Под созвездием Ориона - Крапивин Владислав Петрович (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .TXT) 📗
Он был гулким, этот громадный дощатый «храм веселья и смелости», и музыка вечерних представлений часто долетала до нашего двора.
Особенный ажиотаж у любителей цирка вызывали соревнования по французской борьбе (тогда те, кто искоренял «преклонение перед Западом» еще не переименовали ее в классическую). Это опять же напоминало Одессу времен Пети Бачей. Имена борцов были, как говорится, у всех на устах. За знаменитостями ходили мальчишки.
Самой большой известностью пользовался негр Франк Гуд.
Взрослые говорили, что он не «полностью негр», а мулат. И правда был он не черный, а какой-то серовато-коричневый. Но все-таки достаточно темнокожий. Его появление на улицах привносило в тюменскую жизнь экзотику заморских стран. Словно веял ветер Гаваны, про которую мы знали из песни «Голубка». Франка Гуда любили.
Однажды я сказал своему приятелю Семке Левитину:
– Завтра борются Франк Гуд и Хаджи-Мурат. Ты за кого?
– Конечно, за бедного негра!
Я взял на себя смелость заметить, что сейчас-то Франк Гуд, наверно, уже не бедный. Наверно, успел подзаработать, когда приехал в Советский Союз. Вон какой полный и модно одетый…
– Но зато сколько он натерпелся в проклятой Америке!
Я не стал спорить. Хотя, по правде говоря, у меня копошились сомнения: такой ли уж настоящий этот негр (или мулат) и жил ли он когда-нибудь в страшной стране, где только и знают издеваться над чернокожими и готовить новую войну?
Но эти сомнения держал я глубоко в себе, так же, как мысли о сходстве железнодорожных милиционеров с городовыми…
Естественно, матчи французской борьбы проходили не только в цирке, но и во многих дворах. Юные борцы в замызганных майках и сатиновых трусах до колен, сопя и стискивая зубы, копировали излюбленные приемы кумиров.
Самым известным приемом был «двойной нельсон» (так, по крайней мере, мы его называли). Нужно было напасть на партнера со спины, сунуть руки ему под мышки, завести назад и сомкнуть пальцы замком у него на затылке. А потом крути и ломай соперника, стараясь уложить на живот, а после и на лопатки…
Помню один такой матч у нас во дворе на улице Герцена. В сорок седьмом году.
Арена была устроена недалеко от забора из горбылей, который отгораживал от двора кирпичный магазинчик (он назывался «хлебный распределитель» – хлеб тогда все еще выдавали по карточкам). Круг диаметром метра три обложили, словно клумбу, обломками кирпичей и посыпали опилками. Опилок хватало, потому что неподалеку, у своего сарая, главный человек во дворе, Иван Георгиевич, с помощниками пилил и колол привезенные на зиму дрова. Опилки он уступил безвозмездно.
Забор был украшен двумя цирковыми афишами, которые для этой цели отдал нам мой дядюшка. На одной были перечислены борцовские пары очередного матча. На другой черноволосая фокусница Мария Марчес держала на ладони лилипута – одного из маленьких актеров своей труппы. Улыбка ее была столь плотоядна, что становилось страшно за малыша.
Зрителей собралось довольно много. Народ дошкольного возраста, девчонки наших лет, две любопытных тетушки и вредная коза Липа не менее вредной соседки Таисии Тимофеевны. Кроме того, в щели между горбылями поглядывали те, кто стоял в очереди за хлебом. А по гребню забора ходил петух Ивана Георгиевича, важностью и недовольным «выражением лица» напоминавший хозяина (имя петуха не помню, врать не хочу).
Конечно же, зловредный жребий свел меня для борьбы с моим вечным приятелем-недругом, с рыжим Толькой Петровым (о котором я уже не раз писал в разных повестях). Мы вышли на арену. Я был в своем «трофейном» костюмчике небесного цвета, Толька в рваной тельняшке-безрукавке и широченных трусах той же расцветки, что его апельсиновая прическа-ежик. В общем, выглядели мы живописно, и зрители вправе были ожидать эффектной схватки.
Они не ошиблись в ожиданиях, хотя кончился матч неожиданно.
