Волшебное слово(Сказки) - Сомов Орест (полная версия книги .TXT) 📗
Как только начали вызванивать обедню, черт сунул шкуру под мышку и, виляя между прихожанами, выскочил из церкви. Ну и чудо — ни один человек не заметил сатаны, хотя у самых дверей он так обнаглел, что пролез между ног у церковного старосты, стоявшего там с блюдом для пожертвований в вытянутой руке. Вот что означали слова брата Иисуса на озере: «…и ты увидишь такое, чего не увидеть никому из смертных».
Весть о чудесном переходе Яниса через озеро облетела все Алуксне. Огромная толпа стояла на берегу и с восхищением и завистью смотрела, как он шагал по воде, — а он ступал, словно под его ногами простирался гладкий большак.
Слава о Янисе из уст в уста дошла и до дальних округ. Из Белявы, из Леясциема, даже из Пиебалги к алуксненскому Янису начали ездить пожилые и старые женщины, страдавшие разными недугами. Янис, правда, отмахивался от них, говоря, что брат не наделял его даром исцеления, но женщины не отставали — пускай хоть коснется больного места, хоть взглянет на него или нальет в бидон водички, которой умывается. Делал ли там Янис что-нибудь или не делал, но у женщин словно рукой сняло болезни, которые доктора годами старались и не могли вылечить. Чтобы хоть в какой-то мере защитить свою честь, ученые доктора оправдывались, что не сумели вылечить этих больных только потому, что те ничем не болели.
Жаль, что слава Яниса оказалась столь недолговечной и к старости, после так безгрешно прожитой жизни, нечистому удалось занести его имя в свой список.
Случилось это поздней осенью, в пору молотьбы хлеба. Тугой ветер катил по озеру большие пенящиеся волны, но не мог же Янис из-за этого сидеть дома. Легонько, как гоголек, он просеменил по озеру и вошел в церковь сразу за нечистым.
Неизвестно, что случилось в то воскресенье с людьми: то ли они в овинах или на гумнах выдохлись при молотьбе, то ли обожрались на поминках, — но черт прямо выбивался из сил, едва успевал записывать всех, кто спал, храпел. К середине проповеди черт исписал всю телячью шкуру, а люди все не переставали грешить. На секунду он словно растерялся, но тут же нашелся. Встал, вцепился в один край шкуры зубами, а на другой наступил копытом и, выпячивая при этом толстый живот, принялся растягивать ее. Это выглядело так смешно, что Янис не выдержал и засмеялся. Глазастый черт — забодай его корова! — увидел это и тут же записал Яниса.
Видимо, черт, как только он вышел из церкви, сообщил имена грешников небесным владыкам, те спешно провели у себя заседание и решили, кого как казнить. По крайней мере, Янис понес кару сразу, по дороге домой: посреди озера у него начали промокать ноги, и к другому берегу он подходил уже по щиколотку в воде.
Больше Янису в церкви побывать уже не пришлось. В ледяной воде он так простыл, что к вечеру свалился в лихорадке и через девять дней умер, не приняв даже святого причастия, ибо лошадь пастора испугалась раздавшегося из кустов козлиного крика, понесла и сломала оглоблю. Пока пастор добирался к умирающему с просфорой и вином, Янис уже успел отдать душу высокому судье.
Таков рассказ об алуксненском Янисе, и такой Янис жил только среди алуксненцев. Если вы прочтете в сказках, что и в других округах был такой безгрешный человек, который ходил по воде, яко посуху, и видел в церкви самого нечистого, не верьте.
Пятрас Цвирка
СТРАКАЛАС И МАКАЛАС
Стракалас и Макалас были соседи. Жили они меж собой ладно, с малых лет водили дружбу. Случится Макаласу свинью заколоть, Стракалас уж через двор бежит — свининки отведать. Зарежет Стракалас барана, тотчас соседа зовет, свежим мясом угощает. На свадьбе ли, на крестинах — соседи друг у друга первые гости. Так про них и по всему селу говорили:
— Этих соседушек водой не разольешь. Если б Стракаласа в короли выбрали, Макалас с ним рядком бы на троне сидел.
Все бы хорошо, да только были оба друга упрямы, как козлы, и, как сороки, хвастливы. Если Стракалас взболтнет, что в Америке коровы по воздуху летают, то хоть кол у него на голове теши, все свое станет твердить. А если Макалас скажет, что в Турции огурцы с лошадиною голову вырастают, то хоть убей его, так на том и будет стоять.
