В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста - Кегель Герхард (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
По пути сопровождавшие меня солдаты расспрашивали, кто я такой, где выучил русский язык, долго ли, по моему мнению, продлится еще война. Потом они потребовали мои документы. Кроме воинского удостоверения со мной было еще мое дипломатическое удостоверение, которое я взял на фронт, чтобы мне быстрее поверили, когда, оказавшись по другую сторону баррикады, я буду объяснять, кто я такой. Один из солдат порвал мои документы в клочья и бросил их в снег. Я стал объяснять ему, что эти документы представляют интерес для Красной Армии, но он сказал в ответ, что мне, военнопленному, эти удостоверения больше не нужны. Наконец мы добрались до проселочной дороги, которая выходила на шоссе. Мне было сказано, чтобы я шел все прямо, и я доберусь до сборного пункта военнопленных. У них же самих нет больше времени, чтобы доставить меня до места. И они поехали дальше.
И вот я стою темной ночью один на этой проселочной дороге. В лесу я чувствовал себя более уверенно. Здесь еще совсем недавно шел жестокий бой. На разрытом гусеницами танков снегу лежали раздавленные и обледеневшие уже трупы, и кто это – немецкие или советские солдаты, определить было уже невозможно. Убитые лежали и на обочине дороги. Повсюду стояли сгоревшие и брошенные автомашины, были разбросаны обломки тягачей и другой техники.
Примерно в двухстах метрах от шоссе у крестьянского дома стоял советский часовой. К тому времени ко мне присоединился другой немецкий солдат, который, как и я, искал сборный пункт военнопленных. Через десять минут нас было уже шестеро. Часовой у дома, казалось, нас не замечал.
Подняв руки, я подошел к нему и, сказав, что мы добровольно сдались в плен, спросил, что нам делать. Часовой, стоявший на посту у дома, где квартировал советский майор, комендант поселка, посоветовал мне снять унтер-офицерские погоны переводчика. Затем он предложил мне подождать на другой стороне дороги, сказав, что сейчас спросит майора. Через некоторое время он вышел из дома и отвел нас в комнату пустого соседнего дома, заметив, что здесь мы можем переночевать, а утром нас отведут на сборный пункт военнопленных.
Едва мы улеглись спать на чисто вымытом деревянном полу, как часовой привел в нашу комнату еще пятерых немецких солдат, искавших дорогу в плен. Среди них находился молодой человек из Данцига, у которого буквально только что была прострелена грудь. Пуля прошла насквозь. Как ни странно, крови он потерял совсем немного.
Часовой трогательно заботился о раненом. Он раздобыл водки, чтобы продезинфицировать рану, и твердо потребовал, чтобы трое или четверо немецких военнопленных отдали свои перевязочные пакеты, зашитые в их кители. Ведь добиться этого одними лишь уговорами было невозможно. Затем он помог сделать пленному солдату перевязку. Между прочим, он так хорошо обработал и перевязал рану, что молодой солдат из Данцига – я, к сожалению, забыл его фамилию – без особых трудностей выдержал тяжелый трехдневный переход до лагеря военнопленных.
Это искреннее стремление советского часового сохранить жизнь военнопленному «фрицу» как-то сблизило нас с ним. Мы побеседовали с ним немного, а затем он вновь встал на свой пост перед домом коменданта поселка.
Немного позднее к нам присоединились еще трое немецких солдат, которые тоже решили сдаться в плен.
Тем временем часовой разбудил военного коменданта. Я обратился к нему с просьбой выслушать меня, заявив, что я участвовал в борьбе против Гитлера. Он, казалось, был готов поверить мне, но все же заметил, что, возможно, я говорю правду, а может быть, и нет. Ведь он же не может проверить. Он дал мне совет дать показания и запротоколировать все это в лагере для военнопленных. Утром, сказал он, нам следует пойти на сборный пункт военнопленных, расположенный на другом конце поселка. Но у него нет никого, кто мог бы сопровождать нас.
