Таганский дневник. Книга 2 - Золотухин Валерий Сергеевич (книги без регистрации txt) 📗
— Что это у тебя? — Прочитала. — Пусть поставит визу Золотухин, и отдай секретаршам.
Хор изобретен в «Шарашке». Работы много будет этому хору.
К 80-летию Солженицына поставил бы я «Прогулки с Пушкиным» А. Терца. Или Владимова. Кстати, надо прочитать роман «Генерал и его армия».
Любимов цитирует письма В. Шаламова Солженицыну: «В сегодняшней прозе и прозе ближайшего будущего важен выход за пределы и формы литературы. Не описывать новые явления жизни, а создавать новые способы описания. Проза, где нет описаний, нет характеров, нет портретов, нет развития характеров… — возможна. (Вайс в „Дознании“ — только попытка, проба. Но зерно истины там есть.) Любимов и Таганка. Все это должно быть не литературой, а читаться неотрывно».
Новую тетрадку, что купил в лабазике «Новоселам», начну на «Медее» или утром завтра.
Торгую книгами. Чтобы спрятать стыд, чтобы не чувствовать его — спасаюсь за Блока, учу цикл «Кармен». Особенно стыдно, когда за этим занятием тебя застигают коллеги, например Иван Бортник. Или Виталий Шаповалов.
Ну и закончу я этот дневник в мучительных размышлениях стратегических, этических и пр. — говорить с Агаповой об Америке или нет? Дарить ей «Эфроса» или нет?! Прости меня, Господи.
Вторник. Молитва
Письмо Юлика валяется у меня в сумке-рюкзаке и скоро затрется совсем, и решил я его переписать. Годится в «Дребезги» — это все-таки Ким, это все-таки Моцарт…
«Дорогой Сергеич, эти дни проходят под знаком Золотухина. Сам посуди: одарил ты меня книжками; включаю телик: „Единственная“; сегодня — трр — телефон: некий Саша из Израиля зовет меня песни петь и предлагает навести о нем справки — у кого? У Валер Сергеича. Вот сегодня же буду тебе звонить — наводить оные справки. А в „Единственной“ ты сработал классно — в отличие от Хейфица: дурь эту самую он не довел до кульминации, нету ее, так и получилось: дурь дурью, сел в машину и поехал работать, стряхнул. А ведь там 2 человека сломались. И главная сцена — на суде, когда одни, и после суда, когда расстались — на хорошем, но недостаточном градусе. Сейчас бы ты это ого-го как сыграл, я думаю. А В.С. какой-то старый, лицо бабье, песня не по делу, должна была заворожить — пустота.
Ну и „эфросовские“ дневники теперь читаю, до, Дребезгов“ не дошло пока. Буде интересно тебе, отзыв сообщу. Отдариваюсь, чем могу. Диска № 1 из этой серии у меня уже нет, но почти все главное — тут. В „еврейской“ книжечке многих шокирует цитата сзади на обложке — однако на том стою. Счастлив, да, и когда думаю о В.С., больше всего горюю, что он не дожил до наших дней. Он-то бы понял мое счастье. Да и ты, конечно, поймешь. Хотя можешь и не разделить. Само собой, в это переживание не входят радость по поводу беспредела и бардака. Словом, ежели тебя заинтересует мое счастье, я тебе его распишу. В „Еврее Апелле“ главное — сыграть идею: Бог есть любовь. Когда он утрачивает любовь — утрачивает Бога. В конце обретает. Мне кажется, притча эта может быть очень хороша. А уж ты бы спел Апеллу на раз. Володя 2/3 музыки написал. 3 номера высокого класса.
А что касается Чонкина, то он здесь такой, что и 57-летний Золотухин его запросто может играть: в отличие от книги, здешний Ваня — вечный русский мужичок, почти символический: где ни появляется, пускает корни. А ему все не дают. Это все я не для соблазну, а ради мечты — идеи, как говорит твой Колька. Засим — кончаю, страшно перечесть. Обнимаю тебя крепчайше.
Авось, увидимся еще, а то и поработаем.
Пятница. Молитва. Театр, № 168
Я думал, будет большой скандал — Бортник не играет «Высоцкого»! Никакого скандала — он [48] сделал вид, что не заметил. Это восхитительно!! И все в дамках! Он не взял его в Израиль. Иван сказал, что этот спектакль он играть больше не будет.
