Конец Желтого Дива - Тухтабаев Худайберды Тухтабаевич (читать книги .txt) 📗

Два негодяя сдвинули в сторону покрытый мхом мраморный памятник, разрыли могилу и выволокли тяжелый стальной сундук. Затем все вокруг привели в прежний вид, поставили памятник на место. Проделали они все это очень быстро и споро, но зато взмокли от пота, часто пугливо озирались, припадая на семлю при каждом шорохе. Глаза их горели безумным огнем. Боже мой, подумал я, до чего же может дойти человек! Или эти — уже давно не люди?..

Оттащили сундук в склеп. Оборотень опустился перед ним на колени, положил голову на крышку и надолго замер, словно заснул безмятежным сном. Вдруг плечи его затряслись, раздались какие-то всхлипы, и Адыл-разбойник в голос заревел, точно младенец:

— Папа, папочка мой родной!

— Благодетель… Успокойтесь… — слегка дотронулся Могильщик до его плеча.

— Для того ли вы копили богатства, чтоб ваш сын спал в склепе, в соседстве с мертвецами?! Для того ли вы старались, чтобы я, как волк, хоронился от людских глаз?! Жить бы мне да жить, не тужить, а тут… й-а-а!

— Не плачьте…

— Папочка мой!.. — И вдруг баттал умолк, точно выключили радиоприемник на полуслове. Оборотень отер рукавом слезы, вставил кинжал в замочную скважину… Раздался мелодичный звон и крышка сундука откинулась назад. Сундук доверху был полон золотыми монетами, старинными украшениями, каких не встретишь даже в музеях, кольцами, перстнями, браслетами, — все это засверкало, заиграло при слабом свете свечи. Два живых трупа алчно ухмылялись, облизывая пересохшие губы.

— Вот этот пистолет тоже папочка оставил мне, земля ему пухом. Из Кашгара привез. — Аббасов спрятал пистолет и запасные обоймы в карман, гордо распрямился. — И вот я опять король! Ты слышишь, Могильщик?! Это золото вернуло мне силы и могущество! Теперь со мной не справится ни милиция, ни суд, ни сам господь бог! Опять я шах сего города, его шахиншах!

Через полчаса Могильщик Суфи запеленал «будущего шаха» в саван, уложил в гроб, точно младенца в кроватку, заколотил дверь склепа и отправился восвояси.

Ненужная профессия

Могу поклясться, что парк наш за все время своего существования не видел столько народу, сколько теперь за один день. А веселье, бьющее через край? А праздничный, нарядный вид людей? Это уж само собой разумеется. Трубят карнаи-сурнаи, гремит барабан. Текут, текут по улицам рекою маленькие девочки с пышными бантами, шустрые мальчишки, зажавшие в ладонях мелочь, сэкономленную на завтраках; парнишки-старшеклассники — активисты борьбы за хорошую успеваемость; энергичные дружинники с ярко-красными повязками на рукавах, молодые красавицы; рабочие, восставшие против пьянства, — да что там перечислять, весь, весь городской люд течет по улицам, вплоть до старичков с больной поясницей и старух, не сумевших отыскать очки и посему злобствующих по адресу снохи.

У водопроводной колонки стоят две такие старушки.

— Что там сегодня в парке, подруженька, вы не знаете?

— А вы, милая, разве не слыхали?

— Нет, ничегошеньки не слыхала.

— Так ведь там сегодня слет проходит.

— Понятно. То-то я думаю, почему сегодня мой убежал спозаранок, приоделся, прихорошился? Праздник вроде, а он говорит: «Сегодня похороны. Будем хоронить преступность».

— Товба! Где это видано: похороны с музыкой [20]?

— Кто их знает, новая мода, наверное!

— Ой, да ведь у меня масло сгорает!..

Да, старуха не ошиблась — в парке проходил слет. Районный слет помощников милиции. Я сам до сих пор не понимал, оказывается, значения этого слова. Теперь-то уж знаю, меня не проведешь. Слет — это мероприятие, в начале которого играют карнаи-сурнаи, в середине говорят длинные речи, и все завершается аплодисментами… Как мне стало известно, директор парка целых пятнадцать дней рассылал пригласительные билеты, отпечатанные типографским способом. В них говорилось: «Милости просим на народное гулянье, посвященное славным работникам милиции и членам добровольных народных дружин. В чайханах вы сможете участвовать в аския — состязаниях острословов, на открытых сценах парка увидите самодеятельные спектакли, бичующие взяточничество, воровство и стяжательство. А также всевозможные игры, зрелища».

