Троцкий. Мифы и личность - Емельянов Юрий Васильевич (библиотека книг .TXT) 📗
Видимо, чтобы не создавалось впечатление, что он предлагает устранить и того и другого из руководства страны и выдвинуть вместо них каких-то иных лиц, Ленин тут же дал нелицеприятные характеристики другим деятелям из руководства страны: Зиновьеву, Каменеву, Бухарину и Пятакову. При этом напоминая о поведении Зиновьева и Каменева накануне Октябрьского восстания и говоря о том, что это событие «не является случайностью», Ленин замечал и о «небольшевизме» Троцкого. Правда, тут же сводил к минимуму значение этих напоминаний, словами, что все это «мало может быть ставим им в вину лично».
Как и во время предыдущих кризисов в руководстве Ленин стремился развести соперничающие группировки. Перед VIII съездом партии он постарался отправить Троцкого на фронт, чтобы не обострять его конфликт с «военной оппозицией». Перед X съездом партии он согласился с отъездом Троцкого на подавление Кронштадтского мятежа, так как это помогло избежать острой борьбы на съезде. На сей раз Ленин предлагал «развести» Сталина и Троцкого, поставив между ними своеобразный буфер из 50-100 новых членов ЦК из рабочих.
Видимо, были и другие соображения, заставлявшие Ленина идти на уступки Троцкому. Свою первую записку, включенную в «Письмо к съезду», он завершал замечанием о необходимости увеличить «прочность нашей партии» и облегчить «для нее борьбу среди враждебных государств, которая, по моему мнению, может и должна обостриться в ближайшие годы». Возможность обострения международной обстановки вынуждала Ленина, с одной стороны, думать о необходимости укреплять Красную Армию, которую возглавлял Троцкий, а с другой стороны, о важности использовать огромные связи Троцкого с влиятельными кругами различных стран, в том числе международных финансистов.
По этим или иным причинам, но было очевидно, что Ленин был готов пойти на частичные уступки Троцкому и в вопросе о Госплане. 23 декабря он продиктовал: «Я думаю предложить вниманию съезда придать законодательный характер на известных условиях решениям Госплана, идя в этом отношении навстречу тов. Троцкому, до известной степени и на известных условиях». 27 декабря Ленин продиктовал Володичевой: «По внимательном рассмотрении дела, я нахожу, что, в сущности, тут есть здоровая мысль, именно: Госплан стоит несколько от наших законодательных учреждений… В этом отношении, я думаю, можно и должно пойти навстречу тов. Троцкому». Однако тут же Ленин оговаривался, что он не может пойти навстречу Троцкому «в отношении председательства в Госплане либо особого лица из наших политических вождей, либо председателя Высшего Совета Народного Хозяйства». Характеризуя будущего председателя Госплана, Ленин перечислил такие качества, которыми явно не обладал Троцкий: «Я думаю, что во главе Госплана должен стоять человек, с одной стороны, научно образованный, именно, по технической, либо агрономической линии, с большим, многими десятилетиями измеряемым, опытом практической работы в области либо техники, либо агрономии. Я думаю, что такой человек должен обладать не столько администраторскими качествами, сколько широким опытом и способностью привлекать к себе людей». Так Ленин давал понять, что он не видит в Троцком будущего руководителя Госплана.
То ли преувеличенный страх перед расколом партии, то ли его раздражение против Сталина, который постоянно контролировал режим лечения Ленина и конфликтовал по этому поводу с Крупской, сыграли главную роль в решении Ленина надиктовать 4 января 1923 г.; записку, которая затем активно использовалась Троцким и другими врагами Сталина: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех отношениях отличался от тов. Сталина только одним перевесом, именно более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною о взаимоотношениях Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение».
