Дядя Фёдор, пёс и кот. Полное собрание - Успенский Эдуард Николаевич (е книги .TXT, .FB2) 📗
Матроскин сказал:
— Я буду всё делать так, как белые медведи делают.
Он стал постепенно погружаться в воду. Сначала задние лапы, потом пузико. Потом сам медленно-медленно стал опускаться в бочку.
Он погружался, а все насекомые, наоборот, вверх по нему лезли. Он всё ниже — они всё выше. Кот сказал Шарику:
— Вот эту щепочку я себе на нос положу. Когда все блохи на неё переползут, ты, Шарик, зачерпни её своей миской и вместе с водой в помойку вылей.
Так они и сделали. Матроскин глаза зажмурил, щепочку себе на нос положил и в воду до конца погрузился. Блохи все на щепочку и попрыгали.
Шарик взял миску, только не свою, а кота Матроскина, поймал плавающую щепочку, зачерпнул её и отнёс подальше от дома.
Он подумал: «Хороший способ придумали белые медведи. Только где они там, в тундре, кипятильник брали?»
После этого мемуары кота Матроскина больше наполнились духовной жизнью:
«Июнь. Шарик совсем меня замучил своими стихами. «Один чел-век имел собаку». Этот «челвек» у него занимается «педагогой». Мы с дядей Фёдором объясняем Шарику, что это неграмотно. Что так стихи не пишут. А он нам нахально отвечает: «Много вы понимаете в высокой поэзии!» Он никого не слышит и «педагогит» и «педагогит» дальше. Если уж Шарик стал высоким поэтом, может, мне тоже попробовать сочинять?»
И он действительно как-то с утра уселся за стих. Он решил не прославлять себя поэмами, как Шарик, а написать простое деловое стихотворение в подарок дяде Фёдору. Он начал:
— Ой, — говорит Матроскин. — Вот и всё. Готовое стихотворение получилось.
Он пошёл к дяде Фёдору и дал ему листок. Дядя Фёдор прочитал и говорит:
— Ну и создавай.
— А я уже создал.
— Где оно?
— Да вот оно и есть «оно». Ты его держишь.
— Но тут написано «создам». Значит, ты его только будешь создавать.
— Да нет, — говорит Матроскин. — Это я так подумал сначала, что создам и отдам. А когда я это записал, всё — теперь есть что отдавать. Уже есть две строчки, и рифма есть.
— Нет, — решил дядя Фёдор. — Мне ещё хотя бы две строчки нужны.
Матроскин думал, думал, думал… Ничего у него не получалось. Он к большому поэту Шарику пошёл.
— Шарик, что надо писать, когда ничего не пишется?
— Когда ничего не пишется, тогда про природу писать надо.
Эта мысль столкнула кота Матроскина с места. Он сразу придумал:
Он радостно пошёл сдавать работу дяде Фёдору.
— Вот это другое дело, — сказал дядя Фёдор. И положил это стихотворение в коробочку, где он письма папы и мамы хранил. — Только ты, Матроскин, лучше стихов не пиши. У тебя проза лучше получается. Я твои мемуары про блох до сих пор забыть не могу.
Глава девятая
Происки почтальона Печкина
Однажды случилось удивительное. Почтальон Печкин к себе Шарика в гости позвал.
Поставил на стол всё самое вкусное — солёные огурцы, капусту кислую, квас. И спросил:
— Ну, как ты живёшь, Шаричек?
Шарик отвечает:
— Живу хорошо.
— А что это я в последнее время не встречаю твоих снимков про природу в газетах?
Шарик отвечает:
— Я сейчас поэзией увлёкся. Хотите послушать? Я вам отрывки из поэмы почитаю.
Печкин не очень хотел слушать. Ему поэта Юрия Энтина было достаточно. Но он сказал:
— Конечно, хочу… Немного.
Шарик встал в позу поэта Маяковского на площади Маяковского и стал читать:
— Ну, как?
— Захватывающе, — сказал Печкин. — А сколько лет было чел-веку? И как его звали? Это не дядя Фёдор?
— Нет. Это совсем был другой мальчик. Но вы слушайте.
И он продолжал:
Шарик читал, размахивая руками. И ничего вокруг не видел.
Тогда Печкин написал ему записку:
«У меня к тебе, Шарик, есть разговор. Секретный».
Шарик увидел записку и сразу как проснулся.
— Что за разговор?
— Шарик, а Шарик? Можно, я вашего козлёночка у вас заберу, а своего принесу? У меня он как-то похуже вырос. Больно тощенький получился.
Шарик подумал: «Как это «заберу»? Мы к этой Нюше уже привыкли. Она у нас уже часы разбила и целый угол клеёнки съела. Она у нас как своя».
А Печкин продолжает:
— Я тебе за это всё лето буду косточки приносить.
Всё дело было в том, что из печкинского козлёночка козлик постепенно вырастал. А ему молочная коза была нужна.
Шарик задумался. Матроскин в последнее время только грибные супы варил, а у Шарика грибной суп полное отвращение вызывал. Ему очень хотелось, чтобы ему каждое утро косточки приносили. Но он спросил:
— А как же Матроскин?
— А мы ему ничего говорить не будем. Матроскин в поле уйдёт, мы козлёночка и подменим.
Шарик подумал, а потом твёрдо сказал:
— Нет. Он эту Нюшу из соски молоком поил магазинным. С собой в кровать клал в холодные дни. И потом, наш козлик серенький, а твой беленький.
— Какая разница? — говорит Печкин. — Серенький, беленький, красненький — это всё равно.
— Раз вам всё равно, дядя Печкин, — сказал Шарик, — пусть у вас беленький и остаётся.
На этом происки почтальона Печкина закончились. А Шарик ещё долго читал ему свою поэму:
Пока Печкин не заснул. И это ещё был не конец поэмы. Конец был Шариком ещё не придуман.
Глава десятая
Фотий — нельзя работать
Однажды, это было в июле, смотрят дядя Фёдор, Шарик и Матроскин — идёт по деревне почтальон Печкин и на гармошке играет.
Дядя Фёдор удивился:
— А вы, дядя Печкин, на гармошке играть умеете?
— И на гармошке, и на балалайке, — отвечает Печкин. — У нас в Простоквашино все жители такие музыкально способные. Дед Сергей с горушки на контрабасе в клубе играет, а Пелагея Капустина на пиле.
Дядя Фёдор поразился:
— Надо же, а я и не знал!
— Это что, — говорит Печкин. — Вот в молодости я даже на скрипке играл.
— На скрипке?!
— Ну да. Я на скрипке в молодости щеглов подманивал.
