБ, — сказал появившийся на крыльце маленький лейтенант в фуражке с большим козырьком. В руках он держал список. Объявил — Команда сорок пять, ко мне! В колонну по два — становись! Равняйсь! Смирно! Шагом марш! — и сам побежал вперед.
Оказалось: УБ — это учебный батальон.
Три дня, пока шла укомплектовка, мы жили более или менее вольготно. Батальон набирался внушительный: формировалось четыре роты да плюс еще отдельный взвод разведчиков. Без раскачки начались занятия. Из нас готовили младших командиров. Дисциплина была строгая. «Гоняли» по всем правилам, не забывали и строевую подготовку, что особенно возмущало фронтовиков: зачем, мол, она нужна на войне. Но кроме того учили ползать по-пластунски и делать перебежки, вести бой в траншее и в населенном пункте, метко стрелять и метать гранаты, изучали матчасть стрелкового оружия от винтовки до пулемета и автомата, в том числе и трофейного, учили командовать отделением и взводом.
Командовали батальоном умные, строгие и заботливые офицеры-фронтовики. Комбатом был майор Дорошенко — высокий, стройный, прошедший до этого множество фронтов, познавший «прелести» отступлений первых годов войны и бывший неоднократно раненный, отчего немного подергивал больным плечом. Замполит — майор Кирьянов — полный, быстрый, хотя и с палочкой, прихрамывал на одну ногу, — тоже прошедший немало фронтовых дорог.
В июле состоялся выпуск — нам присвоили сержантские звания. Я стал старшим сержантом. Но в часть меня и еще человек пятнадцать новоиспеченных сержантов не отправили, оставили в батальоне, чтобы мы учили новое пополнение, которое прибыло уже на второй день.
Но занятия теперь проходили странным образом — ученья приказали проводить на открытой местности, при появлении немецких самолетов не прятаться. А потом и вообще начали походными колоннами днем ходить в сторону излучины Днестра. Там в лесах строили ложные воинские лагеря, артиллерийские позиции, разводили дымные костры, то есть всячески демонстрировали концентрацию войск. Вечером скрытно уходили в свой лагерь, чтобы утром снова проделать марш в ту же сторону. И немцы «клевали» на наши уловки — бомбили эти «скопления» наших войск.
Однажды, когда уже виноград поспевал, нас подняли по тревоге ночью. Все три учебных батальона — наш, пулеметный и минометный — были спешно направлены на передовую.
Передовая встретила нас нервозно: немцы то и дело палили в небо ракетами, освещая нейтральную полосу, беспрерывно постреливали из пулеметов, через каждые час-полтора накрывали минометным огнем наш передний край.
Излучина Днестра… Эти слова вот уже несколько месяцев не сходили ни со страниц фронтовых газет, ни из разговоров солдат и офицеров — здесь все время шли бои «местного значения».
И вот в эту излучину привели курсантов. Мы тихо сменили какую-то крупную часть и заняли оборону на обширном пространстве: расстояние между солдатами было огромно, будто и не на передовой, а в тылу часовые на постах. После мы узнали, какую задачу решал наш объединенный учебный батальон. Готовилось большое наступление, которое потом закончилось разгромом Ясско-Кишиневской группировки противника: наше командование делало все, чтобы немцы думали, что наступление начнется именно со штурма плацдарма. Поэтому здесь всячески и демонстрировалось передвижение войск и скопление техники. Курсанты все эти дни выполняли именно эту задачу. А теперь, в канун наступления, все части, назначенные к прорыву, были скрытно и быстро переброшены в зону главного наступления, а оборону в излучине против немецкого плацдарма занял учебный батальон.
Однажды на рассвете немцы неожиданно обрушили по нашим траншеям шквальный огонь, потом быстро перенесли его в глубину обороны и долго там толкли землю. «Не задумали ли они нас опередить с наступлением?» — подумалось тогда. Но немцы в окопах вели себя спокойно, лишь кое-где постреливали пулеметы, словно забавляясь, пуская вверх дугообразные трассирующие очереди.
Артналет прекратился внезапно, наступила звенящая тишина. Пыль, дым, тротиловая гарь медленно плыли вдоль траншей, постепенно оседая и высветляя даль. Курсанты волновались и ждали нашей артподготовки, но ее не было. Может, отменили наступление?
Но вот наконец грохнуло в нашем тылу, и в ту же минуту через траншеи, завывая на разные голоса, понеслись снаряды и мины. Артиллерия била по немецкому переднему краю, по проволочному заграждению. Взлетали в воздух столбики, окутанные колючей проволокой. Уже весь передний край немцев был окутан пылью и дымом, а артиллерия все била и била, и снаряды все проносились у самой головы, и от каждого такого визга мы невольно сжимались и вдавливались в землю.
Постепенно артиллерия перенесла огонь в глубину немецкой обороны, по цепи передали команду: «Приготовиться к атаке!» Стали ждать сигнала. Но сигнала почему-то не было. На нашем участке канонада уже почти стихла, только слева и справа артиллерия все еще продолжала работать. Особенно слева — оттуда доносился обвальный грохот, словно рушились гигантские горы. И тут мы увидели, как немцы стали выскакивать из окопов и во весь рост бежать к себе в тыл. Из наших траншей открылась беспорядочная стрельба, послышалось какое-то улюлюканье, шум, крики. Наконец шпокнуло справа, словно разорвался резиновый шарик, взвилась в небо, оставляя белый след, ракета, вверху распалась на три красных огонька.
— Вперед! В атаку! Ура!
Курсанты высыпали из траншей, ринулись к немецким окопам. У проволочного заграждения замешкались: проходов настоящих не было, разорванная проволока цеплялась за обмундирование, рвала его в клочья.
— Вперед! Вперед! — донесся уже охрипший голос взводного. — Шинели!.. Шинелями накрывайте проволоку!
Минометный огонь с немецкой стороны прекратился, и мы в рост устремились к Днестру. Но тут с противоположного берега ударили пулеметы, мы залегли, стали зарываться, прятаться за кусты.
— Почему остановились? Кто приказал окапываться? — это был голос командира роты. — Форсировать немедленно!
Быстро стали выламывать из немецких блиндажей бревна, доски, сбивать примитивные плоты, бросились в воду. Немцы перестали поливать нас пулеметным огнем — то ли наши сбили их, то ли они затаились, подпуская нас поближе. Но нет, никакого подвоха не было, немцы просто ушли, мы благополучно перебрались на другой берег и ринулись вдогонку за ними. Вдали сплошным облаком поднималась пыль — то немцы поспешно отступали.
По садам и виноградникам, по зеленым холмам и долинам, с холма на холм, полями, огородами, почти все время бегом, гнали мы немцев до самого Кишинева.
Дальше наш батальон не пошел. В городе мы заняли старые, из красного кирпича, военные казармы. Усталые, запыленные, повалились, кто как мог, не раздеваясь, прямо на полу.
В Кишиневе мы не пробыли, наверное, и трех суток. Однажды вечером батальон наш подняли и повели к станции с названием особенно желанным для солдат — Затишье. А я и еще пять человек из батальона во главе с лейтенантом были отряжены вперед на новое место дислокации, и назывались мы квартирьерами.
Наша 5-я Ударная армия передислоцировалась на 1-й Белорусский фронт.
Юрий Ленчевский. Здравствуй, граница!
1
Это был поистине праздничный и исторический день. Группа пограничников устанавливала первый столб на государственной границе Союза Советских Социалистических Республик с Румынией…
