И у палачей есть душа - Гиртаннер Маити (читать книги онлайн бесплатно полные версии .txt) 📗

Его явно не интересовали мои бумаги.

— Мы знаем, что вы передаете письма.

Вот тут важно было не ошибиться — или они знают, и я не должна выдать мою тревогу, или они блефуют, и я не должна попасться в ловушку.

— На каком основании вы это утверждаете?

Им было что-то между тридцатью пятью и сорока годами.

Старший, явно пользовавшийся уважением товарищей, ответил:

— Некоторые письма были адресованы нам и нашим друзьям, и мы знаем, что «почтовым ящиком» были вы. Другой добавил:

— Мы — франко-французы [17].

Признаюсь, что после стольких усилий, потраченных на то, чтобы никак не проявить свои чувства словами или поведением, я не смогла удержать возглас изумления. Итак, это были участники Сопротивления! Я приняла осторожность за высокомерие! Прежде чем начать говорить откровенно, они хотели проверить меня, оценить мою реакцию. После этого они сразу расслабились, и я почувствовала облегчение. Мы сели в гостиной. Немцев не было дома, и, если не случится ничего непредвиденного, они не должны вернуться до ужина. Мы беседовали долго, очень долго. Они объяснили, как пытались через префектуру получать информацию, которую передавали друзьям, оказавшимся по стечению обстоятельств на правильной стороне от демаркационной линии.

— Согласитесь ли вы, вы и ваша семья нам помогать? — спросили они.

— Моя семья тут совершенно ни при чем. Мне всего восемнадцать лет, но вы беседуете со мной, и я одна беру на себя эту ответственность. Итак, если я могу быть полезной, я принимаю ваше предложение.

Что касается помощи, в настоящее время речь шла только о передаче бумаг, документов; о переправке людей пока речь не шла.

— А как вы обходитесь с обыском на контрольном пункте?

— Меня ни разу не обыскивали.

— Ни разу?

Они не верили своим ушам. Как могло быть, чтобы на стратегически важном пограничном посту регулярно пропускали без обыска кого-либо, пусть даже миловидную и наивную девушку? Я поведала о своих уловках. Мое «колдовское зелье» варилось из двух ингредиентов: юность — залог невинности и беглый немецкий — залог доверия. Я сказала, что я оказалась одним из немногих, если не единственным человеком, понимающим, что говорят немцы, и которого немцы могли понимать. При каждом переходе через границу на другой стороне моста я заходила в постовую будку, чтобы поговорить с солдатами. Я непринужденно ставила велосипед и прицеп прямо перед дверью будки, чтобы показать, что мне нечего скрывать и я ничего не боюсь, чтобы солдаты привыкли к тому, что мои приезды и отъезды совершенно естественны. Кстати, я специально старалась бывать в Шовиньи как можно чаще, чтобы солдаты не заметили изменения в длительности и порядке моих переездов. У меня всегда было алиби: главное, пропитание для жителей Бона, но также занятия на курсах по подготовке к сдаче второго экзамена на аттестат зрелости.

Я могла также сослаться на занятия музыкой, хотя в основном продолжала брать уроки у парижских учителей.

Поставив велосипед, я входила в будку и заводила разговоры с солдатами. Я задавала им кучу вопросов о них самих и об их семьях.

Я им слегка сочувствовала: «Должно быть, вам очень тяжело быть так далеко от жены, от родителей. У вас есть известия от них? Вы им пишете?» Надо признаться, солдаты бывали растроганы, что житель оккупированной страны в кои-то веки не смотрит на них враждебно и даже проявляет к ним интерес. Несомненно, я возбуждала в них симпатию, что было одновременно затруднительно и полезно. Население деревни, конечно, бывало шокировано, видя в моем поведении связь с врагом. Но большая часть людей была со мной знакома и знала, что все это я делаю для того, чтобы быть им полезной.

И, прежде всего, неизбежное пятно на моей репутации не имело никакого значения по сравнению с возможностями, которые я, благодаря общению с солдатами, получала.

Когда бойцы Сопротивления предложили мне участвовать в их деятельности, я уже несколько недель ездила на велосипеде через демаркационную линию. Я заверила их, что меня ни разу не обыскивали. Так было во все время оккупации. Это было для Сопротивления достаточной гарантией, и они предложили мне доставлять письма и документы в свободную зону. Тогда я сделала почтовый ящик для Сопротивления. На ограде Вье Ложи я приделала два почтовых ящика — один побольше и другой поменьше. Это был шифр, которым пользовалось большинство групп Сопротивления. Наиболее важные документы клали в большой ящик, более заметный, следовательно, менее подозрительный в глазах немцев. Однако один немец допросил меня по поводу ящиков.

