Горизонты и лабиринты моей жизни - Месяцев Николай Николаевич (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
Председатель сидел за длинным столом, по бокам которого, вдоль стен, расположились члены КПК, я сел напротив Пельше, на другом конце стола. Содержание «персонального дела» изложили по справке, предварительно розданной членам Комитета, той самой, с которой был ознакомлен и я накануне. Затем выступил я, повторив основные тезисы своей объяснительной записки и подчеркнув, что мое «персональное дело» сфальсифицировано, что я не виноват перед партией, и тем более в том, в чем меня пытаются обвинить. После моего выступления говорил первый заместитель председателя КПК, затем просто заместитель. Они потребовали моего исключения из рядов КПСС за нарушение норм коммунистической морали и неискреннее поведение. Попытки члена КПК Н.В. Муравьевой и кого-то еще сказать слово в мою защиту пресек Пельше. Он поддержал предложение своих верных замов.
Я сказал Пельше, что исключение меня из партии грубая ошибка. Нельзя изгонять из ее рядов ее верных сынов. В партию я все равно вернусь. Мне во след Пельше сказал: «Можете вступать вновь». Не оборачиваясь к нему, на выходе из кабинета почти крикнул в ответ: «Меня восстановят!» Когда они говорили, то вся атмосфера этого заседания напомнила мне ход Особого совещания НКВД СССР.
Вот так в течение четырех дней, за какие-то в общей сложности считанные часы, была перечеркнута вся моя жизнь и работа в партии.
Спустя месяц или полтора я был ознакомлен с решением КПК при ЦК КПСС по моему «персональному делу». В нем было написано, что я, будучи послом, грубо нарушил нормы коммунистической морали, не оправдал доверия коммунистической партии и правительства, на заседании КПК вел себя неискренне. Для «подкрепления» этой формулировки были притянуты за уши еще какие-то «факты», которые убедили меня в том, что мое «персональное дело» готовилось при посредстве Комитета государственной безопасности.
После исключения из партии мне было сказано, чтобы я сам не трудоустраивался, неудобно-де бывшему министру Союза ССР и Чрезвычайному и Полномочному послу Советского Союза искать работу — КПК через соответствующий отдел ЦК КПСС меня трудоустроит. Работу мне подыскивали со 2 августа по 29 декабря 1972 года — пять месяцев. Прервали мой тридцатипятилетний трудовой стаж со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Пришлось до дна испить уготованное многим из моего комсомольского братства — пройти тяжкие испытания. Это была форменная расправа, построенная на сфальсифицированных доносах.
Вряд ли есть необходимость писать о всем пережитом, что последовало за исключением из партии. Глубину личной трагедии не измерить. Но как бы ни была тяжка личная драма, за ней в конечном счете стоял общественный, партийный смысл. Фактом исключения меня из рядов КПСС стоящие у кормила власти сеяли страх среди людей, грозили моим друзьям-сверстникам, разогнанным по разным местам, что и с ними при непослушании, своеволии могут поступить так же. Но друзья были бесстрашны. Они не оставляли меня. Помогали кто чем мог. Появились и новые друзья. Николай Александрович Панков — наши дома стали открыты друг для друга. В семье Зайчикова Василия Никифоровича приняла эстафету дружбы его невестка — Тамара Кирилловна, чья доброта, сострадание, постоянная помощь, стремление к поиску в жизни справедливости были близки мне и приносили радость.
В КПСС меня восстановили после моей апелляции в адрес XXVII съезда партии. Тогда же в Комитете партийного контроля при ЦК КПСС меня ознакомили почти со всеми материалами моего «персонального дела», за исключением, как полагаю, материалов из КГБ СССР. То, что я писал в своей объяснительной записке по поводу предъявляемых мне обвинений и что говорил на заседании КПК 2 августа 1972 года о фальсификациях, лжи, недобросовестных способах сбора материалов, оказалось правильным — мое чутье следователя меня не подвело.