Слет открылся ровно в девять. В летний большой зал кинотеатра вместилось шестьсот сорок человек, остальной народ толпился у входа и вокруг помещения. Торжественное собрание открыл товарищ Умаров. Вдоволь нахвалив дружинников, он объявил:

— Слово предоставляется начальнику районного отделения милиции товарищу Атаджанову!

Салимджан-ака… бедный Салимджан-ака, такой умный, представительный, такой могучий человек, а как нужно выступать — теряется, как мальчишка. Через каждые два слова почесывает плечо, кашляет в кулак, словно от этого речь потечет ручейком! Побормотав малость, он приложил руку к груди:

— Товарищи, простите, я вообще не умею говорить с трибуны, а сейчас — тем паче: от радости першит в горле. Если еще немного поаплодируете, то я, честное слово, готов вместо доклада минут тридцать поплакать вам тут. Сорок лет я мечтал о том дне, когда борьбу против правонарушителей всех мастей возьмет в свои руки народ. Дождался я этого часа! Мечта моя сбылась! За последние шесть месяцев по сравнению с шестью месяцами прошлого года число преступлений уменьшилось на восемьдесят пять процентов, а число нарушений общественного порядка — на девяносто шесть!

Зал бешено зааплодировал. Нечаянно оглянувшись через плечо, я заметил нашего товарища Халикова. Он тоже вовсю хлопал в ладоши.

— Ия! — воскликнул я. — Как же так, товарищ майор, ведь вы обещали, что начинания полковника останутся на бумаге?!

— Ну и что?! — отрезал Халиков. — Мало ли что говорят некоторые люди в порыве злости!

Салимджан-ака попробовал продолжить:

— Министр внутренних дел, поздравляя нас… — Гром аплодисментов опять прервал его. У всех присутствующих, видно, давно чесались ладони. Послышались возгласы:

— Будем еще больше стараться!

— Преступность уничтожим в самом зародыше!

— Превратим свой район в район коммунистического быта!

Вначале я подумал, что большую часть запаса аплодисментов заработал Салимджан-ака, но вы бы видели, что творилось, когда на сцену поднялась Каромат-опа Хашимова и стала вручать грамоты и премии общественникам: тридцати шести юношам и девушкам, одиннадцати старухам и семерым старикам. Заодно уж достались и призы пламенным энтузиастам нашего пожарника Самада-ака.

После церемонии награждения председатель собрания дунул в микрофон несколько раз подряд, привстал, чтобы объявить имя очередного докладчика. Но его остановил Муслим-бобо, неожиданно поднявший руку. И не дожидаясь, когда предоставят слово, он быстро пошел к сцене, так и держа руку над собой. Ордена и медали, прицепленные к белому яхтаку, весело позванивали в такт шагам.

Встав перед трибуной, Муслим-бобо схватился за бороду, на миг призадумался, потом нерешительно обратился в зал:

— Друг Мерган, может, сам попробуешь?

— Говори уж, раз вышел, — откликнулся старческий голос.

— Что ж, попробую. Дорогие друзья, я работаю сторожем в тридцать шестом магазине… — Муслим-бобо запнулся, полез в карман, вытащил очки, водрузил их на нос, затем извлек какую-то потрепанную, замусоленную книжицу, полистал ее, что-то прочитал, шевеля губами, и удовлетворенно произнес: — Точно так, в тридцать шестом… А Мерган сторожит атласный магазин… Я верно говорю?

— Верно, — ответил ему тот же старческий голос.

— Так вот, как пошло это дело с дружинниками, так и нечего стало нам делать с Мерганом. Полеживаем в закутке, вспоминаем конокрадов николаевских времен, а в углу свистит электрический чайник… Мы так считаем: получать зарплату, ничего не делая, это по-старому — грешно, а по-новому… как это?… беспринципно… А мало ли таких, как мы с Мерганом, стало нынче? Во времена жестокого царя сторожей было мало, а воров и грабителей — уйма. На весь старый город ходил горбатый старец со своей трещоткой… Сейчас же воров — раз-два и обчелся, а сторожей — видимо-невидимо! Сторожа магазинов, охрана заводов и фабрик, вахтеры всяких контор… Эй, люди, знаете, в одном нашем маленьком районе, оказывается, работает двести шестьдесят сторожей!