Раз собрались Стракалас и Макалас в лес по дрова.
Только прошли немного, Макалас говорит:
— Никак, сосед, у тебя новый топор?
— Новый, — отвечает Стракалас. — Эх и топорик! Такого в наших местах еще ни у кого не бывало. Хоть хлеб режь!
— Так я тебе и поверю! — говорит Макалас. — Вот у меня топор так топор. Пускай старый, а новому не уступит. Только раз по точилу проведешь — и хоть бороду брей!
— А мой и вовсе точить не надо. На одну сторону подую, на другую поплюю — и готово! — твердит Стракалас.
— А я свой чуть к стволу приложу, чирк, как по маслу, — дуб и тот повалится, — не поддается Макалас.
— Вот расхвастался! — не уступает Стракалас. — Все равно твой топор моему топору не родня. Вчера вот вышел я дров нарубить, только замахнулся, а полено уж пополам раскололось.
Так, споря и хвастая друг перед другом, дошли соседи до богатого хутора с большим яблоневым садом.
Недолго думая, Макалас свернул с дороги и взмахнул топором. Молодая яблонька покачнулась и повалилась в траву.
— Ну, что я тебе говорил? — крикнул Макалас Стракаласу. — Только коснулся — дерева как не бывало!
Не стерпел и Стракалас. Подскочил к плетню, поднял топор да как размахнется! Две яблоньки разом рухнули наземь.
— А я тебе что говорил? Раз рубанул — две лежат!
Тут выбежал из дому хозяин сада вместе с тремя сыновьями. Набросились все вчетвером на наших друзей, топоры у них отняли да вдобавок еще поколотили хорошенько.
Так и вернулись Стракалас и Макалас домой без топора и без дров.
Пришла осень — самая охотничья пора. Стракалас и Макалас вычистили ружья и отправились на охоту.
Только вышли на дорогу, Макалас сказал другу:
— Не пристало нам на всякую мелочь ходить. Положим сегодня медведя.
— Вот еще, будем из-за одного косолапого сапоги трепать! — отвечает Стракалас. — Положим пять медведей. Помнится, бывало, в молодых годах выйду я в лес на часок — не меньше десятка зайцев подстрелю.
— Нашел чем хвалиться! — говорит Макалас. — Если уж я в молодости хаживал на зайцев, так столько этой твари набивал, что без телеги и не свезти было добычу.
— Правду сказать, мне подчас и одной телеги было мало, — не уступает Стракалас. — Приходилось вторую у соседа занимать, да и то подбирал самых жирных зайчишек, а тех, кто поплоше, оставлял воронам на обед.
— А я раз одной дробиной четырнадцать уток на болоте подкосил! — бахвалится Макалас.
Но Стракалас на это только усмехнулся:
— Э, братец, не велика добыча — утки. Вот со мной так был случай. Расстрелял я как-то всю дробь, а тут, как назло, подвернулись две лисицы. Я не растерялся, загнал в ствол подковный гвоздь и пальнул. Обеих лисиц наповал уложил и еще волку, что ненароком мимо бежал, хвост к елке тем гвоздем пригвоздил.
— Это что! — махнул рукой Стракалас. — Я в прошлом году и без дроби и без гвоздя у себя на дворе на славу поохотился. Вышел покурить на крыльцо, гляжу — летят мимо гуси. Я скорей в дом, ружье с полки сдернул, а ни пороху, ни дроби не найду второпях. Жена как раз варила уху. Схватил я соли, перцу да лаврового листа — и назад на крыльцо. Только выстрелил — хочешь верь, хочешь не верь, — семь гусей упало, ощипанных, посоленных, поперченных.
— Эх, сосед, — сказал Макалас, — такими пустяками хвалиться бы только повару. Охотнику главное — меткий глаз. Я за версту в шапку попаду.
— Шапку-то и я зажмурившись продырявлю! — проворчал Стракалас. — Если уж ты заговорил о метком глазе, попробуй попади в пуговицу от штанов.
— В пуговицу! — рассердился Макалас. — Я с пятисот шагов срежу крыло у мухи.
Тут как раз друзья подошли к одному дому. Во дворе, на растянутых веревках проветривалась хозяйская одежда, одеяла, подушки…
