Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. - Каменецкий Евгений
— «Фердинанд» проклятый… — простонал он. — Помоги. В кармане пакет.
Разорвав пакет, я перетянул бинтом правую руку, чтобы остановить кровь, а остатком бинта замотал рану. С левым плечом ничего не мог сделать. Кое-как приложив к ране вату, я закрепил повязку, обмотав бинт вокруг шеи. Выглянув из окопа, крикнул:
— Санитара срочно, человека тяжело ранило.
Мы сидели и смотрели друг на друга. Повязки быстро напитались кровью, солдат заметно осунулся, лицо стало мертвенно-серым, губы посинели. Дождь сменился густым пушистым снегом. Снег падал ему на лицо, таял, солдат облизывал мокрые губы и тихо стонал.
— Не буду я жив… Умираю… — в уголке рта показалась кровь. А санитара все не было. Я хотел уже было снова кричать о помощи, как над окопом появился наш сержант:
— Что тут у тебя? Э-э, да ему уже никакой санитар не поможет.
Я оглянулся на солдата. Он дернулся и затих. Губы вмиг почернели, глаза сделались стеклянными, и снег перестал таять на его лице.
Сержант все еще стоял над нашим окопом, как начался минометный обстрел, и он мигом впрыгнул к нам в окоп. Раздались крики:
— Немцы наступают! Немцы наступают!
Мы с сержантом быстро вскочили, выставили автоматы на бруствер, открыли стрельбу. Пальба велась из всех окопов. Заставили немцев залечь, а потом и повернуть обратно. Когда стрельба утихла, сержант полез из окопа и меня позвал:
— Пойдем ко мне в окоп. Пока его санитары заберут. Я передам.
Снег выбелил все поле, укрыл толстым слоем следы борьбы за этот пятикилометровый клочок земли на правом берегу Днепра. К вечеру небо очистилось, и луна поблескивала на безбрежной белизне. Но первозданная белизна здесь оставалась недолго — то артналетом все вспашут немцы, то наши колесами и гусеницами взбуравят, — на этот пятачок забрасывалось все больше и больше техники и боеприпасов. Казалось, уже не осталось и метра свободной земли, где бы не были вкопаны пушка, миномет, самоходка, а они все прибывали и прибывали. По всему было видно, что плацдарм этот очень важный, и удержать его старались во что бы то ни стало.
Ночь и следующий день прошли относительно спокойно. Немцы, правда, то и дело вели артиллерийские и минометные налеты, но били они главным образом по тылам плацдарма. Поздно вечером в окопы вернулась пехота. Мы обрадовались: вот, мол, сейчас сдадим окопы хозяевам, а сами побежим в свой теплый сарайчик. Уже собирались в небольшие группы, потирали руки, ждали команды. А ее почему-то не было. И лейтенанта не было. Может, он не знает, что пехота уже вернулась? Разыскать бы его? Но он вскоре появился сам и был как-то весь напряжен и собран.
— Никаких сарайчиков, — сказал он строго. — Утром пойдем в наступление вместе с пехотой. На нас ложится задача захватить траншеи немцев, очистить, ворваться во вторую линию траншей и там закрепиться. На этом наша задача заканчивается. Поэтому слушайте внимательно. — Он говорил четко, напористо, вдалбливал нам в головы военные истины и конкретные наши задачи. — Автоматы почистить, проверить, чтобы работали, как часы. А пока отдыхайте.
Какой там отдых! Заныло сердечко, защемило, ладони вспотели, а спине холодно сделалось. Поежился, шинель потуже застегнул. Но к утру все пришло в норму, общее боевое возбуждение передалось и мне: солдаты старались шутить, подначивали друг друга, делали вид, будто ничего особенного не предстоит.
В назначенное время заговорила артиллерия. Я снял шинель, накинул ее на плечи, чтобы потом быстро сбросить, — в атаку пойдем налегке, в одних фуфаечках. Шапку надвинул покрепче на лоб, чтобы не потерялась. Автомат перевел на стрельбу длинными очередями. Приготовился.
Еще рвались над немецкими траншеями снаряды, как раздалась команда: «Вперед! В атаку!» И мы пошли. Первую траншею взяли сравнительно легко, немцы еще не опомнились от артналета. Во второй пришлось схватываться почти в рукопашную. Но выбили. И почти вместе с нами шла в атаку пехота и даже артиллерия — тащили пушки и тут же разворачивали и били по убегающим немцам.
