Траектория судьбы - Калашников Михаил Тимофеевич (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .TXT) 📗
Надо сказать, что впервые в жизни я взял в руки охотничье ружье в шестнадцать лет, когда мы с Гавриилом уходили из Нижней Моховой. Но настоящий азарт охотника пришел несколько позже, в Казахстане. Думаю, что охоте надо посвятить отдельную главу…
А теперь хочу кое в чем признаться…
До выхода в свет в 1997 году моей книги «От чужого порога до Спасских ворот» я никому никогда не рассказывал историю нашей семьи, историю ее раскулачивания. Многие десятилетия это было «закрытой темой» моей жизни. Будучи уже далеко не молодым человеком, я много раз пытался написать об этих днях моей юности, но «рука не поднималась»: трудно расставаться с тайной, которую хранил всю свою жизнь…
Да и можно ли было в наше прямолинейное время обнародовать эту часть моей биографии? Конечно, это бы неминуемо отразилось на моей творческой судьбе, на взаимоотношениях с руководящими структурами власти. Там быстро бы нашли в моих откровениях много такого, что «с идеологической точки зрения» не позволило бы мне стать тем, кем я стал. Кто бы разрешил мне работать в такой секретной области, как вооружение?.. Узнай кто-нибудь тогда эти подробности моей жизни – я сразу был бы вышвырнут на обочину дороги, по которой шел оборонный комплекс. А тот, кто всю жизнь заискивал перед сильными мира сего, пытаясь им угодить, кто перед власть имущими пресмыкался, наверняка не упустил бы случая побольней укусить человека, сказавшего правду о себе…
И вместе с тем, я уверен: моя сокровенная история – не такое уж необычное дело! И, слава Богу, что так оно все устроено: пусть у человека его тайну никто и никогда не сможет ни отобрать, ни выведать. Лично я всегда считал, что скрываю ее ради дела.
Как это ни удивительно, но даже никто из моих самых близких родственников, детей и внуков не знал о тех событиях, о которых я написал тогда в книге. Легко ли было держать это в себе за семью замками на протяжении всей жизни?..
Возможно, кто-то скажет: «Да он, наверняка, и сейчас не все говорит о себе!» И, возможно, что будет прав: кто из нас Богу не грешен, царю не виноват? Каждый человек уносит в небытие какую-нибудь свою тайну…
История моего первого побега из ссылки, это история не только о невероятных трудностях пути, по которому в прямом смысле я прошел в молодости. В переносном смысле тот путь, пожалуй, был намного трудней и опасней. И когда я плакал от стыда и обиды, стоя с протянутой рукой под чужими окнами и перед чужими порогами, я ведь, пожалуй, просил не только кусочек хлеба…
Мне многое далось. Я благодарю за это судьбу! Я всегда очень любил свое Отечество, какие бы сложные и какие бы горькие ни переживало оно времена…
Солдат своего отечества
В августе 1938 года меня призвали на службу в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию – РККА.
На сборном пункте призывников я с завистью смотрел на сверстников, которых зачисляли в летные войска, в артиллерию или танковые части. Туда, как правило, брали физически сильных ребят, а я себя таковым никогда не считал: и невысокий, и щуплый… Но все-таки решил попытать счастье, обратившись непосредственно к руководителю отборочной комиссии с просьбой о зачислении в танковую часть. Рассказывал ему о своей неудержимой тяге с детских лет к технике, о том, как в школьные годы даже пытался изобрести вечный двигатель…
Видимо, речь моя была настолько убедительной, что мечта сбылась – меня зачислили в танковые части. А по прибытии к месту службы в западно-украинский город Стрый – определили в учебную роту, в которой готовили механиков-водителей танков.
Мы стали курсантами. Командиры проводили с нами занятия по изучению боевой техники и по различным военным дисциплинам, в том числе и по строевой подготовке. При этом большое внимание обращалось на выправку курсантов, на опрятность в одежде, на умение слаженно ходить в строю, петь строевые песни. Словом, нас учили четко выполнять все уставные обязанности.
Во время строевой подготовки мое место в строю было предпоследним – по причине маленького роста и отнюдь не блестящей выправки. К тому же я был явно не из лучших курсантов во время пения и маршировок, что давало повод постоянным шуткам нашего ротного старшины. Вскоре у нас с ним сложились своеобразные отношения. Он с особым удовольствием делал мне замечания, все время называя при этом «предпоследним». Его не всегда корректные придирки вызывали во мне желание постоять за себя и ответить, что я и делал. Чаще всего это заканчивалось ответной «наградой» – нарядом вне очереди.
