Семь столпов мудрости - Лоуренс Томас Эдвард (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
Все это произошло вопреки моему несовершенному знанию арабов. Меня мучил обман, содержавшийся в моих действиях. В них было больше горьких плодов принятых мною решений на арабском фронте, становившихся главными для восстания. Я поднимал арабов под фальшивыми предлогами и осуществлял ложную власть над жертвами обмана, не намного более очевидную, чем их лица, увиденные моими слезящимися глазами, постоянно ощущавшими боль после года непрерывной пульсации солнечного света.
Мы прождали весь день и всю ночь. На закате из-под куста, под которым я прилег, чтобы сделать в дневнике запись о событиях этого дня, вылез скорпион и, вцепившись в мою левую руку, ужалил меня, похоже, не один раз. Боль в распухшей руке не дала мне спать до рассвета; сняв нагрузку с воспаленного мозга, она оборвала мои бесконечные вопросы к себе самому, как бывает всегда, когда мучительная боль от какого-нибудь поверхностного физического повреждения предельно натягивает обленившиеся нервы.
И все же такая боль никогда не продолжается достаточно долго, чтобы действительно излечить перегруженное сознание. После ночи должна была прийти та самая совершенно непривлекательная и совсем не благородная внутренняя боль, сама по себе провоцирующая мысль и делающая свою жертву еще менее выносливой. В этих обстоятельствах война казалась таким же грандиозным сумасшествием, как мое постыдное лидерство – преступлением, и поэтому, посылая за нашими шейхами, я был на грани того, чтобы отдать и себя, и мои притязания в их руки.
Вскоре объявили о подходе поезда. Он шел из Маана, и это был пожарный поезд, с большим грузом воды. Он прошел над заложенной нами миной без последствий. Арабы были рады, благодарили меня, потому что вода в качестве трофея вовсе не волновала их мечты. Мина не сработала, и поэтому после полудня я со своими учениками отправился к линии, чтобы заложить поверх лиддита электрическую мину, от взрыва которой обязательно должна будет сдетонировать первая. Мы рассчитывали на то, что дымка, а также известная полуденная сонливость турок помогут нам остаться незамеченными. Наши надежды оправдались, потому что за час, в течение которого мы закапывали мину, у турок никакой тревоги не было. Мы проложили электрические провода от южного моста к среднему, под аркой которого надежно спрятали подрывную машинку, чтобы ее не было видно с проходящего сверху поезда. Пулеметы Льюиса мы расположили под северным мостом, чтобы обстреливать продольным огнем хвост поезда, когда взорвется мина. Арабы должны будут залечь цепочкой в полосе кустов, пересекавших долину в трехстах ярдах от железнодорожного полотна. После этого мы прождали целый день, страдая от жары и мух. Патрули противника методично обходили линию утром, после полудня и вечером.
На следующий день, около восьми часов утра, от Маана стал двигаться в нашем направлении столб дыма. Как раз в этот момент делал обход первый патруль. В нем было всего полдюжины солдат, но если бы они заметили что-нибудь подозрительное, то могли бы остановить поезд. Мы в крайнем напряжении ждали. Поезд шел очень медленно, а патруль то и дело останавливался.
По нашим расчетам, в момент подхода поезда солдаты могли оказаться на расстоянии трехсот ярдов от нас. Мы приказали всем занять позиции. Паровоз с двенадцатью гружеными вагонами, задыхаясь под собственной тяжестью, преодолевал подъем. Я сидел под кустом в сотне ярдов от мины, и мне были видны и ее место, и группа с подрывной машинкой, и пулеметные огневые точки. Услышав, как по их пролету прошел поезд, Фаиз и Бедри закружились в военном танце вокруг небольшого ящика электрического устройства. Залегшие в канаве арабы тихо шептали мне, что пора открывать огонь, но я вскочил и замахал головным убором именно в тот момент, когда паровоз оказался точно над пролетом. Фаиз мгновенно нажал на рукоятку, и сразу же раздался сильный грохот, и, как неделю назад в Мудоваре, к небу взметнулись пыль и черная гарь, накрывшие под кустом и меня. Над местом взрыва повис серо-желтый тошнотворный дым от лиддита. Заговорили пулеметы Льюиса, выпустившие три или четыре коротких очереди. Арабы закричали и, возглавляемые Пизани, испустившим боевой клич каким-то вибрирующим, словно женским, голосом, дикой лавиной обрушились на поезд.