Пехота пошла вперед. Мы, собрав свои вещи, тоже двинулись вслед за наступающими.
Был конец февраля. Уже солнышко пригревало, снег напитался водой и готов был разлиться потоками. Пахло весной. И то ли этот запах, то ли еще что действовало на солдат, — у них все чаще возникали разговоры о мирной жизни, вспоминали школу, девочек. Однажды в разгар такой мирной беседы пришел лейтенант и скомандовал резко:
— В ружье!
Мигом вскочили и в строй. Лейтенант объявил:
— Все автоматчики поступают временно в распоряжение командира стрелковой роты. Через полчаса быть на передовой. Сержант, ведите.
На передовую мы шли днем своими скрытными тропами, но все равно местами приходилось пробираться ползком или перебежками. Однако добрались без потерь. Оставив нас в траншее, сержант пошел докладывать о прибытии. Обратно он вернулся со старшим лейтенантом, который стал нам ставить задачу:
— Видите высотку? Она у меня как прыщ на… Надо провести разведку боем. Вон видите окопчики у самого подножия высотки? Надо их занять. Через десять минут проведем артподготовку.
Сержант приказал нам рассредоточиться и приготовиться к атаке по первому артиллерийскому залпу.
Эта высотка нам досталась! Три или четыре раза атаковали мы ее, в какие-то моменты были уже у самых немецких окопов, но всякий раз откатывались назад, оставляя на нейтралке убитых и раненых. Только с наступлением темноты перестал нас гонять туда старший лейтенант. Почти вся рота автоматчиков полегла здесь. Сержанта тяжело ранило. Человек пять всего осталось. Сбились мы сиротливой кучкой в развилке траншеи, курили молча и сердито. Какая-то бестолковщина получилась с нашими атаками. Остались без командира, не знали, что делать. Но тут прибежал связной:
— Вы — автоматчики? Срочно все к командиру роты. Бегом.
Опять! Однако делать нечего, по ходу сообщения побежали вслед за связным. Еще издали увидели: стоит ротный, отдает распоряжения направо и налево, руками размахивает, только полы плащ-палатки взлетают, как от сильного ветра.
— Пришли автоматчики, — доложил связной.
— Где? — обернулся ротный: — А где остальные? Всех сюда!
Мы угрюмо молчали, переглядывались. Наверное, дошло до него, где остальные, сказал:
— Ладно… Ты, — указал он на одного, — бери пулемет. Будешь первым номером. Ты — вторым, — ткнул он в другого и отделил их от остальных.
Автоматчики замешкались, хотели что-то сказать, но комроты закричал:
— Быстро! — и рука его вытянулась в сторону ручного пулемета, который лежал на бруствере боком, задрав вверх одну сошку, словно зарезанный баран ногу. — Ты, — ротный указал на меня, — бери противотанковое ружье. Будешь первым номером. Второй номер… Где второй номер ПТР?
— Я тута, — отозвался как-то вяло стоявший рядом солдат.
— Вот второй номер. Все, шагом марш, — махнул нам комроты, чтобы отошли подальше.
Делать нечего, взял ружье, отошел в сторонку, стал проверять его. Хорошо, в запасном полку и его нам показывали. Посмеивались над этим неуклюжим оружием, не дай бог доведется таскать его. И вот на тебе!
— Патронов много? — спросил я у своего напарника.
— Да вота. — Он положил на бруствер сумку. — Богато. Куды их? — Голос у солдата был тягучий, как у тяжело больного. Я присмотрелся к нему: маленький, щупленький пожилой дядька. «Старик, — определил я. — Ему, наверное, уже лет сорок, не меньше. Он в отцы мне годится».
— Ничего, пригодятся, — сказал я мягко. — Сейчас выберем местечко, оборудуем позицию…
— Какую позицию? — услышал наш разговор новоиспеченный пулеметчик. — Сейчас марш-бросок будем делать. Немцы-то драпанули, разведчики там уже побывали.
— Как драпанули? А зачем же мы целый день лезли туда? Столько ребят угробили.
— Кто же знал.
Так вот почему притихла эта высотка: там, оказывается, никого уже нет! Даже ракеты не бросают.
