На плахе Таганки - Золотухин Валерий Сергеевич (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
Он погряз в деятельности, в соревновании с Вознесенским, в битве за популярность, скандальность — быть на виду — и в бабах тоже, в ресторанах, в застольях. Вообще, черт знает как хитроумен, дьявол. И меня он сбил с толку в свое время, и меня не приучил никто работать глубоко над собой, сидеть, писать, читать и не рыпаться за водкой-юбкой часто.
Да брось ты, Валерий, городить! Жил, как умел, написал, сколько отпущено. Интересно, конечно, посмотреть на ту жизнь, которую ты хотел бы прожить, что бы ты написал, каких женщин упустил бы. Но сколько дано — столько дано. Не можешь же ты всерьез сказать, что забодал свой талант, что не реализовался, — не можешь. Возможности тебе были даны редкие, случай представился, и не один, чего уж Бога гневить. «21 км», «Покаяние», ты еще напишешь.
Место съемки — Божий Дар, Миловице.
Менцель: «Мне начинает нравиться русский язык».
Миловице — место, где стояли русские части. Брошенные казармы, танковые ангары, аэродром военный, пустые самолетные загоны-холмы. Пустые девятиэтажки — панельное жилье. Дома в хорошем состоянии, но никто не живет — советская проказа... Ужас. Потихоньку возвращается уважение к нам, но очень мало. Долго мы издевались над ними, долго обращали в советских рабов, убивали самостоятельность, хозяйничали в чужом доме. «Оккупанты».
Почему-то сразу всплывает Губенко. Когда-то мы его просили возглавить театр, теперь он захватывает оставленный им участок силой. Сегодня на «Таганке» какие-то события развернуться должны.
Так вот, к нам здесь плохо относятся — сужу по тому, как они завтрак суют. Но все-таки русский язык начинает нравиться, и братское славянское чувство нарождается чуть-чуть, где-то проявляется, не навязываемое танками.
20 июля 1993 г. Вторник. Утро, зарядка, молитва, вода
Ужасные вести из Москвы. Звонила Сашка. Губенко произвел территориальный захват всерьез. Все входы и выходы на новую сцену перекрыты. На служебном стоит ОМОН, и Жукова показывает: кого пускать, кого не пускать. Для наших открыт боковой вход. Глаголин ждет прокурора. Ключ от 168-й комнаты Иван Егорыч выкинул Луневой в окно. В 307-ю не попасть. Обстановка неприятная.
Трудно представить, что будет 27 августа, когда соберутся на репетицию «Живаго». Злорадствовать будет Алешка Граббе. «Вот, я говорил... дождались...» Провести репетиции на новой сцене нам не дадут. К этому надо приготовиться. Но это тоже еще не конец. Гастроли в Бонне нельзя срывать — от этого зависит все дальнейшее у Пеца. Любимова в конце августа в Москве не будет. А что же Лужков? Что скажет прокурор? И что скажет Любимов? Но нам надо подготовить спектакль к гастролям — восстановить хоры, танцы и т. п. И быть в форме. Чья же все-таки власть — Моссовета или мэрии? Что же они, Гончар и пр., наделали? «Пусть президент судится с нами». Докатились. Жуть. Театр действительно прекратит свое существование. Выполнятся гастрольные контракты, и после Парижа — конец. Если, конечно, власти не примут крутые, принципиальные меры. Но опять же... какие и что за власти? На нашем примере — никакой власти нет. Знает ли о происшедшем Любимов? Он во всем обвинит Глаголина, а что тот может сделать, если никого нет и пожарная охрана на стороне Губенко? А Любимов на мой вопрошающий вопль, где нач. пожарной охраны: «Успокойся, он уже не работает». Наивный дед, этот Любимов. Таня Жукова выполняет свой лозунг: «Мы пойдем до конца». Они вынуждают нас уйти. Но уйдут они, а не мы. А если уйти? Может быть, этот шаг заставит одуматься властей предержащих?
Они захватывают театр, чтобы сдавать в аренду и этим кормиться, а не чтоб Любимов сдавал, грубо говоря.
Если хочешь жить легко И к начальству ближе, Держи попку высоко, А головку ниже!
Таня два года работает на Бронной, закончив Ярославский институт. Часто собирается театральная компания. Первый вопрос:
— Ну, что там у нас на сегодня с Таганкой?
— А что говорит народ?
— Что Любимов — гад. Общественное мнение на стороне Губенко.
