Стража Лопухастых островов (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (лучшие книги без регистрации txt) 📗
В редкостях приятно рыться
В магазине на Кожевенной,
Где стоит в окошке рыцарь
Рядом с храбрым отражением…
Я даже одно время использовал эти строчки в рекламном объявлении, которое рыцарь Витя держал в своей железной перчатке… Это я его так зову — Витя. А отражение — Митя… А Геночка я весьма обязан и почитаю своим долгом… Да! Но где же антибредин? — Валентин Валентиныч сменил позу и стал обычным растерянным старичком, который что-то суетливо ищет на столе.
Длинный, на массивных точеных ногах стол был одновременно и прилавком. С краю стоял кассовый аппарат (как и всё здесь — старинный), а по всей дубовой поверхности были раскиданы бумаги, толстые книги в кожаных корках, шкатулки, театральные бинокли и еще много чего. В общем, порядок такой же, как на столе у Иги. Валентин Валентиныч торопливо перебирал все это хозяйство. В магазине было темновато — зеркало в окне загораживало уличный свет — и над прилавком светили две лампочки. Они яркими зайчиками отражались в лысине хозяина магазина. Тот поднял черный ящичек с круглым стеклом и рычажками. Под ним наконец обнаружилось лекарство.
— Ага! Вот! Прошу…
Ига, благодарно сопя, сунул пакетик с таблетками в карман.
— Валентин Валентиныч, а утюг вы все-таки возьмите, ладно? Чтобы нам не тащить обратно. В нем, наверно, полпуда…
— Гм… А если я попрошу вас отнести его совсем недалеко?
— Куда? — сказал Ига и охнул про себя.
— Совсем-совсем рядышком! В городской музей, к Якову Лазаревичу Штольцу. У меня-то, по правде говоря, этого добра достаточно… — Владелец «Двух рыцарей» зажатым в руке черным ящичком показал на полки.
— А в музее разве такого нет? — несмело удивилась Степка.
— Есть! И предостаточно! — словно обрадовался Валентин Валентиныч. — Но если вы принесете данный экспонат и скажете, что в дар от меня, это будет как бы… ну, скажем, этакий жест. Да! Милейший Яков Лазаревич упрекает меня, что я давно уже ничего не жертвовал музею, хотя должен делать это, как давний житель и патриот Малых Репейников. Во-первых, он не совсем прав, а во-вторых… не могу же я передать музею половину товарного фонда! Я все-таки коммерсант!.. Ну и вот… А утюг — это своего рода политический ход и в то же время… как это? Под… под…
— Подначка! — догадался Ига.
— Именно! Именно! С одной стороны — это никакая не историческая ценность, а с другой — весьма увесистый дар!
«Да уж, увесистый», — мысленно согласился Ига, глядя на лежащий у ног утюг бр. Алексеевых. Но не отказываться же! Особенно когда антибредин в кармане…
2
Всем было известно, что два старых холостяка — Клин и Штольц — вечные друзья-спорщики. Дружили они со школьных лет, а спорили из-за предметов старины. Старину любили оба. Но Яков Лазаревич заведовал Краеведческим музеем и на всякие антикварные вещи смотрел как на экспонаты. Валентин же Валентиныч был, как известно, торговец — хотя и не очень оборотистый, но со своим интересом. Порой он отдавал в экспозицию кое-что из магазинного фонда и даже (ходил такой слух) завещал передать музею после своей кончины все имущество. Но пока он, несмотря на преклонный возраст, покидать наш грешный мир не собирался. И директор Штольц этого (упаси Господи!) и не хотел. Но он, директор, хотел, чтобы родной музей делался все интереснее (и даже переплюнул бы ново-груздевский!). И потому он время от времени заводил в магазине такие вот разговоры:
— Валечка, ну зачем тебе этот портрет неизвестного художника, где такой несимпатичный бородатый тип?
— Не тип, а почетный гражданин Малых Репейников, купец первой гильдии Климентий Фомич Тягушинский, который, кстати, двести лет назад построил этот самый дом.
— Ну и построил. Ну и что? Сейчас-то он здесь зачем? А в музее он был бы на самом подходящем месте. Там галерея почетных граждан, и он стал бы ее украшением!
— А ты знаешь, во сколько обошлось мне это «украшение»?
