Конец Желтого Дива - Тухтабаев Худайберды Тухтабаевич (читать книги .txt) 📗

И зря сказал. Эти славные парни взбеленились еще больше.

— Ты смотри, этот пьянчуга еще выдает себя за товарища Кузыева! Да это же настоящий мошенник!

И тут я шлепнулся в воду, хлебнул несколько глотков, схватился за ветки ивы, стал взбираться на берег.

— Ну, детка, изменил свое мнение о работа ОБХСС? — пропел длинный.

— Нисколечко, — простучал я зубами. И опять полетел в воду. Только хотел вылезать, длинный снова вопросил:

— Теперь-то, надеюсь, изменил?

— Нисколечко. Остаюсь при своем мнении, — ответил я и поплыл к другому берегу…

Люди в саване

День возвращения Салимджана-ака из Ташкента стал настоящим праздником. Потомки Нигмата-ака устроили хорошенький кавардак при дележе подарков, слегка даже повздорили, затем наконец угомонились. Мы остались с полковником вдвоем на кровати посреди цветника.

— Ну, Хашимджан, как идут дела? — поинтересовался мой начальник, обмахивая лицо веткой мяты.

— Ничего. Как вы сами съездили?

— О нашем начинании уже известно всей республике.

— Серьезно?

— Каромат Хашимова сделала доклад на час, а аплодировали ей двадцать минут.

— Здорово!

— Министр лично поздравил нас, обещал всячески помогать.

— Это хорошо!

— Да, сынок. Еще он просил не оставлять дела на полдороге. По их замыслу, наш район должен стать образцово-показательным.

— Салимджан-ака! Я тоже хочу сообщить вам одну приятную новость.

Салимджан-ака так увлекся, что не слышал меня, продолжал говорить о своем:

— Это великое дело, сын мой Хашимджан: доверить борьбу с преступностью самому народу, а нам возглавить ее.

— Я нашел, где скрывается Адыл Аббасов.

— А?! — мой наставник так подскочил, что чуть не перевернул кровать. — Что ты сказал?

Я поведал полковнику все, что выяснил в последние дни, правда, скрыл, насколько помогла мне волшебная шапочка.

— Выходит, побег организовал Шакир — «консультант?» — с ненавистью и презрением произнес Салимджан-ака, высоко приподняв брови, точно перед ним сидел не я, а Адыл-негодяй.

— Да.

— Шарифу тоже пытался убить Аббасов?

— Точно так.

— И теперь подбирается ко мне?

— Да. А сейчас пытается выправить себе чистый паспорт.

— Пусть. Мы возьмем и того негодяя, который продаст ему паспорт. Дай, Хашимджан, поцелую тебя в лоб, сын мой!

Затем полковник начал действовать, как по тревоге. Он побежал к телефону, не нацепляя даже шлепанцев. Позвонил генералу, тому самому, которого я некогда брил, потом в областной центр, Али Усманову на квартиру. Через полчаса вышел обратно, сел на кровать, залпом осушил пиалу с остывшим чаем.

— Они одобряют твой план, Хашимджан. Аббасовым мы должны воспользоваться как приманкой. Ты никому не говорил, что напал на след?

— Нет, конечно.

— Правильно. Начальство предлагает хранить все в строгой тайне. Об-бо, Хашимджан, сын мой, целую гору с плеч снял. Помощь нужна?

— Нет, не беспокойтесь. Пока сам справляюсь.

Опустив в карман пистолет, я направился на новую «квартиру» Аббасова, в склеп святого Шейха Адыла. По пути решил проведать Могильщика Суфи. Время было как раз после вечерней молитвы. Могильщик возился во дворе мечети: готовил ужин на керосинке. Вскоре, поглядев на часы, он заспешил в магазин за водкой.

Не доходя до склепа, Могильщик припал ухом к земле, долго прислушивался, вглядываясь во тьму. Утовлетворенный, подошел к двери, выдернул предусмотрительно прихваченными клещами гвозди.