После недолгого топтания и попыток ухватить друг друга мы сшиблись, я скользнул Тольке за спину и – вот удача-то! – зажал его «двойным нельсоном». Начал гнуть к опилкам. Победа явно склонялась на мою сторону. Но мой противник вероломно пренебрег благородными правилами, изловчился и своей грязной задубелой пяткой саданул меня в коленную чашечку. Я взвыл. Расцепил пальцы и вделал Рыжему по затылку нижней частью ладони – тем движением, которым досылают в канал пушечного ствола застрявший снаряд. Рыжий устремился с арены. Запнулся за кирпичи и врезался в горбыли забора.
Далее – такая картина: я реву, прижимая ладони к колену, а Толька сидит в лебеде и воет, одной рукою держась за ушибленный палец на ноге, а другой ощупывая шишку на лбу.
Эта интермедия длилась полминуты (при неприличном веселье зрителей). Затем оба мы изготовились, чтобы начать новую схватку, уже далекую от борцовских правил. Но судья Пашка Шаклин, который был старше на три года, не допустил кровопролития. Растолкал нас в разные стороны и сообщил, что мы исключаемся из соревнований за нарушение правил.
– Меня-то за что?! – с новой силой взревел я. – Рыжий первый начал!
Пашка снисходительно разъяснил, что если бы я стерпел неправильный прием соперника и не вмазал в ответ, то был бы признан победителем. А теперь – гуляйте оба…
Я (по мнению многих, «культурный ребенок») назвал Пашку нехорошим словом «пидарас», после чего был вынужден долго отсиживаться в каморке дяди Бори. До той поры, когда весь двор взволновало новое событие.
Петух Ивана Георгиевича и коза Липа что-то не поделили и устроили поединок не хуже нашего. На той же арене!
Если дерутся два петуха, ничего удивительного. Когда бодаются две козы, тоже дело обыкновенное. Но сейчас!.. Это было зрелище! Худая бородатая Липа взрывала задними копытами опилки, будто боевой скакун. Черно-огненный предводитель хохлаток с клекотом ходил кругами и время от времени атаковал клочкастый Липин круп.
Мы с Толькой, забыв обиды, уселись рядышком на поленице и кричали «бойцам» азартные советы. К счастью, Ивана Георгиевича и Таисии Тимофеевны не было поблизости. Мы наслаждались гладиаторской схваткой до той минуты, когда Липа, взлягивая и оскорбленно мемекая, умчалась за сарай.
Вдоволь похохотать и обсудить происшедшее мы не успели. Бывает, что необычные случаи следуют друг за дружкой, как в кино. Мимо распахнутой калитки проскакал про дощатому тротуару белый жеребец!
Мы сразу поняли – сбежал из цирка. Потому что за скакуном с криками мчались униформисты в черно-красных мундирах и узких штанах с галунами. Затем, словно конники-буденновцы, проскакали на гнедых лошадях всадники – то ли служители, то ли артисты-джигиты. Все они очень быстро скрылись за поворотом, мы не успели броситься следом.
А через несколько минут мы увидели, как беглеца ведут под узцы обратно. Конь шел спокойно и гордо, не унижая себя брыканьем и бесполезным сопротивлением.
Нам было жаль этого серебристого красавца с коричневыми клеймами-звездами на бедрах. Мы смотрели на него с тем же чувством, что на заключенных, которые длинной колонной часто ходили по нашей улице из недалекой тюрьмы куда-то на работу. Под охраной сумрачных часовых с длинными колючими винтовками…
Чтобы попасть в цирк, надо было выстоять очередь за билетами. Ребятишек без родителей пускали только на дневные представления, по воскресеньям. Билеты начинали продавать в пятницу. Длинная вереница мальчишек и девчонок извилисто вытягивалась по цирковому скверу. Спорили, толкались, смеялись, гудели стручками акации. Заглушали тревожное томление: хватит ли денег на билет?
Места на самом верху, в десятом и девятом рядах, стоили три рубля (длинные зеленые бумажки с красноармейцами в касках). Средние ряды – пятерка. Первые – червонец. А стулья у самой арены, в ложах-загородках, – страх подумать! – аж двенадцать рублей.
У меня больше пяти рублей сроду не бывало. У моих приятелей тоже. И вот стоишь со скомканной бумажкой в потном кулаке, страдаешь от неизвестности. Повезет – не повезет?.. Ура, повезло! Вот она, вожделенная синяя полоска с чернильными цифрами и милым сердцу значком – акробатом на трапеции, окруженным кольцевой надписью «Госцирк». А потом – два дня радостного нетерпения и наконец – праздник!