Курсанты, получавшие такое наказание, должны были мыть полы в казарме и, что самое неприятное, – мыть отхожие места, туалеты. Но даже это не могло заставить меня не обращать внимания на обидные слова старшины: много раз мне приходилось по его команде мыть полы, работать на кухне, перезаправлять кровать, перешивать подворотничок, одному отрабатывать ходьбу строевым шагом и так далее…
Сейчас, спустя не один десяток лет, я могу «оценить» наше противостояние с другой стороны: многое умею и делаю сам, в чем, возможно, есть некоторая заслуга старшины!.. Как-то мы с внуком Игорем вдвоем чистили картошку, и тот, увидев, что отстает от меня, ревниво спросил: «Где ты так наловчился, дед? Тебя не догонишь!» Я ответил: «Как это где? В Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Когда отрабатывал на кухне наряды вне очереди!» Внук уловил, что я при этом невольно вздохнул и сочувственно спросил: «Тяжело было?» Я промолчал в ответ. Как признаться ему, что я получал эти наряды лишь потому, что не уступал старшине, не сдавался…
Это наше противостояние продолжалось на глазах у всей роты. Но, наконец, разрешилось… самым неожиданным образом.
Однажды, получив в очередной раз наряд вне очереди и уже закончив мыть пол в казарме, я подошел к товарищам, занимавшимся выпуском боевого листка. Листок, размером в половину газетной страницы, готовился ротной редколлегией и вывешивался на самом видном месте. Он должен был отражать все последние события в жизни нашего подразделения, и в том числе, конечно же, указы старшины. В задачу редакторской группы входило освещение как хороших, так и негативных явлений.
Я с интересом принялся разглядывать будущий листок, и тут мне на глаза попалась записка старшины: «Изобразить «предпоследнего» во время строевой подготовки». Я сразу понял, о ком идет речь… и вдруг на меня накатило вдохновение!.. Попросив лист бумаги и карандаш, я сел на подоконник и буквально за несколько минут выполнил задание старшины: в смешных стихах создал очень самокритичный образ!..
Ребята остались очень довольны моей работой и, нарисовав соответствующие карикатуры, поместили мое творение в газету.
Вечером после занятий курсанты, плотным кольцом окружив старшину, слушали, как тот под их заразительный хохот нараспев читал один куплет за другим. Время от времени он вытирал глаза от неудержимого смеха. Строки, посвященные «предпоследнему», зачитал несколько раз и, обращаясь ко мне, сказал: «Вот видишь, до чего дожил – уже все взялись за твое воспитание!» Друзья, знавшие о моем личном участии в этом «воспитании», многозначительно заулыбались…
На следующий день все курсанты узнали, что автором этих строк был я сам. Наш старшина совершенно не ожидал такого оборота – ведь он сам вчера с таким удовольствием перед всей ротой читал стихи «предпоследнего» о «предпоследнем», да еще и нахваливал их!.. Ему ничего не оставалось делать, как назначить меня членом редколлегии боевого листка.
С тех пор я прочно занял почетное место «ротного поэта» и вскоре мои стихи начали печатать в окружной газете. Вся рота читала их и, конечно же, гордилась своим сослуживцем. Был горд и наш старшина, считая, что он тоже участвовал в творческом становлении ротного поэта.
В начале 1940 года я написал несколько стихотворений и отправил в армейскую газету. Их напечатали. Вскоре после этого меня послали в Киев на слет молодых армейских литераторов.
Как сейчас помню, в президиуме были известные в ту пору армейские писатели и поэты. Шел разбор творчества начинающих литераторов. Много было и серьезных, и шутливых выступлений. Молодые солдаты-литераторы сами не раз дружно смеялись, когда со сцены зачитывались их немудреные творения. Некоторые на крыльях своей поэтической фантазии улетали так далеко, что, не имея большого словесного багажа, выдавали истинные «шедевры». Помню, зал взорвался смехом, когда зачитали произведение молодого тульского парня, сравнившего свою любимую девушку, ее красоту и добрый характер с дорогим его сердцу тульским самоваром…
