Мировой кризис - Спенсер-Черчилль Уинстон (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Эти аргументы казались несовременными. Оратор, излагавший их, рисковал тем, что его назовут сторонником немцев или в лучшем случае человеком малодушным. Не только средние избиратели, но и специалисты по финансовым и экономическим вопросам, деловые люди и политики оставались сознательно или бессознательно слепыми к упрямым фактам действительности.
Никто не отдавал себе отчета в положении лучше, чем премьер-министр. В первой же речи, с которой он обратился по этому поводу к своим коллегам по кабинету (26 ноября), он с большой убедительностью излагал все приведенные выше доводы. Комиссия чиновников казначейства [13], великолепно знавшая дела своего департамента, сообщила, что Германия могла бы уплатить 2000 млн. ф.ст. в течение 30 лет. Эта слишком малая цифра вызвала резкие нарекания, и для расследования вопроса была назначена новая комиссия при имперском военном кабинете. Вместе с прочими служащими министерства я присутствовал на том собрании, где оглашались эти подсчеты. Когда я впервые предстал перед избирателями города Дэнди, я был твердо уверен в правильности подсчетов, сделанных чиновниками казначейства. Свою точку зрения я попытался изложить в наиболее привлекательной форме. «Мы заставим их заплатить контрибуцию» (одобрительные возгласы), «мы заставим их заплатить огромную контрибуцию» (аплодисменты). «В 1870 году они потребовали от Франции огромную контрибуцию. Мы заставим их заплатить в десять раз больше» (продолжительные аплодисменты) (200 млн. x 10 = 2000 млн.). Все были в восторге. Значение этих цифр начало уясняться для избирателей только на другой день. От очень влиятельной торговой палаты пришла истерическая телеграмма: «Не забыли ли вы поставить еще ноль в вашей цифре контрибуции?» Местные газеты издевались и ставили неслыханные требования. Двенадцать миллиардов, пятнадцать миллиардов – вот какие цифры срывались с уст тех самых слушателей, которые за день до того были вполне удовлетворены двумя миллиардами и которые лично все равно не могли их получить. Тем не менее я продолжал настаивать на двух миллиардах, хотя и прибавлял, под влиянием избирателей: «конечно, если мы сможем получить больше, то тем лучше». На цифру эту еще не нападали, но во всей стране циркулировали самые нелепые подсчеты. Один министр, которого упрекнули в недостатке решимости, дошел до того, что сказал: «Мы будем жать германский лимон до тех пор, пока в нем не заскрипят семечки», а многие кандидаты в парламент, не занимавшие официальных постов, с еще большей свободой и безответственностью готовы были идти в том направлении, куда дул ветер народного мнения.
Я не могу ныне претендовать на то, что в процессе выборов я совсем не поддался фразеологии избирательной кампании. Но для того, чтобы установить мое право на участие в дальнейшем обсуждении этого вопроса, я приведу здесь два моих письма влиятельным избирателям, написанные во время выборов.
22 ноября 1918 года
«Я вполне сочувствую вам в том, что мы не должны позволить лишать себя всех плодов победы. Но считаете ли вы себя в праве говорить, что мы должны предъявить Германии такие же условия, какие Германия предъявила Франции в 1871 г.? Несомненно, принудительная аннексия Германией Эльзас-Лотарингии, произведенная против воли жившего там населения, которое желало оставаться под управлением Франции, была одной из главнейших причин, способствовавших настоящей катастрофе. Если бы теперь взяли германские провинции, населенные немцами, желающими оставаться подданными Германской державы и подчинили их иностранному правительству, то разве мы не рисковали бы совершить то же самое преступление, какое совершили немцы в 1871 г., и разве не навлекли бы на себя таких же точно пагубных последствий?
