Траектория судьбы - Калашников Михаил Тимофеевич (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .TXT) 📗
И вот дело сделано: берлога наша готова! Мы заползли в нее и сели как можно ближе друг к другу, пытаясь согреться. Разговаривали мало. Нас начал одолевать сон. Мой друг вспомнил, что в той же книжке было написано: когда человек замерзает, ему неудержимо хочется спать. Этот сон может оказаться последним в его жизни… Мы тут же представили, что, если такое случится, нас зимой никто не будет здесь искать. И лишь весной, когда снег начнет таять, нас смогут обнаружить, если до этого мы не станем легкой добычей голодных хищников. Чтобы такого не случилось, мы решили бороться со сном, не давая друг другу заснуть. А как это сделать? Разговаривать? Но разговор чреват тем, что если не уснет говорящий, то уж слушающий уснет наверняка. И лишь наше дружное совместное пение сможет удержать от соблазна «немножко вздремнуть».
Каких только песен ни слышала алтайская степь в те томительные часы ожидания хорошей погоды! Наш песенный репертуар не был рассчитан на столь длительное время, а потому мы, словно вызываемые на бис, повторяли одни и те же песни по несколько раз.
Через некоторое время мы, совершенно охрипшие, попытались встать, чтобы взглянуть, какая над нами погода и не замурованы ли мы намертво в этом склепе. Но легко ли встать после такого сидения? С большими усилиями, опираясь на меня, Гавриилу все же удалось подняться. И вдруг я услышал его почти истерический крик: «Вижу! Ограда! Ограду вижу!» Я тогда не поверил своим ушам.
Позже, когда я и сам увидел это, от волнения спазмы перехватили горло, а по щекам непроизвольно потекли слезы. Мне уже не было стыдно за свою слабость. Да и потом, это были слезы радости: ведь всего двести – триста метров отделяли нас от ограды, а значит, и от чьего-то жилища.
Воодушевленные, мы выбрались из своего добровольного заточения и с большими усилиями добрались до заветной цели – крестьянской избы, почти до крыши занесенной снегом. Добрые хозяева, по-видимому, привыкшие к любым неожиданностям в такую погоду, почти не удивились, когда мы, замерзшие, в обледеневшей одежде, ввалились к ним в дом и тут же беспомощно осели на пороге, почувствовав долгожданное тепло от жарко натопленной печи.
Пока с нас стаскивали огрубевшую одежду и обувь, в избу внесли деревянное корыто, наполненное снегом. Хозяева с трогательной заботой принялись растирать наши обмороженные руки и ноги, приговаривая: «Миленькие, потерпите немножко, все будет хорошо». Никогда еще мне не приходилось чувствовать такую жгучую боль. Хотелось кричать, но оба мы мужественно терпели.
Накормив нас и напоив крепким чаем, хозяева стали расспрашивать: кто такие и куда держим путь. Мы, конечно же, не могли сказать им всей правды. Да и они, кажется, поняли это. Хозяева предложили нам остаться переночевать, и мы с радостью согласились.
Поздно вечером, прислонившись спиной к жаркой печке, я вдруг почувствовал, как приятное тепло струйками растекается по моему телу, и начал проваливаться в какой-то мягкий, теплый, обволакивающий туман… Первый раз в жизни я упал в обморок. И снова добрые люди хлопотали возле меня, приводя в чувство. Идти в таком состоянии в плохую погоду было бы безумием, и нам пришлось переждать еще пару дней.
Наконец установились ясные безветренные дни, и мы, поблагодарив заботливых хозяев, отправились в дальнейший путь. При подходе к железнодорожной станции снова вспомнили об опасности преследования и решили дальше идти по одному, стараясь не попадаться на глаза милиционерам. Но наши предосторожности были напрасны: никто, похоже, нас и не искал.
И вот мы уже в поезде, на пути к конечной цели. Лежим на третьей полке (на той, которая для багажа и безбилетных пассажиров) и обсуждаем события минувших дней. С тоской вдруг вспомнилось о доме, о своих родных: надо будет подать им весточку о себе, успокоить. Договорились, что, как только устроимся, пошлем им письмо через дальних родственников.
