Записки пленного офицера - Палий Петр Николаевич (прочитать книгу .TXT) 📗
Пузырев стал выполнять приказ немедленно. Все строевики под командой полковника Сафронова сразу ушли в сторону Барановичей, семьи и старики были доставлены на станцию и переданы на попечение коменданта. Остальной инженерно-технический персонал со взводом охраны, погрузился на 15 машин и выступил в направлении Новогрудка.
Пузырев проявил большую энергию и настойчивость, он полностью принял на себя командование. «Вы, инженер-полковник, теперь отдыхайте в машине, а утром смените меня», — сказал он Ляшкевичу.
Но ни я, ни Борисов отдыха не получили. Обоим нам был дан приказ ехать вместе с генералом, но не в машине, а стоя на подножках с обеих сторон кабины и держась за кузов. Выступили из Слонима, когда стало темнеть. Все машины шли без огней, на малом ходу. Впереди шла полуторатонка с частью охранного взвода, потом машина генерала, а потом вся остальная колонна. Среди ночи подошли к Новогрудку. Там узнали, что недалеко на севере замечены крупные силы немцев.
Какой-то армейский капитан доложил Пузыреву: «Товарищ генерал, я имею точные донесения. Большие силы двигаются в направлении на Минск. У немцев много танков, идут узким клином, не образуя фронта. Наших частей здесь немного. Отходим на Столбцы».
Пузырев разбудил Ляшкевича. Было решено сразу повернуть на восток, к Столбцам, и, пользуясь темнотой, выйти на главную проезжую дорогу, чтобы увеличить скорость колонны.
Эго была большая ошибка! Здесь, на основной дороге Новогрудок — Столбцы, было не отступление, а бегство. Ночь была довольно светлая, и в призрачной полутьме в три-четыре ряда по дороге, от обочины до обочины, двигались вперемешку разрозненные воинские части, автомобили, подводы, толпы пешеходов, с вещами на плечах или в ручных тележках. Было много местного еврейского населения, так как ходили слухи, что немцы уничтожают евреев. Крики, вопли, ругань. Машины наталкивались одна на другую, сцепливались повозки, по обе стороны дороги валялись опрокинутые автомобили, телеги с поломанными колесами, сидели и лежали какие-то люди. Плакали дети, рыдали женщины. И над всем этим хаосом в воздухе висел знаменитый русский мат. Двигалась вся эта масса страшно медленно, с бесконечными остановками, заторами, неорганизованно и в полной панике. Говорили, что с рассветом нужно ожидать налетов, и тогда — «мы все здесь погибнем!»
На одном из заторов генерал Пузырев вылез из своей машины и начал командовать. Но его вмешательство было встречено такой руганью, таким взрывом негодования по адресу начальства вообще и военного в частности, что он, спасая свой генеральский престиж, а может и опасаясь за собственную шкуру, поспешил юркнуть обратно в машину под улюлюканье очень враждебно настроенной толпы.
И вырваться из этого панического потока было невозможно. Впереди, очевидно, на мною километров, было то же самое, сзади напирали все новые и новые толпы. Дорога все время шла в довольно глубокой выемке, и такого откоса машины не могли бы взять.
Нужно было во что бы то ни стало вырваться из этого панического хаоса куда-либо в сторону — и прежде полного рассвета. Страшно было подумать о том, что здесь может натворить только одна пара мессершмитов.
Но именно это и случилось! Еще солнце не встало, как далеко впереди, на фоне розовых от зари облаков, показались три самолета. Они пролетели стороной, потом ближе, и, развернувшись, бросились в атаку… Люди, оставляя свои машины, телеги и вещи, побежали в стороны по откосам выемки. К счастью для нас, основные удары пришлись значительно впереди, а здесь, над колонной УР'а, только один самолет пролетел и дал длинную пулеметную строчку. Над дорогой стоял один многоголосый вопль!
Меня опять, как при налете на Черемху, била противная непреодолимая дрожь. «Ведь они вернутся! и скоро… слишком заманчивая цель!» — думал я, оглядывая панораму хаоса на дороге с верха выемки. Шагах в двадцати от меня, с правой стороны выемки, к дороге спускалась тропинка метра в полтора шириной. «Если расширить ее, можно вывести наши машины наверх, в ноле и в тот же лесок… Ах ты Боже мой… люди и лопаты! Это все у нас есть!» Я сбежал вниз, к машине Пузырева. В кабинке сидели генерал и Ляшкевич, с буквально серыми от пережитого страха лицами. — «Товарищ генерал, есть выход из этой мышеловки. Товарищ Ляшкевич, скорей вылезайте и давайте команду, полсотни людей с лопатами»… — «Организуйте! Давайте команду моим именем! Даю полную свободу действий, Палий! Они, эти б… и, снова прилетят… давайте, действуйте!» — генерал задом, кряхтя и матерясь, вылезал из своей эмки.
Через полчаса наши машины, подталкиваемые десятками людей, одна за другой выползли на верх выемки и укрылись под деревьями небольшой рощи. Повеселевший генерал громко объявил: — «Объявляю инженеру-капитану Палию благодарность! Второй раз он проявил находчивость в трудном положении!» — «Здесь опасно долго оставаться, нужно наметить путь и уходить скорее. Смотрите, через полчаса в этой роще будет больше людей, чем деревьев», — сказал Ляшкевич.
Действительно, еще два раза были атаки на дорогу, одна где-то далеко впереди, а другая совсем близко, позади от того места, где мы проделали выход для своих машин. Дорога была полностью заблокирована разбитыми машинами, телегами, трупами лошадей и людей. Люди, побросав все, растекались во все стороны, и для многих «наша» рощица была желанным укрытием.
Ляшкевич долго рассматривал карту, наконец дал команду трогаться. Пошли по полевым дорогам на юго-восток, с большими промежутками между машинами, оставляя связь и маяков на поворотах и развилках.
К вечеру добрались до деревушки Копыль, уже недалеко от Слуцка. Все были совершенно измучены и обессилены, в особенности водители. Нужен был отдых. Пошатываясь от изнеможения, я разыскал свою шинель и, сказавши Ляшкевичу: «Я буду спать в этом сарае», — вошел в какую-то постройку и, закутавшись, так как было прохладно и моросил мелкий дождик, упал на пол у стены и мгновенно заснул.
Проснулся я на рассвете. Выспался я хорошо, но вставать не хотелось. «Может, подремлю еще немного», — подумал я и повернулся. Щека коснулась чего-то мягкого. Оказалось, что всю ночь я проспал на… большой куче свежего навоза! Одежда, шинель, белье, даже носки, все было пропитано острым запахом навоза. Я мылся сам, стирал свое имущество, белье, а шинель пришлось все же выбросить.
