Сталин - Барбюс Анри (полная версия книги .txt) 📗
Таким образом, проблема репрессий сводится к тому, чтобы найти минимум, необходимый с точки зрения общего движения вперед. Преуменьшить этот минимум – так же преступно, как преувеличить. Тот, кто щадит людей, готовящихся действовать во вред делу всего человечества, – преступник. Спаситель убийц – сам убийца. Подлинная доброта должна простираться и на будущее.
Если бы русская революция, к великой радости кучки идеалистических ханжей, приняла систему механического всепрощения и не стала бы защищаться тем же оружием, которое враги обращают против нее, то она недолго бы продержалась. Ее задушили бы Франция, Англия, Польша, они немедленно ввели бы в Петроград царя и белогвардейцев, что, впрочем, эти державы и пытались сделать всеми средствами. Если дело революции живет, если оно уже сейчас украшает собой будущее, то это потому, что революция всегда безжалостно и беспощадно уничтожала омерзительную сеть предательств и все заговоры, готовящие удар ножом в спину, заговоры белогвардейцев, империалистических шпионов, дипломатов и политиков, саботажников, эсеров и анархистов, националистов-меньшевиков, перерожденцев-оппозиционеров, которых в той или иной степени поддерживали из-за границы, – словом, всей остервенелой своры, питающей бешеную ненависть к стране, которая подала потрясающий пример победоносной борьбы за свободу труда и человеческое достоинство.
Несколько лет тому назад (в конце 1931 года) Сталин, отвечая в одном интервью на вопрос относительно «строгости и беспощадности советской власти в борьбе с ее врагами», сказал:
«Когда большевики пришли к власти, они сначала проявляли по отношению к своим врагам мягкость. Меньшевики продолжали существовать легально и выпускали свою газету. Даже кадеты продолжали издавать свою газету. Когда генерал Краснов организовал контрреволюционный поход на Ленинград и попал в наши руки, то по условиям военного времени мы могли его по меньшей мере держать в плену, более того, мы должны были бы его расстрелять. А мы его выпустили «на честное слово». И что же? Вскоре выяснилось, что подобная мягкость только подрывает крепость Советской власти. Мы совершили ошибку, проявляя подобную мягкость по отношению к врагам рабочего класса. Если бы мы повторили и дальше эту ошибку, мы совершили бы преступление по отношению к рабочему классу; мы предали бы его интересы. И это вскоре стало совершенно ясно. Очень скоро выяснилось, что чем мягче мы относимся к нашим врагам, тем больше сопротивления эти враги оказывают. Вскоре правые эсеры – Гоц и др. и правые меньшевики организовали в Ленинграде контрреволюционное выступление юнкеров, в результате которого погибло много наших революционных матросов. Тот же Краснов, которого мы выпустили «на честное слово», организовал белогвардейских казаков. Он объединился с Мамонтовым и в течение двух лет вел вооруженную борьбу против Советской власти … Мы убедились в том, как мы ошиблись, проявляя мягкость».
С этими словами Сталина я сопоставлю то, что он говорил семь лет назад мне самому по поводу пресловутого «красного террора». Он говорил о смертной казни: «Мы, разумеется, сторонники отмены смертной казни. Кроме того, мы думаем, что для нас нет никакой необходимости сохранять ее во внутреннем строе Союза. И мы давно уже отменили бы смертную казнь, если бы не наше внешнее окружение, если бы не империалистические державы. Они вынуждают нас сохранять, для обороны нашего существования, смертную казнь».
Здесь Сталин имеет в виду множество самых циничных открытых покушений и еще большее количество самых коварных тайных покушений на СССР со стороны руководящих политических кругов буржуазных государств, всегда и всюду находящихся в тесном родстве, в химическом сродстве со злейшими врагами русской революции [6]. Кто бьет справедливо, тот должен бить крепко.
III
Созвездие национальностей
С первых же дней Октября Сталин занял пост народного комиссара по делам национальностей. На этом посту он оставался до 1923 года. Проблема национальностей – или проблема единства в многообразии.