Появившиеся на буферах четвертого от конца вагона турки расцепили состав, чтобы хвост поезда покатился под уклон обратно, в направлении Маана. Я сделал слабую попытку подложить под колесо камень, но, видно, не слишком старался в этом преуспеть. Мне казалось честным и разумным, чтобы бо?льшая часть трофеев была таким образом спасена от разграбления. Какой-то турецкий полковник, высунувшись из окна вагона, выстрелил в меня из маузера, но пуля лишь слегка задела мое бедро. Я посмеялся чересчур энергичной попытке кадрового офицера продолжить войну убийством одного человека.
Наша мина обрушила ближайший пролет моста. На паровозе разворотило топку и разорвало много дымогарных труб. Кабина машиниста была сорвана, паровой цилиндр далеко отброшен, рама сильно покорежена, два ведущих колеса и шатуны разлетелись на куски, а тендер вошел в первый вагон, как одна труба телескопа в другую. Около двух десятков турок погибло, других захватили в плен. Они стояли шеренгой вдоль рельсов, душераздирающими воплями моля сохранить им жизнь, хотя арабы убивать их и не собирались.
Вагоны поезда были загружены провиантом. Его было, наверное, около семидесяти тонн, этого «срочного груза» для Медайн-Саиха, как гласила транспортная накладная. Копию ее мы отослали Фейсалу в приложение к подробному отчету о своем успехе, а на оригинале расписались в получении груза и оставили его в багажном вагоне. Кроме того, мы прогнали на север несколько десятков гражданских лиц, рассчитывавших попасть в Медину.
Пизани руководил выгрузкой трофеев и уничтожением того, что арабам было не нужно. Как и раньше, арабы из лихих воинов превратились в обыкновенных погонщиков верблюдов, шагая за тяжело нагруженными животными. Фаррадж держал мою верблюдицу, пока Салем и Дайлан грузили на нее подрывную машинку и тяжелый кабель. Когда мы закончили свою работу, спасательные отряды турок были уже в четырехстах ярдах от нас, но мы ушли, не потеряв ни одного человека ни убитым, ни раненым.
Мои ученики впоследствии самостоятельно подрывали объекты противника и учили этому искусству других. Слух об их успехах катился по племенам нараставшей волной и не всегда вызывал адекватную реакцию. «Пришлите нам специалиста, и мы будем взрывать поезда», – писал Бени Атыя Фейсалу. Тот послал к нему Саада, агейла-самоучку, с чьей помощью они захватили важный поезд, в котором ехал Сулейман Рифада, наш нудный знакомец по Веджу, с двадцатью тысячами фунтов стерлингов золотом и с дорогими трофеями. История повторилась – но на сей раз Сааду достались только провода.
За следующие четыре месяца наши специалисты из Акабы уничтожили семьдесят паровозов. Передвижение по железной дороге стало для противника ненадежным и опасным. В Дамаске пассажиры стремились получить места в задних вагонах и даже давали за это взятки. Машинисты бастовали. Движение гражданских поездов почти прекратилось, и мы создали угрозу для Алеппо, просто отправив однажды вечером по почте в дамасскую ратушу уведомление о том, что благонамеренные арабы впредь будут пользоваться Сирийской железной дорогой на свой страх и риск. Потеря паровозов была для турок болезненной. Поскольку подвижной состав был общим для Палестины и Хиджаза, наши диверсии не просто делали невозможной массовую эвакуацию из Медины, но и начинали отрезать армию под Иерусалимом, притом тогда, когда британская угроза особенно усилилась.
Тем временем меня телеграммой вызвали в Египет. Аэроплан доставил меня в штаб объединенного командования, где Алленби из лучших побуждений воссоздавал разбитую британскую армию. Он спросил меня, что означают наши действия на железной дороге, или, скорее, не означают ли они чего-нибудь другого, кроме мелодраматической рекламы дела Фейсала.
Я объяснил, что надеюсь оставить эту железную дорогу в рабочем состоянии, но только до Медины, где норма денег, выделяемых на питание корпусу Фахри, меньше, чем для заключенных каирской тюрьмы. Самым надежным способом ограничить движение по линии, не убивая людей, было нападение на поезда. Станции были самыми защищенными объектами железной дороги, и поэтому мы предпочитали ослабление участков в ближайшем соседстве с противником, пока наша регулярная армия не пройдет обучение и не станет достаточно многочисленной и экипированной, чтобы окружить Маан.
