С Роммелем в пустыне. Африканский танковый корпус в дни побед и поражений 1941-1942 годов - Шмидт Хайнц Вернер
Мы по радио вызвали машину и вернулись в штаб-квартиру дивизии.
Несколько часов спустя я явился к Роммелю, хорошо понимая, какой будет его реакция на наш утренний провал. С удивлением и облегчением я услышал:
– Шмидт, поезжайте назад к Ольбрихту и передайте ему, чтобы он вывел танки к высоте 112.1.
Я ехал назад с легким сердцем, зная, что везу такие новости, каких никто не ждал.
Я увидел на горизонте танки, по корпус врытые в землю, с закрытыми смотровыми щелями. Снаряды орудий Тобрука пели свое ежедневное благословение.
– Откуда, черт возьми, у англичан столько боеприпасов? – спросил я у водителя.
Он не ответил – да я и не ждал ответа, – только нажал на газ, и мы прорвались сквозь рой снарядов в низину. Мы добрались до первого танка, и его смотровые щели открылись. Из люка высунулся Ольбрихт, и я прокричал ему приказ Роммеля.
– Слава богу, – сказал он с облегчением. – Наконец-то разумный приказ.
Неделю или две спустя генерал Штрайх и полковник Ольбрихт были уже на пути домой – «с котелками на голове», как говорят англичане в таких случаях, или «на своих верблюдах», как говорим мы. С тех пор я их больше не встречал, но отметил, что одним из офицеров, участвовавших в антигитлеровском путче 20 июля 1944 года, был некий генерал Ольбрихт. Может быть, тот самый Ольбрихт?
Глава 7
Штурм Пиластрино
Однажды в середине апреля в район нашей штаб-квартиры, расположенной западнее Белого дома, прибыла любимая танковая разведгруппа Роммеля. Ее командир подполковник фон Вегмар доложил генералу о прибытии. Я уже собирался было расправиться с драгоценной банкой консервированных фруктов, которую Берндт достал по знакомству в офицерской столовой, как вестовой Гюнтер сообщил, что меня вызывает Роммель.
Только два человека – Роммель и я, не отходивший на протяжении этих дней от него ни на шаг, знали, как проехать мимо Тобрука в сектор подполковника графа Шверина, расположенного к востоку от крепости. Поэтому-то он меня и вызвал. Роммель представил меня фон Вегмару и сказал:
– Покажете разведгруппе кратчайший путь мимо Тобрука до Виа-Балбия.
Виа-Балбия итальянцы называли дорогу, шедшую по побережью.
Ориентируясь по Полярной звезде, я к полуночи вывел разведгруппу на прибрежную дорогу, обменялся рукопожатиями с фон Вегмаром и поехал домой. Мы с водителем моей машины валились с ног от усталости, когда утром добрались до штаб-квартиры. Берндт встретил меня хорошими новостями – фон Вегмар взял Бардию. Эта деревня на утесе, расположенная совсем недалеко от египетской границы, находилась в руках противника с тех самых пор, когда Уэйвел столь бесцеремонно выгнал оттуда итальянского генерала Берганзоли, которого австралийцы прозвали Электрические Усы.
Несколько дней спустя разведгруппа, усиленная несколькими танками, овладела фортом Капуццо на самой границе и вошла в Соллум. К 27 апреля проход Халфая стал нашим, и мы рассматривали с его эскарпа побережье Египта. Фон Вегмар был представлен к награде – он получил Рыцарский крест Железного креста.
– Тот, кто владеет Пиластрино, тот видит карты других игроков. Это – ключевой пункт в обороне Тобрука, – заявил Роммель на собрании офицеров штаба.
Снова и снова обращал он свой взор на Акрому, а оттуда – на восток, на Пиластрино, высоту в юго-западном секторе крепости.
Роммель разработал план еще одного удара. Помня о том, что произошло с четырьмя танками, он велел батальону итальянских берсальеров занять прежние позиции перед возвышением напротив Пиластрино; отсюда он собирался бросить пехоту в атаку. Он сам разведал местность и нашел самую подходящею позицию для итальянцев.
Мы оставили «мамонт» в передовой штаб-квартире и выехали, как обычно, на двух открытых машинах и бронемашине. Вместе с генералом были Альдингер, Берндт и я.