Что касается военной контрибуции, то я вполне согласен, что нужно заставить немцев заплатить все, что они в состоянии заплатить. Но платежи могут быть произведены одним из трех способов: (А) Золото и ценные бумаги. Это было бы каплей в море. (Б) Принудительный труд; т. е. мы заставили бы немцев в нашей стране работать на нас и на наших союзников в состоянии рабства. Но это отняло бы заработок у нашего собственного народа, да и кроме того мы ведь предпочитали бы пользоваться добром немцев, а не наслаждаться их обществом. Наконец (В) уплата товарами. Мы не должны требовать от немцев уплаты такими товарами, экспорт которых может подорвать нашу собственную торговлю. В противном случае мы по мирному договору создали бы тот самый демпинг, против которого так восстают наши собственные промышленники. Союзники потребовали от немцев репараций, т. е. возмещения за причиненные им убытки. Сумма этих убытков может составить более 2 млрд. ф.ст. Союзники не потребовали от немцев уплаты военных издержек, сумма которых, насколько я знаю, была определена в 40 млрд. ф.ст. Союзники поступили так потому, что они считали физически невозможным для Германии уплатить эту сумму; договор, основанный на таком исчислении, потерял бы впоследствии всякий смысл.
Вообще говоря, я полагаю, что правительство, которое достигло для страны поразительного успеха и принудило Германию принять тяжелые условия перемирия, имеет право на некоторое доверие и что следует доверять представителям союзных правительств, которые вскоре соберутся вместе. Эти государственные люди, обладающие такими знаниями и опытностью, которые имеются далеко не у каждого, приложат все усилия, чтобы обеспечить будущее мира. Мы должны твердо придерживаться тех великих принципов, за которые мы боролись и ради которых мы одержали победу».
В другом письме я писал:
9 декабря 1918 года
«Если мир, который мы собираемся заключить в Европе, приведет (а я уверен, что приведет) к освобождению порабощенных народов, к воссоединению частей одного и того же народа, которые долгое время были насильственно разделены, и к установлению границ в соответствии с основными этническими массами населения, то это навсегда устранит большинство причин, вызывающих войны. А когда будет удалена причина, то и ее симптом, т. е. вооружения, постепенно сам собою исчезнет.
Я глубоко уверен, что мы должны быть за многое благодарны всевышнему и что мы можем на многое надеяться в будущем.
Что касается России, то ищущие подлинную истину могут убедиться в том, до какой степени страшна господствующая там антидемократическая тирания и до чего ужасны совершающиеся там социальные и экономические процессы, грозящие вырождением. Единственным надежным основанием для государства является правительство, свободно выбранное миллионными народными массами. Чем шире охват масс выборами, тем лучше. Отклоняться от этого принципа было бы гибельно».
Ллойд-Джордж, ввязавшись в избирательную потасовку, играл роль, которую требовали от него обстоятельства. При том исключительном положении, которое он занимал в Великобритании и в Европе, он никогда не должен был бы каждый вечер выступать на митингах. Самое трудное – это иметь дело с миллионами обрадованных и восхищенных приверженцев. В это время он должен был бы больше полагаться на себя я выше ценить величие своего труда и своего положения. Как оказалось впоследствии, он мог бы призывать к трезвости и великодушному спокойствию. Да и кроме того было бы только благоразумно вылить холодный душ на тех, кто выдвигал бессмысленные требования и предавался безмерным надеждам, и запечатлеть в народной памяти несколько грустных истин, которые могли бы возбудить гнев в момент их произнесения, но которые были бесценны впоследствии. Ллойд-Джордж сделал все, что мог. Вскоре его речи очевидно перестали соответствовать народным желаниям. В двух случаях – в том числе на одном женском митинге – его чуть не стащили с трибуны. В мутной горячке событий он старался удовлетворить чувствам толпы и требованиям печати и говорил языком, соответствовавшим господствующему настроению, но в то же время в каждый отрывок речи вставлял какую-нибудь осторожную фразу, какую-нибудь оговорку, оставлявшую выход правительству.
13
Во главе этой комиссии стоял Кейнс. – Прим. автора.