В Казахстане, на станции Матай, мы вышли из поезда. Добрались до депо. Разыскали брата Гавриила. Тот, конечно, не ожидал увидеть нас зимой, в разгар школьных занятий, но после сбивчивых объяснений понял, что деваться некуда – нас надо выручать. Когда мы шли к нему домой, он сказал: «Ну что же. Пока побудете у нас. Мы с женой живем на колесах. Найдем и для вас местечко». Я сначала подумал, что ослышался: как это можно жить на «колесах»? Но оказалось, что многие работники паровозного депо живут в вагонах, или, как их называли, в теплушках.
Зашли в вагон – «квартиру», где отдельные комнаты образованы за счет подвешенных одеял. Чувствовалось, что даже в таких условиях женские руки смогли создать некое подобие домашнего уюта. Вот у стены маленький столик, покрытый белой скатертью, на гвозде у рукомойника висит расшитое полотенце, у окна на специальной полочке растут цветы, а в рамке за стеклом – потемневшие от времени и паровозной гари фотографии. Приоткрыв висящее одеяло, вошли и увидели аккуратно заправленную железную кровать со стопкой взбитых подушек. Словом, квартира как квартира!
После нашего размещения «на колесах» мы откровенно рассказали брату Гавриила всю историю наших недавних злоключений. Затем обсудили главный вопрос: как нам жить дальше, и договорились, что на следующее утро мы вместе с ним пойдем к руководству депо решать вопрос о нашем устройстве на работу.
Так началась моя трудовая жизнь. Гавриила, закончившего курсы, зачислили бухгалтером, а меня – в эту же бухгалтерию учетчиком. Жилье нам предоставили в плацкартном вагоне, который громко называли «Дом ИТР» (инженерно-технических работников).
К работе мы приступили не то что бы с охотой – с большим энтузиазмом. Старались как можно быстрее освоиться в своих должностях. Этому способствовала и та атмосфера доброты и внимания, которую мы сразу почувствовали вокруг себя. Мы были вполне довольны своей, так удачно складывающейся новой жизнью. Что там говорить: повезло!
Прошло несколько месяцев. Меня приняли в члены Комсомола. Все складывалось удачно, и вдруг узнаю, что меня вызывают в политотдел. Я был в панике – ожидая любых неприятностей. Но оказалось, наша комсомольская организация рекомендовала меня на работу техническим секретарем в политотдел 3-го отделения Туркестано-Сибирской железной дороги. Для меня это было полной неожиданностью. Это значило, что коллектив доверяет мне, и я должен это с честью оправдать.
В отделе кадров сказали, что надо принести две фотокарточки. Я, зная особенности своего лица, решил кое-что улучшить. Кому же не хочется в восемнадцать лет быть красивее? Глядя на себя в зеркало, я видел, что от худобы щеки мои ввалились, и вид был истощенный, и я попробовал исправить положение с помощью… картофеля, вернее – двух сырых картофельных кругляшей.
Перед тем, как замереть на стуле перед фотографом, я заложил их по одному за каждую щеку – и получилось неплохо. На фотографии я выглядел более солидно, чем в жизни – все-таки технический секретарь политотдела Туркестано-Сибирской железной дороги. Признаюсь, этот опыт я «взял на вооружение» и в дальнейшей жизни еще не раз использовал…
Работа в политотделе мне очень нравилась. У меня был красивый почерк, и мне поручили оформление документов и различных бумаг. Кроме того, надо было отвечать на телефонные звонки. Более года – до того, как меня призвали служить в Армию, я проработал в политотделе.
За это время мне посчастливилось близко узнать многих прославленных работников паровозного депо – машинистов, водивших поезда на дальние расстояния, мастеров и рабочих, работавших в железнодорожных мастерских. Часто в свободное время я бежал в мастерские и с удовольствием осваивал рабочие специальности. С некоторыми из моих наставников дружеские отношения сохранились на всю жизнь. И я благодарен судьбе за то, что она привела нас к людям, на всю жизнь привившим мне любовь к творческой работе за простым слесарным верстаком.
У меня появилось много новых друзей, с которыми жить стало веселее. Я помню, как интересно мы проводили выходные дни. Работая в политотделе, я «попал под влияние» заядлых, умудренных большим опытом охотников, на всю жизнь прививших мне любовь к охоте и бережное отношение к природе. Они несколько раз брали меня с собой на озеро Балхаш, а там – и рыбалка, и добычливая охота. Я с удовольствием вспоминаю те благодатные места и то время.