Четыре дня лета 1972 года остались мне в наследство на всю оставшуюся жизнь. Они не посеяли во мне страх. Со мной были мои старые друзья. Спасибо им за все…
Меня трудоустроили в Институт научной информации по общественным наукам Академии наук СССР на должность старшего научного сотрудника, благо я имел ученую степень кандидата юридических наук, где и трудился до ухода на пенсию. Я искренне благодарю коллег по институту за их понимание моей участи, такт и товарищество.
Каждый год, 9 мая, в День Победы в Великой Отечественной войне, мы, друзья-фронтовики по школе, институту, — словом, ровесники — Сергей Дроздов, Давид Златопольский, Алексей Ковалев, Самуил Торбан, Леонид Ростовцев со своими женами — собирались вместе: вспоминали, радовались, грустили. С нами всегда были рядом те, кто не вернулся, — пал смертью храбрых на поле брани. Они тоже скрепляли наши дружеские узы. Ведь у каждого из нас при общности пути — своя судьба, которая не могла не наложить своих отпечатков на взгляды, позиции, привязанности, на все то, что в конечном счете выражает сущностное «я» каждого. Мы были терпимы друг к другу в оценке тех или иных явлений действительности, но были единомышленниками в главном — в желании увидеть Родину процветающей, а народ — счастливым. А иначе и быть не могло, ибо жизнь и деятельность каждого из моих друзей была отдана Отчизне. И это не дежурные слова. Так оно было в действительности на протяжении долгих, долгих лет жизни.
Алеша Ковалев прошел немецкие концлагеря, Самуил Торбан — исполосован осколками вражеских снарядов, Сережа Дроздов бил фрицев минами, Давид Златопольский боролся с вражеской агентурой, Леонид Ростовцев крепил правопорядок в годы войны. А затем работа, работа по избранной специальности. Каждый из нас имел своих друзей. Мы часто вспоминали своих товарищей по школе, институту, фронту, работе. О многих я уже писал. С глубоким уважением я отношусь к Виктору Катровскому, Владимиру Шафиру, Иосифу Басу, и все они — мои милые друзья, гордо и с честью несущие звание фронтовика. В наших сердцах память об ушедших. Мои старые и новые друзья были все время со мной. Их внимание и поддержку я и моя семья чувствовали неизменно. Никто из тех, о ком я рассказывал в своем повествовании, не изменили благородному чувству дружбы.
Росли мои дети — Саша и Алеша. Окончили школу — ту, что и я, — 279-ю на Церковной горке, близ Останкино. Получили высшее образование. Вступили в самостоятельную жизнь. Мы с женой гордились своими детьми — они совестливые, добрые, любящие свой русский народ. И у Саши, и у Алеши дети — наши внуки: Коля-старший и Коля-младший учатся в школе.
…10 сентября 1994 года меня постигло тяжкое, неуемное горе — после продолжительной болезни скончалась моя незабвенная Алла — жена, друг, мать моих детей и бабушка моих внуков. Она была моей надежной опорой, умной, доброй, скромной. Аллу искренне любили и уважали все, кто ее знал. Со своими думами и печалями я часто прихожу к ней на могилу. Меня туда, на Троекуровское кладбище, влекут неведомые силы… Одиночество…
А совсем недавно я понес ничем не измеримую утрату — после тяжелой болезни скончался мой незабвенный сын Александр.
Наши дети и внуки вступили в новый, XXI век, а с ними вместе дети нашего поколения и их дети. Что они внесут в жизнь грядущего столетия из взятого от нас? Верю, что благородство моих сверстников, их убежденность в идеалы справедливости непременно войдут вместе с ними в жизнь.
А это именно так и будет!
Значит, жизнь моего поколения, моя жизнь, прожита не напрасно. Грядущие поколения найдут в нашем совместном опыте нечто бесценное. Они поймут, что «наш» социализм зиждился на той культуре, которая существовала при нас. Потомки воздвигнут социалистическое общество на иной культуре, на глубоком познании тайн микро- и макромира, возможности общественного обустройства, новых отношений между людьми. Словом, это будет другая культура и иной социализм. В нем, несомненно, сохранится все лучшее, что было порождено нашим социалистическим опытом во всемирной истории. И впервые…
