Страсти ума, или Жизнь Фрейда - Стоун Ирвинг (бесплатные серии книг .TXT) 📗
– Роза, обещаю, так же, как за своими.
– Еще одно дело, Зиги. Ты должен переселить меня из этой квартиры. Она слишком дорогая. Я обязана сохранить деньги Генриха для детей.
Зигмунд обнял ее за плечи.
– Дорогая Роза, о деньгах не беспокойся. Алекс видел завещание: по нашим меркам, Генрих умер богатым. Когда он подписывал завещание в 1904 году, у него было вложено в недвижимость сто тысяч крон.
– …Нет… нет… Я должна переехать. Не могу оставаться здесь, в каждом углу мне видится лицо Генриха. Я должна уехать. Ты можешь договориться с хозяином о расторжении аренды? Минна сказала, что подыщет для меня квартиру поменьше.
– Роза, ты потеряла мужа. Зачем тебе терять дом? Будь добра, поговори с Мартой.
Усилия Марты были также бесплодны. Роза настаивала на переезде. Через неделю после смерти Генриха Зигмунд сказал жене:
– Если Роза решила уехать отсюда, мы должны ей помочь. Знаю, как решить проблему с арендой: мы снимем ее квартиру, но откажемся от нижнего этажа. Мне надоело бегать вверх и вниз. Две спальни по фасаду мы отдадим детям, а две другие комнаты соединим. Три комнаты я использую под кабинет. Это намного удобнее: все мы будем находиться на одном этаже.
Однажды вечером в его кабинет вошла старшая дочь Матильда, которой исполнилось двадцать лет, закрыла дверь и заперла ее на ключ. Зигмунд удивился: он не помнил, чтобы кто–либо из детей поступал так. У Матильды было встревоженное лицо. Как старшая, она ухаживала за малышами, заботилась о них и хранила их тайны. Матильда, по оценке Зигмунда, уже в двенадцать лет стала «совершенной маленькой женщиной». В детстве она перенесла три болезни. Оскар Рие вылечил ее, но не обошлось без общей слабости и потери веры в свои силы. Перенесла она и не совсем удачную операцию аппендицита, приковавшую ее надолго к постели. Теперь ее беспокоила, согласно диагнозу Зигмунда, блуждающая почка. Он не тревожился, но принял меры предосторожности, договорившись со знакомым врачом в Меране на время каникул.
У Матильды было простенькое широкое лицо, внешне она больше напоминала тетушку Минну, чем мать. Видимо, из–за перенесенных болезней ее волосы имели тусклый оттенок. Тем не менее она была приятным человеком, с чистыми помыслами и чувствами. Она успешно окончила школу и много читала.
– Папа, мне нужна помощь.
– Приятная новость, Матильда, все эти годы я просил помощи у тебя, и ты мне никогда не отказывала.
– Меня тревожит эта новая болезнь. Не осложнит ли она… замужество?…
– Не думаю, чтобы она повредила. Все пройдет через месяц или два. Но тебя, наверное, беспокоит что–то другое?
– Да, папа.
– Я почувствовал, что последние два года ты терзаешься из–за того, что недостаточно привлекательна. Я не принимал это всерьез, потому что для меня ты просто красавица.
Матильда грустно улыбнулась и сказала своим красивым низким голосом:
– Но ты же не можешь жениться на мне, папа, ты уже женат.
– Дорогая Матильда, дай мне высказать одно соображение: в семьях нашего социального и материального положения девушки не выходят рано замуж. В противном случае они быстро стареют. Ты знаешь, что твоей матери было двадцать пять, когда она вышла замуж. Я никогда не говорил тебе об этом, но надеялся, что ты останешься с нами до двадцати четырех лет, наберешься сил, подготовишься к тому, чтобы рожать детей и вести нелегкую супружескую жизнь.
– Это так долго, папа, еще четыре года. И ничего не делать полезного по дому.
– Думаю, тебя беспокоит не срок. Если бы ты была уверена, что найдешь любовь и мужа, ты бы так не тревожилась.
– Разумеется, в этом причина моих неприятностей. Зигмунд встал, подошел к своей старшей дочери, обнял ее.