Лет десять тому назад Сталин в чрезвычайно торжественной обстановке заявил, что если первой основой Республики Советов является союз рабочих и крестьян, то второй ее основой является союз различных национальностей: русских и украинцев, башкир и белорусов, грузин и азербайджанцев, армян и дагестанцев, татар и киргизов, узбеков и туркмен.
После разрушения двух старых режимов, – царского и буржуазного, трехвекового и полугодового, – все (и, прежде всего, передовая когорта, т. е. Ленин и Центральный Комитет) признавали Сталина одним из лучших теоретиков и практиков национального вопроса. Он и сейчас считается первым знатоком национального вопроса в Советском Союзе.
Вопрос капитальный. В частности – вопрос о костяке нового государства; в более общей форме – вопрос о географическом костяке социализма. Он встает и на карте России, и на всей разорванной, растерзанной карте мира.
Мы, люди Запада, иногда называем «русскими» всех граждан государства, раскинувшегося от Польши до Аляски, простирающегося на восемь тысяч километров по земной окружности. Но такое обозначение можно принять лишь как условное, сокращенное и, так сказать, символическое. В настоящий момент Россия представляет собою не более как одну из стран, входящих в СССР. Это – не область: это государство, республика. Кроме России, на двух миллиардах гектаров Советского Союза помещается еще несколько республик и свыше ста различных национальных автономий и этнических групп, входящих в современную федерацию; прежде все они были беспорядочно свалены в единую вотчину российской династии, квартировавшей под расписными сводами Кремля. Россия в собственном смысле этого слова есть лишь крупнейшая из этих стран; административным центром всей огромной территории, охватывающей половину земной окружности, столицей является русский город, – необходим же для общего управления какой-то административный центр. Однако, грузин остается грузином. Украинец остается украинцем. Они – такие же русские, как и мы с вами.
При царе все эти насильственно захваченные области и народы насильственно же удерживались в едином национальном русле, а «национальное» в те времена просто – и с какой грубостью! – понималось как «русское». Стирание национальных особенностей, русификация, переделка всего, от государственной организации до внутреннего уклада, на русский образец, уничтожение национальных границ военным сапогом, вопиющее удушение национальных языков, вытеснение их русским. Как мы уже видели мельком на примере Грузии, – петербургско-московской центральной власти, позолоченному человечку замахивавшемуся из Зимнего дворца кулаком на «всю великую и малую и белую Россию», хотелось заставить все колонизированное «инородческое» население переменить кожу. Исходившие от него разрушительные законы имели целью с корнем вытравить этническую самобытность национальностей.
Теперь эти национальности получили совершенно новое устройство, логически вытекающее из принципов социализма. А Сталин был и остается первым признанным носителем этих принципов, регулирующих через Конституцию рабоче-крестьянского государства национальный вопрос – основу мировой цивилизации. Рабоче-крестьянское государство идеологически ставит этот вопрос в плане интернационализма и действенно решает его в духе широчайшей свободы национального развития. Среди многочисленных «специальностей» Сталина национальный вопрос – одна из самых замечательных. И все советские специалисты по национальному вопросу признают, что учились по его статьям, печатавшимся в довоенные годы в журнале «Просвещение».
Как уже говорилось, инстинктивное сопротивление всему русскому, ненависть к диктатуре русских (хотя бы и социалистической) – проявились на первых же шагах революционной пропаганды, развертывавшейся в пестрой массе национальностей российской империи. С самого возникновения партии национальные и националистические течения создавали антагонизм между рабочими, внушали всеобщее недоверие к русскому пролетариату.
6
Теперь, в конце 1934 года, французская дипломатия широко открывает Советскому Союзу свои объятья; по соображениям европейского равновесия, симпатии к Советам теперь у нас в моде. Но эти круги на поверхности большой капиталистической политики никого не должны обманывать. Как бы то ни было, такое положение вещей позволяет в настоящий момент объективно показать французской общественности гораздо больше правды о русской революции и ее последствиях, чем это было возможно раньше. Это – уже неизгладимый результат.