«Но это очень просто, месье, — объяснила я. — Мы хотим быть в курсе событий, поэтому подписались на журналы. Но, вы сами видите, они не влезают в маленький ящик. Поэтому я сделала второй, побольше». Мое объяснение его вполне удовлетворило. Как и при переходе пограничной линии, спокойствие было залогом успеха, так что я не пыталась прятаться, когда брала письма. Напротив, я перед солдатами радовалась, что получила так много писем. Я объяснила им, что у нас полно родственников по всей Франции, что было правдой, и, само собой, в Швейцарии. «Война разделила меня с друзьями. И я должна им писать», — говорила я. Я снова вижу снисходительную улыбку офицера, отвечавшего: «Верно. Вы, молодые, все время проводите за писанием писем. У нас в этом возрасте было то же самое». Для более любопытных я изобретала истории, будто бы содержавшиеся в письмах. Тем временем я незаметно переворачивала каждый конверт. Я знала, что на обороте конверта, содержащего особенно важные документы, будет пометка «ценное». Для передачи сообщений, документов и даже денег у меня было два помощника: велосипед и прицеп. Я всегда ездила на велосипеде. Я с детства привыкла ездить по всей нашей области, в Пуатье, в Шателлеро, покрывать километры на велосипеде, взбираться на холмы. Надо признаться, я отличалась отменным физическим здоровьем, но я никогда не представляла себе, что проведу месяцы и месяцы, взгромоздившись на седло, почти не слезая с велосипеда, что буду уезжать гораздо дальше Пуату, что руль увезет меня в Париж, Амьен, Нант или в Биарриц. Что мой велосипед преодолеет столько километров железных дорог и асфальтированных шоссе, что он будет часто ездить поездом, подниматься в кузов грузовика или на прицеп трактора. Мой велосипед, без сомнения, — главный герой моей истории.

Было ли это предчувствием? Я купила этот велосипед за три дня до объявления войны. Мы знали, что война неизбежна, но никто, а я тем более, не знал ни дня, ни часа ее начала, так что в этой покупке не было никакого расчета. Я просто скопила за несколько лет небольшую сумму денег. Это был женский велосипед, с косой рамой, зеленого цвета, моего любимого. Цвета надежды. В добавок к велосипеду я купила два запасных колеса. В обычное время в них не было надобности, но избыток предосторожности оказался очень полезен. С приходом немцев я спрятала колеса в погребе, чтобы их не реквизировали. Велосипед тоже нуждался в защите. Немцы всегда старались отобрать их, иногда для личного пользования, но в первую очередь, чтобы помешать французам ими пользоваться, или попросту убежать.

— Вы должны заявить о наличии у вас велосипеда, — сказал мне однажды солдат.

— Зачем? Вы же видите, я им пользуюсь каждый день. Он мне необходим, чтобы посещать занятия.

— Но вы же знаете, что находитесь на демаркационной линии.

— Ну и что?

— Значит, Вы можете им воспользоваться, чтобы драпануть. Я правильно сказал по-французски «драпануть»?

Меня задела его грубость.

— Где вы взяли это слово? Это арго.

— Что такое «арго»?

— Это слова, которые не употребляют хорошо воспитанные люди.

Он не настаивал. В дальнейшем никто не беспокоился по поводу моего велосипеда. Мне надо было вести себя похитрее, поосторожнее с прицепом. Война вызвала к жизни прицепы. Ближайшие магазины опустели, тракторы и лошади реквизированы, бензин нормирован. Все это сделало прицеп необходимостью. Наш болтался в глубине подвала. Несколько взмахов тряпкой, чтобы стереть пыль, и вот он уже привязан к моему с иголочки новому велосипеду. Пока речь шла только о том, чтобы подвезти масла или ветчины из Шовиньи, никаких проблем не возникало, но письма, посылки? Мастерица на все руки, я сделала двойное дно с помощью дощечек, тщательно выпиленных и закрепленных на глубине десяти сантиметров. Я выбрала старые досочки, чтобы избежать всякой новизны в устройстве. Снаружи невооруженным глазом невозможно было увидеть и догадаться о разнице в высоте прицепа.