Записки пленного офицера - Палий Петр Николаевич (прочитать книгу .TXT) 📗
Обе машины с насыпи были сброшены в стороны. Убитых снесли вниз и положили в ряд, накрывши их брезентом. Раненых отправили в лес. Немцы как будто ждали, пока мы закончим свою работу по очистке моста. Едва раненые скрылись на опушке леса, появилась в воздухе тройка мессершмитов. И на мосту, и на насыпи, и за мостом в местечке — всюду было пусто. Я лежал в кустах лозняка и следил за самолетами. Вся тройка пролетела над мостом без единого выстрела. Два самолета полетели дальше, один сделал круг над лесом и пролетел еще раз над мостом, как бы делая проверку. Очевидно, летчик что-то заметил и дал длинную пулеметную очередь по краю поселка, потом исчез, догоняя своих коллег по профессии.
Переправа снова заработала. Меня вызвали к генералу. Его машина была спрятана в большом сарае, и, когда я подошел, просто своим глазам не поверил: на крыше машины и над мотором были прикреплены толстые листы железа, а заднее стекло и боковые окна у заднего сидения тоже были защищены железными листами. Вся эта «броня» была прикручена толстой проволокой через наново просверленные дырки в кузове. Три солдата еще заканчивали свою работу по превращению генеральской эмки в броневик. Не заметив, что сам генерал сидит в машине, я спросил солдат: «Это что за чудо! Кто это учудил?» — В ответ я услышал: «Гибель одного солдата — персональная трагедия, гибель военачальника — трагедия и несчастье значительно большего масштаба! Надеюсь, что вы. Палий, это понимаете», — и голова генерала появилась из машины. — «Как же, как же, я это прекрасно понимаю, товарищ генерал, — поспешил я ответить. — Неплохо придумано». Пузырев вышел из машины и, пожимая мне руку, сказал, что благодарит за проявленную инициативу. Когда я возвращался к своему месту, Ляшкевич сказал мне: «Смотрите, он вам за ваше геройство и орденок подвесит… если и вы и он доживете до подходящего момента».
Наконец подошла очередь переправляться и колонне УР'а. Пропустили семь машин без неприятностей. Восьмая скатилась с насыпи в сторону и застряла в болоте. Снова дали воздушную тревогу, но два самолета пролетели далеко в стороне. Пропустили машину генерала. Потом, без разрешения охраны, со стороны выскочили на переправу три новеньких полуторатонных газика. Первый, нагруженный какими-то ящиками, с двумя лейтенантами и женщиной в кабинке, а за ним еще два, наполненные людьми. Много женщин, детей с ношами, узлами, мужчины в военном и штатском. Они благополучно проскочили по мосту, но на насыпи их захватил очередной налет. Первая машина свалилась с насыпи, несколько раз перевернувшись через бок и растерявши весь свой груз, и снова стала на все четыре колеса внизу. Из кабинки выскочили лейтенанты, осмотрели машину и… поехали прямо по лугу дальше к лесу. «Вот это чудо, я такого никогда еще в жизни не видал, — сказал кто-то, стоивший рядом. — И смотрите, как погнали. Ну и дела».
Две другие машины попали прямо под пулеметы. Обе свалились с насыпи, и от них во все стороны побежали люди, понесли раненых. Издали было видно, что там много убитых.
Начали пропускать одну за другой оставшиеся машины колонны УР'а. На одной из последних уехал Ляшкевич с Борисовым, а мне приказал сесть в самую последнюю. По когда этой последней машине дали сигнал форсировать мост, шофер пролетел на полном ходу мимо, забыв подхватить меня, лейтенанта Шматко, начальника гаража с базы в Черемхе, и двух красноармейцев из отряда Борисова, бывших со мной. Выждав некоторое время, мы бросились бежать по мосту на другую сторону, за нами побежало еще несколько человек, «бездомных», как мы называли одиночек, не принадлежавших к какой-нибудь определенной части или организации. Перебежав мост, мы сбежали с насыпи, внизу была хорошая тропинка, прямо через луг в направлении леса. Тут мы наткнулись на одну из тех машин, что прорвались на переправу без очереди. Около перевернутой машины, среди всяких вещей, узлов и корзин, лежали трое убитых, с краю у тропинки лежала женщина с неприятно торчащими из-под задравшейся юбки голыми ногами, я нагнулся, чтобы ее прикрыть. А за ее телом, полуприкрытый упавшим узлом, был ребенок, еще живой. Мальчик, наверно, лет четырех. Весь низ его тела был сплошная рана, одна ножка была полностью разворочена и торчала поломанная косточка, все было в крови… Чуть-чуть вздрагивали его веки на полузакрытых глазах, а пальчики на обеих раскинутых в стороны руках сжимались и разжимались… «Доходит пацанок, и тронуть его нельзя… кровью изошел, — сказал пожилой старший сержант, „бездомный“, приставший к нашей группе. — Помрет он сейчас. А может и промучается еще час или больше… Ишь ты, беленький какой… — Он посмотрел на небо, потом на нас и вынул из кобуры наган. — Идите вперед, ребята… негоже на такое смотреть… идите. Все равно ничего сделать нельзя, а оно, малое дитятко, может и страдает еще…»
Мы все рванулись вперед по тропинке. Я видел, как сержант, не снимая пилотки с головы, перекрестился. Когда после выстрела я повернул голову, я увидел, что он прямо через луг уходит в сторону от нас. Встречаться с нами опять он не захотел…
Мы догнали нашу колонну, собиравшуюся в лесу после переправы через мост. Мы были уже недалеко от Слонима, много народа потерялось, а может, решили действовать самостоятельно, как те рабочие, что ушли из Зельвы.
Наконец и контакт с командованием был установлен. Пузырев получил приказы, инструкции, указания и целый большой пакет почты, отправленной на укрепрайон еще до войны. В пачке уже никому не нужных циркуляров, отношений и прочей официальной бюрократии довоенных будней был и приказ о производстве младшего воентехника Николая Шуляковского в чин воентехника… Там же был и новый приказ о том, что теперь вместо чина «военный инженер 3-го ранга» устанавливается чин «инженера-капитана», и, соответственно, военинженер 2-го ранга — инженер-майор, а военинженер 1-го ранга — инженер-полковник.
Всем строевикам, пульбатовцам и стройбатовцам было приказано направиться под командованием одного из старших командиров в Барановичи в распоряжение командования 137-й дивизии. Всем остальным военным и гражданским служащим УР'а и управления строительства под командованием генерала Пузырева двигаться через Новогрудок к Минску. Семьи, женщины и гражданские лица в возрасте после 55-ти лет должны были быть погружены на поезд здесь же, в Слониме, для отправки в тыл.
