Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Раппапорт Хелен (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗

И Клавдия Битнер, и Панкратов были весьма невысокого мнения об уровне образованности детей в семье Романовых, в частности Алексея, не зная скорее всего, что его обучение постоянно прерывалось по болезни. Панкратова поразило, что они, как, впрочем, и их отец, так мало знали о Сибири, о ее географии и народах [1370]. Когда наступила зима, одна из великих княжон была крайне удивлена, увидев на улицах людей, одетых в «странные белые с серым костюмы, отделанные мехом». Панкратов понял, что она имела в виду традиционную одежду из оленьих шкур, которую носили якуты, ханты и самоеды – народы, проживающие в этой области. «Неужели сестры никогда не видели в книгах по географии фотографий этих жителей обширной Российской империи, принадлежавшей отцу?» – недоумевал он. Такие незнакомые девушкам люди из «жизни снаружи» были как раз им очень интересны. Об их жизни им так хотелось узнать побольше, но такой возможности им так и не представилось. Панкратову они казались порой крайне наивными: с ними приходилось говорить лишь о чем-то обыденном из всего огромного разнообразия тем внешнего мира, «как будто они никогда ничего не видели, ничего не читали, ничего не слыхали», – весьма предвзятое мнение, совершенно не принимавшее в учет то широкое образование, которое девушки на самом деле получили до революции [1371].

Несмотря на недостатки преподавания в таких стесненных обстоятельствах, уроки были, по мнению Сиднея Гиббса, хорошим развлечением для младших детей, которое помогло им справляться с однообразием дней. Действительно, как ему виделось, Ольга, у которой не было никаких обязательных уроков, была единственной из великих княжон, кому по-прежнему, казалось, было «скучно». Правда, она продолжала самостоятельно заниматься, писала стихи и читала Александре рассказы на французском для практики. Однако Гиббс с грустью видел, что самой «большой трудностью» для семьи, особенно для Николая, было отсутствие физической активности. «Двор дома, в котором они сейчас жили, не шел ни в какое сравнение с их Александровским парком» [1372]. Однажды Мария сказала ему, что все они были в общем-то совсем не против, если бы «смогли поселиться в Тобольске навсегда, если только им позволят выходить ненадолго» [1373]. Николай не раз обращался к Панкратову с просьбой разрешить ему выходить в город, но получал отказ. Он спрашивал: «Неужели они действительно боятся, что я могу сбежать? Я никогда не брошу свою семью» [1374]. Он, казалось, не понимал, какие трудности в обеспечении безопасности будут представлять такие выходы. Местные (тобольские) власти все еще держались прежних своих позиций, но не так далеко, в Томске, рабочий Совет уже требовал посадить Романовых в тюрьму.

«Мы делаем одно и то же каждый день», – это стало постоянной жалобой всей семьи, как сказала Анастасия Кате 8 октября. Единственной радостью для девочек были появления уборщицы, которая приводила с собой маленького сына Толю. Сестрам очень нравилось играть с ним, он напоминал им об одном маленьком мальчике, которого они встречали, когда были в Ставке, – его звали Ленька. Они взяли его тогда под свою опеку. «Спроси своего брата, знаком ли он с ним?» – писала Анастасия Кате. Упоминание о Леньке снова пробудило память о счастливых временах с царским конвоем в Могилеве: «Чем ты занимаешься? Я хочу вас всех видеть ужасно сильно!.. Когда я смотрю в окно на улицу, я вижу, что все покрыто снегом, и так грустно, потому что уже зима, а я люблю лето и тепло» [1375]. «До сих пор у нас не было никаких оснований жаловаться на погоду, так как было тепло, – рассказывала Ольга Ксении в тот же день, – но теперь мы мерзнем». Она завидовала Ксении, что та сейчас живет в Крыму вместе с матерью и сестрой. «Не сомневаюсь, что там, где ты сейчас, прекрасно. Море такое голубовато-зеленое… Мы все здоровы, наша жизнь идет по-прежнему, так что нет ничего интересного, о чем можно было бы написать» [1376].

Но десять дней во второй половине октября им пришлось терпеть и менее приятное изменение в повседневной жизни. Приехал бывший императорский стоматолог Сергей Кострицкий. Он проделал длинный путь из Крыма, чтобы проверить состояние зубов семьи и провести необходимое стоматологическое лечение Николаю и Александре: они оба страдали от бесконечных проблем с зубами. Кострицкий привез письма и подарки от Марии Федоровны, Ксении и Ольги. Его разместили в квартире Панкратова, и, разумеется, они, общаясь, обсуждали семью и пришли к мнению, что даже здесь, в Тобольске, царская семья по-прежнему «задыхается во все той же неестественной атмосфере», которая была так распространена при дворе. Это привело их к настоящему «духовному голоду» и «жажде познакомиться с людьми из другой среды». Закоснелые традиции «висели на них мертвым грузом и делали их рабами этикета» [1377].

Панкратов, вероятно, высказывал пожелание, чтобы больше времени уделялось расширению кругозора девочек, вместо того чтобы обучать их тонкостями того, «как стоять, как сидеть и что говорить, и так далее». Но, несмотря на это, его поразило, как охотно они рубили дрова и чистили снег, – «их простая жизнь приносила им много удовольствия» [1378]. Заготовка дров на зиму была уже почти закончена, оставалось теперь сложить их в дровяной сарай. В этом девушки охотно помогали отцу, а также чистили от снега двор, ступеньки и крыши хозяйственных построек. Панкратов как-то увидел, что Мария пытается чистить снег сломанной лопатой. «Почему она не попросила другую?» – спросил он и добавил, что и он не представлял себе, что ей может понравиться заниматься такой работой. «А я такую работу люблю», – ответила она [1379]. Пока стояла хорошая погода и можно было работать на свежем воздухе, девушки были счастливы. «Яркое солнце… сразу улучшает мое настроение», – писала Ольга ПВП. Погода была по-прежнему «божественная» почти до конца ноября. «Так что не думайте, что все всегда плохо. Вовсе нет. Как вы знаете, нас не так-то просто расстроить» [1380].

Но в конце месяца уныние должно было охватить их – когда семья узнала об Октябрьской революции в Петрограде. «Вторая революция», Александра писала в своем дневнике 28 ноября, когда эта новость наконец добралась до Тобольска. «Временное правительство свергнуто. Большевики во главе с Лениным и Троцким заняли Смольный. Зимний дворец сильно поврежден» [1381]. Лишь за день до этого Николай написал жизнерадостное письмо матери: «Я много рублю дрова, обычно вместе с Татищевым… Еда здесь превосходная и ее много, не в пример Царскому Селу, так что мы все хорошо устроились в Тобольске и прибавили по 8–10 фунтов [3,5–4,5 кг] в весе» [1382]. Петроград и их прежняя жизнь были теперь таким далеким прошлым для Николая, что он почти не обратил внимания на большевистский переворот. Он даже не упомянул об этом в своем дневнике. Погода была превосходной, он много ходил и рубил дрова – вот что в конечном итоге составляло сейчас суть его жизни [1383]. Долгое время он ничего не говорил об Октябрьской революции. «Николай II страдал молча и никогда не говорил со мной об этом», – вспоминал Панкратов. В конце концов он лишь выразил возмущение в связи с разграблением Зимнего дворца. В середине ноября им наконец доставили газеты, которые сообщали об этом. Николай счел эту вторую революцию «гораздо хуже и более позорной, чем события Смутного времени». Бурные годы междуцарствия в шестнадцатом веке, казалось, имели для него сейчас больше значения, чем недавнее прошлое [1384].