Услышав это, я попросил его дать мне справку, подтверждающую, что он приказал мне доставить на сборный пункт группу поименно перечисленных в данной справке военнопленных и что мы сдались в советский плен добровольно. Майор согласился. Я быстро составил список пленных, майор подписал его и поставил печать. Этот приобретший силу документа список оказался чрезвычайно полезным. Когда мы на следующий день направились без сопровождающего солдата к сборному пункту – а ведь шла целая группа солдат в немецкой форме, – то, естественно, привлекали к себе внимание. По пути нас неоднократно останавливали красноармейцы. Поскольку здесь совсем недавно шли тяжелые бои, отношение к нам, солдатам фашистского вермахта, было далеко не дружелюбное. Но благодаря моей драгоценной «справке», предъявляя которую я неизменно по военному докладывал, кто мы такие и куда идем, все окончилось благополучно.
Гитлеровская армия без нацистов?
На сборном пункте, где я в последний раз доложил о доверенной мне группе и затем сдал свою «справку», как раз шло построение колонны, которая должна была направиться в лагерь военнопленных. В колонне было несколько тысяч человек. Никто не знал, куда лежал наш путь. Моя попытка объяснить, кто я такой, успеха не имела. Ни у кого не было времени выслушать меня и записать мои показания. Один из советских переводчиков в ответ на мое обращение посоветовал мне не распространяться о том, что я коммунист, пока мы не доберемся до настоящего лагеря военнопленных.
Я понял этот совет лишь тогда, когда, отвечая на привале на вопрос одного из сопровождавших колонну советских солдат, честно признался ему, что я член коммунистической партии. Услышав это, он потребовал, чтобы я показал ему свой партбилет. У меня, разумеется, не было его с собой – я уничтожил свой партбилет после ареста Ильзы Штёбе. Кроме того, объяснил я солдату, будучи солдатом фашистского вермахта, я просто не мог хранить при себе партбилет.
Когда я немного огляделся и поговорил с шедшими вместе со мной пленными, я понял суть первой реакции некоторых советских солдат на мои утверждения, что я коммунист. Если судить по словам пленных из нашей колонны, то в гитлеровской армии вообще не было фашистов. По крайней мере каждый второй утверждал, что он либо член КПГ, либо всегда относился к коммунистам с симпатией, либо на каких-то выборах голосовал за КПГ, а сам он, как минимум, являлся социал-демократом.
Слыша подобные утверждения, диктовавшиеся чаще всего страхом перед возмездием, тот, кто не знал по собственному опыту положения в фашистском вермахте, не мог взять в толк, кто же, собственно, совершил все бесчисленные преступления, которыми запятнала себя гитлеровская армия. И нет ничего удивительного в том, что многие советские солдаты были убеждены: все «фрицы» – фашисты, им нельзя верить.
Марш, который я совершил вместе с этим полчищем полностью деморализованных военнопленных, остался в моей памяти как одно из самых неприятных событий в моей жизни. Все, что плохо лежало, немедленно исчезало. В первую из трех ночевок во время нашего перехода нас разместили в большом здании школы, примерно по 80 пленных в классной комнате. Мне потребовалось выйти на несколько минут во двор. Когда я вернулся, то не обнаружил своей шинели, которую оставил на полу, чтобы никто не занял моего места. Мои соседи, по их словам, ничего не заметили. Так я остался без шинели. Это было в январе 1945 года, мороз достигал 8–15 градусов. Я подобрал где-то рваное шерстяное одеяло, натянул его на плечи и опасливо следил за тем, чтобы его не украли. Во время следующего ночлега, когда я расположился на лестничной клетке какого-то бывшего помещичьего дома, один из бывших рядом «фронтовых товарищей» украл у меня очки. Поскольку я очень близорук и не мог обходиться без очков, то, чтобы не раздавить их, я спал в очках. Почувствовав, что их снимают, я очнулся, но не сразу пришел в себя. Когда же я проснулся совсем, то не обнаружил на темной лестничной клетке ни вора, ни очков. Это было для меня еще более тяжелой потерей, чем пропажа шинели.
Совершив трехдневный переход, который я выдержал несмотря на поврежденную ногу, мы наконец прибыли в пересыльный лагерь в Радоме.