— И почему Любимов гад?
— Не знаю. Я не понимаю, не знаю, кто прав, кто виноват. Говорят, выгнал ни за что одну актрису.
— Ни за что выгнал?! Ай-яй-яй, так вот взял да ни за что и выгнал?! Ну, во-первых, если ни за что — ее восстановит суд. Губенко выгнал, будучи художественным руководителем, одного артиста — тот восстановился судом. Будь воля Любимова, он выгнал бы больше половины. Но нет закона, и Любимов всех держит. Значит, гад, что ни за что выгнал одну актрису...
— Ну, он же уехал...
— Но он же вернулся, и в частности по нашей просьбе. И Губенко почти один сражался с Политбюро за его возвращение. Ну и что?
— Ну, а он Губенко предал!
— Да каким же образом он Губенко предал?
— Он лишил его кресла министра СССР!
— Горбачев лишился кресла! Что ты, девочка!!
В общем, не хочется говорить, писать и разбираться. Хочется бежать от этого всего куда глаза глядят. Сидя у отеля «Замечек» на лавочке, я подумал, а что, если предложить Любимову стратегический план Кутузова и издать приказ: «Подготовить театр к эвакуации». И переехать в одно из зданий, предложенных Губенко, в какой-нибудь кинотеатр. И будет так — Театр на Таганке выехал в к/т «Прага». Может, это заставит кого-то задуматься, одуматься. Конечно, играть в этом кинотеатре мы не станем, но разобьем лагерь, чтобы выполнить свое условие — под одной крышей ни за что!! Там будут храниться наши декорации, костюмы, там мы будем репетировать и ждать очередных гастролей. Или попросить-таки убежище у Назарбаева или Собчака? У Собчака, скорее! Это вообще-то скандал, правда, все, что ни делается подобного — той части на руку. Им терять нечего — хоть так хоть эдак.
21 июля 1993 г. Среда, мой день. Молитва, зарядка, душ
Все мысли там, на Таганке. Почему-то подумал: а ведь они могут открыться символически, и даже с помпой-прессой, «Добрым человеком». Кто им может помешать? Цюрих? Да в гробу они видали все Цюрихи. Вся команда «Доброго» у них в сборе.
Если так мы будем строить церковь, я не услышу при жизни звон ее колоколов. Надо что-то придумать! Где взять деньги? Мало хожу, мало прошу. Куда, на какой завод можно пойти в Бийске? Какому дяде бухнуться в сапоги? А в Барнауле?! А в Москве? В Барнауле — в крайисполком. Красноярск помогает или нет?! Хорошо бы Сережины ребята нагрянули в Б. Исток. Пошли бы на строительство, час поработали, шума бы понаделали, глядишь — и дальше сдвинулась бы телега... Ну, дам я концерт благотворительный в Б. Истоке — по сколько собирать, по 200-300 рублей? Ну, соберу десять тысяч на 10 бутылок водки!! Что-то надо предпринимать масштабное. Год целый фундамент закладываем. Стены должны подниматься быстрее. Господи, спаси и сохрани нас, помоги нам, грешным!
22 июля 1993 г. Четверг. Молитва, зарядка, душ, завтрак
А вчера было ЧП. Жарков был пьян и не мог текст сказать. И Ильин тоже. Менцель обиделся. Каждый день 200 000 крон стоит. Большое наметилось отставание — погода, болезнь Назарова — и такое безобразие! Ну как им нас не презирать? Как они могут слышать спокойно русскую речь или относиться по-братски к нам? И англичане недовольны. Виноградова предлагает собраться и высказать Жаркову все, и про то, как вести себя за границей надо. Смех!
Взял пилу, нашел лопату, вырубил себе дубок и выстругал палку. Дубок рос на обочине у просеки, у глубокой колеи его бы сломало, смяло гусеницами и хвостами. А так память мне о «Чонкине», Миловицах и Божьем Даре.
23 июля 1993 г. Пятница. Молитва, зарядка, душ, завтрак
Звонки из Москвы — осада продолжается. Перепуганные кассирши печатают свои отчеты у Глаголина.
Районный прокурор: «Это не в моей компетенции». Шацкая комиссарит в театре — проводила Сашу до 307-й, но пачки вынести не дала, «Золотухин скажет, что его обокрали». Смехов в «МК» заявляет, что творчества на «Таганке» нет, есть кастрюли, в которые друг другу плюют. Веня! Есть спектакли и история театра!! Ладно-ладно...