— Ну и во сколько?.. Ну и что?.. По-моему, ты пока не похудел от голода…
— Ты намекаешь на мою комплекцию? Это свинство! Если я не такой костлявый Дон Кихот, как некоторые, это не значит, что…
— Валечка, извини, я не намекаю! Я только хотел сказать, что, в конце концов, если портрет очень тебе понадобится, я ведь могу и вернуть. Я…
— Ага, от тебя дождешься!
Директор Штольц — худой, с козлиной бородкой и сияющими очками — выпрямлялся:
— Сударь, я, по-моему, ни разу не имел случая дать вам повод для упреков в нечестности. Вы… господин Клин… злопыхатель!
— А вы, господин Штольц, скан-да-лист!
— А вы… вы… я не побоюсь это слова — сквалыга! Да!
— Это после того, как я снабдил экспонатами целый зал девятнадцатого века!
— Ха. Ха. Ха! Зал! Закуток! Я сегодня же верну эти экспонаты в вашу лавку старьевщика!
— В вашем чахлом музее нет грузовой машины!
— Я притащу их на себе! Принципиально! Пусть весь город видит, какой барышник содержит свою торговую точку на одной из центральных улиц! А эта заплесневелая парсуна — которая мне вовсе не нужна, тьфу! — пусть висит здесь и спрашивает тебя укоризненными глазами: «Что вы имеете в душе, господин Клин? Совесть или кассу?»
— Если у меня в душе касса, то у вас, господин директор… Да забирай ты, забирай этот окаянный портрет!.. Скоро я поставлю специальную электронную систему, чтобы не подпускала тебя к магазину на мушкетный выстрел.
— А каким способом определишь дистанцию? У тебя среди товаров есть мушкеты?
— Не надейся, не покажу… И как я терплю тебя шестьдесят с лишним лет?!
— Между прочим, я тебя терплю ровно столько же… Поможешь упаковать?
— Успеешь…
Валентин Валентиныч запирал дверь и вешал на перчатку рыцаря Вити табличку: «Извините, закрыто на санитарный час». Потом вел слегка смущенного школьного друга в заднюю комнатку. Доставал из шкафчика плоскую бутылочку с этикеткой «Репьёвская классическая» и две рюмки из розоватого стекла.
— Между прочим, — не мог удержаться он, — знаешь, что за рюмки? Из посудного набора местного предводителя дворянства Ивана Аполлинарьевича Штандарт-Полуспинова!
— И ты используешь их для какой-то современной бормотухи!
— Сам ты бормотуха! Репьёвскую только из таких и пить…
— Все равно! Им самое место не здесь, а в витрине «Предметы дворянского быта времени нашествия Бонапарта».
— Если не перестанешь, не дам ни глотка.
— Изверг…
Ну и так далее.
А сейчас Валентин Валентиныч решил, судя по всему, по-приятельски похихикать над директором музея. Он поскреб лысину уголком черного ящичка и посоветовал:
— Вы не слушайте, какие слова он будет просить передать мне, а сразу попрощайтесь и быстро-быстро шагайте домой.
— Ладно… А что это у вас в руке? — не сдержал любопытства Ига. — Старинный фотоаппарат?
— Не фото! Это кинокамера! — тут же оживился владелец «Рыцарей». — Уникальная вещь. Марка «Мефисто», французское производство, двадцатый год прошлого века! Вот, извольте взглянуть!
3
На передней стенке камеры, повыше маленького объектива, была оттиснута на металле фигурка худого черта и надпись «Mefisto», а пониже — «Paris 1920». И еще какие-то мелкие, уже неразборчивые буковки. Степке, видать, было так же интересно, как Иге. Она с любопытством дышала у его уха. Потом вскинула глаза.
— Разве тогда делали такие маленькие?
— Представьте себе! Уже в ту пору было немало кинолюбителей. Особенно за границей. Правда, техника была еще не очень… Эта камера снимала на широкую пленку, как для больших фильмов. Узкопленочных аппаратов в те годы, видимо, не было. Кассеты сюда помещались маленькие, вот… — Валентин Валентиныч откинул крышку, показал два жестяных цилиндрика. — Одной кассеты хватало всего на пятнадцать секунд, приходилось то и дело перезаряжать. Ну и тем не менее! Снимали, оставляли, как говорится, память для времен грядущих…