Когда-то Эфрос мне сказал — тебе не стыдно было участвовать в этом спектакле («В. Высоцкий»). Я, помнится, даже оторопел от такой наглости. Только теперь до меня дошел смысл его слов.
Когда человек умеет многое, у критики есть выбор, соблазн похвалить одно умение в ущерб другого — «Володя, спой!» — на «Гамлете».
Из местной газеты: «Несколько романсов спела И. Линдт. Мне показалось, ее талант певицы несколько превосходит артистический. Может быть, это на фоне Мастера?»
И вот на эту-то (?)! фразу обиделась и фыркнула ДТ [49]? Во-первых, корреспондент оговорилась — мне показалось… Во-вторых — несколько превосходит. И уж в-третьих — может быть, это на фоне Мастера? Ну, конечно, на фоне Мастера. Неужели Вы думаете, что на моем фоне меня может кто-то превосходить?!
Я пишу это утром, в субботу, 16 мая 1998 года, в кабинете, в 9 утра.
Вторник. Молитва. Кофе
Краснопольский книги продал хорошо, со мной, конечно… Вообще, он в жизни моей заметное, оказывается, место занимает. «Дребезги» в твердой обложке, «Дневники» — лучшее, что издано и по качеству и тиражу… Тверь — комбинат — все эти поездки… к директору, выступления и пр. Работа от книголюбов, «Знания» и пр.
Я скажу, можно… одно… Ваша актриса читала не Северянина. Она читала, себя показывала. Только Вы, с Вашим изяществом… только Вам мы разрешаем читать нашего Северянина
Вторник. Молитва
Мой путь… Я ехал в театр и думал… что уже многие дошлые, дотошные «миноискатели-трупоеды» обнаружили некоторое охлаждение, изменение наших с Высоцким отношений… последнего периода. И все — идиоты — приписывают это «Гамлету»: зависти или еще чему-то в этом роде…
Вторник. Молитва. Зарядка. Кабинет
Маркиз де Сад! Дай силу мне!! Дай мне понять, как сделать роль, как изобразить тебя, чтоб Москва всколыхнулась — вот и СТЭП помочь мне может, и Мартынов с Летовым. Чего же медлю я?! Надо увлечься и хотя бы почитать, что писал этот негодяй гениального зла.
Четверг. Молитва — а зарядкой пренебрег
Слушал Шаламова — Лиственицу — и завидовал, и своей судьбы — сытой, счастливой-ленивой — стыдился как бы… виноватился… — почему я не сидел, не вмерзал скелетом… битый, изувеченный — в колымскую мерзлоту… сейчас бы меня вот так слушал кто-нибудь. А я — как этот Соловей:
Вторник. Молитва
«Мой Эфрос» — это пространство жизни, зарождения и рождения одной роли — Альцеста… — не было бы «Мизантропа» — моего Эфроса не было бы, — был бы — хороший режиссер в моей жизни — но не мой… Не тот, что стал роднее всех.
Среда — мой день. Молитва. Зарядка!! Манхэттен
Первые сутки пребывания в Америке меня радуют. После двух гостевых посиделок с коньяком, вином и пением в офисе проснулся я совершенно здоровым и приступил к зарядке. Номер замечательный — все добротное, крепкое, деревянное, чистое…
Комплекс актерской неудовлетворенности страшен, обиден… Солженицын хотел, мечтал об актерской карьере, Фатьянов… Но и Шекспир, Мольер, Булгаков… Высоцкий был недоволен своей актерской судьбой. Кстати, видел во сне сегодня Швейцера. Спросил у него о Дон Гуане — Высоцком… Он вспомнил Соню [50]. Это она… — в том смысле, что это ее желание было видеть Владимира в Дон-Гуане, а меня в Моцарте. Каким-то ласкательным прозвищем он Софью назвал, и мы оба, склонив головы, зарыдали. А я — говно. Так ему и не позвонил… а какой замечательный повод был повидать старика… который мне подарил Моцарта. А снился он мне оттого, что вчера в доме у Нонны была некая Бетта, что говнила моего Моцарта, вспоминала и «Амадеуса»… и я рассказывал историю моего приглашения в это замечательное кино. И вот Швейцер явился ко мне во сне.
48
Юрий Любимов.
49
Ирина Линдт.
50
Соня — жена Швейцера.