Таким образом, Ленин предлагал уравновесить неназначение Троцкого председателем Госплана отставкой Сталина с поста генерального секретаря ЦК РКП(б). Хотя отставка Сталина свидетельствовала бы об ослаблении его позиций, в то время пост генерального секретаря ЦК еще не стал главным в партии, а был связан исключительно с ведением организационно-технической работы. Из всего контекста записок Ленина следует, что, несмотря на известное недовольство Сталиным, он не думал о его удалении из высшего партийного руководства. Сталин казался «неудобным» Ленину лишь в роли организатора работы политбюро и особенно в связи со взрывоопасным характером отношений между членами политбюро и Троцким. (Впоследствии эти моменты были упущены при интерпретации этих записок, озаглавленных «Письмо к съезду», а его засекречивание придало ему характер «Завещания», скрытого «узурпаторами воли Ильича».)
И все же опасения Ленина по поводу угрозы раскола в руководстве партии, во многом усиленные его болезнью, были не беспочвенными. Кризис в отношениях между членами политбюро нарастал. В январе 1923 года Сталин и Троцкий обменялись письмами, направленными в политбюро. Сталин вновь предложил Троцкому занять пост зама предсовнаркома. Троцкий вновь отказывался от этого. При этом Троцкий заявлял, что «проект о назначении меня замом» – это «предложение, которое никогда не вносилось ни в Политбюро, ни в пленум и никогда не обсуждалось в них».
Это было явным искажением истины, так как это предложение вносилось в политбюро уже четвертый раз. Однако, когда Сталин легко опроверг утверждение Троцкого, тот не стал ссылаться на свою забывчивость. Уличенный в искажении правды, Троцкий не смущался, и в письме, написанном 20 января 1923 года, утверждал: «Я еще раз констатирую, что вопрос ни разу не вносился в Политбюро и не обсуждался на нем – по крайней мере, в моем присутствии. А я думаю, что мое присутствие было бы не лишним, так как дело шло о моем назначении».
Явно не желая идти на разрядку напряженности в руководстве, Троцкий в письме от 22 февраля 1923 года решительно отвергал предложение Ленина об увеличении числа членов ЦК до 50-100 членов. Он предлагал создать ЦК «в составе Политбюро, Оргбюро и Секретариата… Таким образом, Цека как таковой несколько сокращается по сравнению с нынешним и, во всяком случае, не расширяется». Было очевидно, что предложение Ленина больно ударяло по планам Троцкого, и он стремился его торпедировать.
В своих действиях Троцкий мог рассчитывать на поддержку других видных деятелей партии. С конца 1922 года некоторые их них всячески демонстрировали свою поддержку Троцкому, стремясь показать, что в его лице партия имеет достойного продолжателя Ленина. 14 октября 1922 года Радек писал в «Правде»: «Если т. Ленина можно назвать разумом революции, господствующим через трансмиссию воли, то т. Троцкого можно охарактеризовать, как стальную волю, обузданную разумом. Как голос колокола, призывающего к работе, звучала речь Троцкого. Все ее значение, весь смысл ее и смысл нашей работы ближайших лет выступает с полной ясностью».
Партийный пропагандист Емельян Ярославский (М.И. Губельман), специализировавшийся на антирелигиозной пропаганде, опубликовал в феврале 1923 года биографию Троцкого, напоминающую жития святых. Он обнаруживал даже в юном Троцком проявления черт, которые превратили его в вождя Советской страны. Ярославский писал: «Вероятно, многие видели довольно широко распространенный снимок юноши Троцкого, когда его отправили в первую ссылку в Сибирь: эта буйная шевелюра, эти характерные губы и высокий лоб. Под этой шевелюрой, под этим высоким лбом уже тогда кипел бурный поток образов, мыслей, настроений, иногда увлекавших тов. Троцкого несколько в сторону от большой дороги, заставлявших его иногда выбирать или слишком далекие обходные пути, или, наоборот, идти неустрашимо напролом там, где нельзя было пройти. Но во всех этих исканиях перед нами был глубочайше преданный революции человек, выросший для роли трибуна, с остро отточенным и гибким, как сталь, языком, разящим противников, и пером, пригоршнями художественных перлов, рассыпающих богатство мысли».