Поступило сообщение, что австралийцы, расположенные в секторе напротив итальянцев, в течение ночи проявляли бешеную активность. Роммель хотел выяснить, как обстояли дела сейчас, и отправился туда самолично. Приблизившись к сектору, мы обнаружили там полнейшую тишину и готовы были уже сделать вывод, что ночная активность противника была, как это часто случалось раньше, сильно преувеличена нашими союзниками. Молчала даже артиллерия Тобрука.
Но загадка вскоре разрешилась – мы не нашли во всем секторе ни одного итальянца, за исключением обслуги нескольких отдельных итальянских батарей, расположенных в тылу и совершенно не защищенных пехотой. Мы внимательно осмотрели возвышение и увидели сотни солнцезащитных шлемов, украшенных веселенькими разноцветными петушиными перьями, – это были шлемы берсальеров. И больше ничего. И тут до нас дошло, что австралийцы этой ночью, должно быть, «сняли» весь батальон наших союзников.
Роммель поспешно велел остаткам подразделений из Акромы прикрыть оголившийся участок фронта. После этого он издал строгий приказ, позже многократно обсуждавшийся в высших итальянских кругах, согласно которому офицеры, струсившие в бою, подлежали немедленному расстрелу.
Вернувшись в штаб-квартиру, Роммель имел откровенный разговор с итальянским офицером связи, его превосходительством генералом Кальви, зятем короля Виктора-Эммануила, высоким, худым офицером, с длинным узким лицом и большим носом, типичным для тосканца. Он свободно говорил по-немецки, и Роммель относился к нему с уважением. Но разговор с Роммелем очень расстроил Кальви, и он на какое-то время отдалился от генерала.
В штабе Африканского корпуса теперь уже пришли к выводу, что итальянский солдат готов сотрудничать и помогать своим союзникам, и порой даже охотнее, чем сами немцы; в таком настроении он способен воевать храбро, если, конечно, дать ему хорошее оружие и способных командиров. Но в том-то и была беда, что ни того ни другого у него не было.
Штурм Тобрука через Пиластрино был назначен на 30 апреля.
Роммель, как обычно, выбрал для него войска, с которыми он поддерживал тесный контакт. Он собрал людей из разных подразделений и сформировал из них ударную группу, по численности едва равную численности полка. Командовать этой группой должен был майор Шреплер. К штурму подготовились очень тщательно, использовав все имеющиеся ресурсы.
Мы двинулись вперед на «мамонте». Роммель, Альдингер и я наблюдали за началом штурма с наблюдательного пункта на высоте. Первыми на позиции противника обрушились бомбардировщики, а затем наша артиллерия поддерживала наступление своим огнем. Учитывая смешанный состав ударной группы, войска Шреплера продемонстрировали во время своего наступления чудеса взаимодействия. Пушки Тобрука обрушили на них ураганный огонь. Хорошо замаскированные австралийские снайперы также всячески пытались остановить наступление. Только к вечеру нашим войскам удалось достичь колючей проволоки и минного поля.
Роммель не отводил бинокля от поля боя. Увидев, что Шреплер достиг минного поля, он велел мне:
– Шмидт, отправляйтесь к Шреплеру. Пусть он закрепляется на достигнутых позициях и постарается их удержать. Он получит подкрепления, и ночью штурм будет продолжен.
Нелегко было быстро пробраться в одиночку через открытое поле, на захват которого пехота потратила целый день. Я постарался пройти его как можно скорее, и всякий раз, когда что-то меня задерживало, мне казалось, что взгляд Роммеля сквозь бинокль прожигает мне штаны на заднице. Я добрался до Шреплера как раз перед наступлением темноты.
Ночью ударные группы, поддерживаемые самолетами, с которых сбрасывались осветительные бомбы, были снова посланы в атаку. После ожесточенной схватки в темноте было захвачено несколько бетонных опорных пунктов. «Нам удалось проломить брешь в обороне противника», – писал Роммель в официальном отчете.
С наступлением дня у нас появился новый союзник, правда весьма сомнительный, – поднялась небольшая песчаная буря, и видимость сразу же упала. Песок и помогал, и мешал нам. Передовой отряд ударной группы, шедшей на Рас-Медавву, сразу же потерял всякую способность ориентироваться – солдаты не видели, что они делают и куда идут. Австралийские укрепления были плохо видны на ровной поверхности – они располагались в ложбинах. Наши люди частенько проходили между двумя бункерами, даже не заметив их, и неожиданно получали пули в спину.