– Дорогая девочка, когда ты вернешься в свою комнату, посмотрись в зеркало. Ты привлекательна. В тебе нет никакой заурядности. Благодаря своей профессии я знаю людей довольно хорошо и могу тебя заверить, что судьбу девушки решает не одна лишь физическая красота, а ее личность. Молодые люди, с которыми я общаюсь, хотят, чтобы их избранницы были веселыми, нежными, умеющими сделать жизнь красивой. Ты эмоциональна, и это не всегда помогало тебе; случались подъемы и спады, хотя ты с ними и справлялась. Ведь я перенес аналогичный невроз, когда был помоложе; это же произошло с тетей Розой. Пусть тебя не путает смерть дядюшки Генриха; никто от этого не застрахован. Именно поэтому жизнь имеет свою прелесть и значение: мы знаем, что она не бесконечна. Тебя полюбит тот, о ком ты будешь заботиться. Люди, ищущие друга на всю жизнь, хотят иметь уважаемое имя и душевную теплоту. Я всегда верил в тебя. У тебя нет причин падать духом. Поезжай в Меран и оставайся там столько, сколько пробудут там доктор и фрау Рааб, надеюсь, до середины мая.
Матильда побледнела и сказала слегка хриплым голосом:
– Не думаю, чтобы я фантазировала, опасаясь остаться в девах. Передо мной два примера, заставляющие тревожиться: тетушки Минна и Дольфи.
– Твоя тетушка Минна – высокоморальный человек. Когда она была молодой, ее сердце принадлежало Игнацу Шёнбергу. Она определенно могла бы выйти замуж после смерти Игнаца, но она считает, что женщине дана любовь лишь раз в жизни. С ее стороны это сознательный выбор.
– А как с тетушкой Дольфи?
Зигмунд вздохнул, что он редко позволял себе.
– Это, возможно, моя вина и вина твоего дяди Алекса. Мы думали об этом, но после смерти дедушки Якоба и свадьбы других тетушек кто–то должен был остаться дома, чтобы ухаживать за твоей бабушкой. Мы уверяли Дольфи, что у нее всегда будет все, что она захочет. И она имела все… кроме мужа. Но если бы в любой момент Дольфи явилась с кем–то и сказала: «Вот мужчина, за которого я выхожу замуж», тогда была бы еще одна свадьба. Любая женщина всегда найдет мужа. Когда горячо захочешь мужа… Не так ли?
– Да, папа, ты всегда разумен. Но ты говоришь вообще, тогда как отдельное лицо вроде меня имеет дело с конкретным человеком, с отдельным мужчиной.
– Он материализуется: из воздуха, из моря. Матильда, это же вечное чудо, благодаря которому мужчина и женщина умудряются установить контакт, иногда при невероятных обстоятельствах.
Матильда улыбнулась, и улыбка сделала красивым ее простое лицо.
– И у меня есть твое обещание, что в двадцать четыре года я выйду замуж?
– Обещаю. Я прорицатель не только прошлого, но и будущего людей.
Матильда поцеловала его в обе щеки, в ее глазах светилась любовь.
– Спасибо, папа, мне нужно идти, я и так засиделась.
5
Марта и Минна нашли для Розы небольшую квартиру по соседству и сделали все необходимое для переезда. Зигмунд, в свою очередь, перебрался в бывшую квартиру Розы. Квартира была в безупречном состоянии и не требовала ремонта. Плотник врезал дверь между новой и старой квартирами, перенес стойку для шляп и зонтов, купленную Зигмундом и Мартой еще для первой квартиры, в обшитое деревянными панелями фойе, освещавшееся наружным светом через цветные окна, затем ввернул восемнадцать крюков для пальто участников встреч по средам, с тем чтобы у каждого было свое место. Кухню Розы он переделал в комнату ожидания с овальным столиком и кожаными креслами. Средняя комната превратилась в медицинский кабинет; там стояла черная кушетка, покрытая выношенным персидским ковром, с белой подушкой для головы и пледом. Рядом, в углу, под бюстом римского императора и куском мозаики из Помпей, заключенным в раму, стояло его собственное кресло, и он мог сидеть около пациента, но так, что тот не видел его. Между приемной и комнатой ожидания были поставлены двойные двери с занавесями по обе стороны. Чтобы придать визитам пациентов конфиденциальность, он внес другие изменения: можно было из его кабинета незаметно выйти, минуя комнату ожидания.
Дальнюю комнату он превратил в свой рабочий кабинет, одна стена которого была заставлена книгами. Лишь в центре оставалось место для горки с дюжиной древних фигурок. Книжные полки доходили до окна, глядевшего в сад с каштанами. Письменный стол он приставил к окну, чтобы было как можно больше света и теплоты, так не хватавших в венские зимы. В центре комнаты, напротив стены, украшенной предметами античности, стояло кресло для пациентов, с которыми он должен был вести предварительные беседы. На тот случай, если они будут испытывать неловкость, рассказывая о симптомах, он поставил на стол большую фаянсовую китайскую фигуру семнадцатого века и фигурку сидящего египтянина, чтобы пациент мог переносить на них свой взгляд и говорить свободно.