— Благодетель мой, вы не спите?

Склеп безмолвствовал. Могильщик достал спичку, зажег свечу. Из гроба, стоявшего посреди усыпальницы, приподнялась фигура, завернутая в белый саван.

— Сколько времени?

— Почти два, — ответил Могильщик. Труп сбросил с себя саван и превратился в Адыла Аббасова.

— Дай умыться, — приказал он.

Суфи начал лить воду ему на руки, которые сильно дрожали. Я глядел на Аббасова и не узнавал его: он страшно похудел, посерел и стал похож на рисунок табличек, какие приколачивают к столбам высокого напряжения и трансформаторным будкам: «Осторожно! Смертельно!» Ко всему, он зарос шерстью, точно полоумные дервиши, еще иногда слоняющиеся по базарам с протяжным криком: «Дийдиё!» Глаза провалились, рот и нос увеличились; словом, Адыл-хитрец стал еще больше похож на дива.

— Выпить принес? — хрипло спросил баттал.

— Принес, избавитель мой, принес!

Они вдвоем съели большой кусок отварного мяса, затем принялись за нарын [19]. Справившись с едой, взялись за чай (Могильщик, видно, успел отремонтировать термос). За трапезой Суфи доложил об обстановке в городе, передал слухи… И закончил свой доклад следующими словами:

— Сегодня ходил на разведку. Вы не ошиблись, мой благодетель, подвал в доме полковника есть, сам Атаджанов отсутствует целыми днями, на службу уходит рано, возвращается поздно…

Адыл-негодяй выхватил кинжал длиной в полметра, с силой вонзил его в землю.

— О боже, не дай остыть в груди пламени мести!

Могильщик подлил в пиалы чаю. Разговор пошел о мертвеце, которого хоронили сегодня.

— Это была женщина? — поинтересовался Аббасов.

— Женщина, — подтвердил могильщик.

— Ты знал ее раньше?

— Нет, мой благодетель. Не знал.

— Откуда тогда тебе известно, что у нее есть золотые зубы? Гляди, коли проваландаемся попусту, как вчера…

— Уверен, что на этот раз повезет. Провожать покойную приехали на пятидесяти легковых машинах! Покойник из уважаемого дома не может быть без золотых зубов.

Суфи предложил идти на дело, завернувшись в саван: если кто заметит ненароком, примет за привидения и даст стрекача. Адылу-батталу предложение понравилось. Он молча обмотался саваном, схватил прислоненную в углу лопату. Могильщик взял кетмень и они выскользнули во тьму.

Чудак я, чудак, перетрусил в тот раз, приняв тени от дерева за черт-те что! Пугаться следовало бы сейчас: призраки в саванах подходят к свежезасыпанной могиле, принимаются разрывать ее. Увидев, как похудел Аббасов, я, грешным делом, пожалел его, решив, что он здорово обессилел. Орудовал же он сейчас лопатой — дай бог! Даже привычный к такому делу Могильщик Суфи еле поспевал за ним. Видно, добыча очень уж привлекала.

Вот и разрыли могилу. Суфи спрыгнул в яму… Дальше я не мог смотреть — отвернулся; слышал, как Могильщик заклацал клещами, как ударялся металл о металл… В голове у меня помутилось, к горлу подступила тошнота — еле сдержал себя. И я ничем не мог помешать негодяям, ведь я на службе и должен беспрекословно выполнять приказ, ни во что не вмешиваться.

— Вот, мой благодетель; рука у вас, как всегда, легкая, — сказал Могильщик, выбираясь из ямы, — Плюньте мне в лицо, если здесь меньше пятидесяти граммов золота!

Потрошители мертвецов вернулись в склеп святого шейха. Пересчитали золотые коронки, взвесили на ладонях, бросили в грязный, замусоленный, но довольно; туго набитый мешочек. Выходит, не первую могилу разворошили эти негодяи, не первого покойники осквернили… Они, видно, грабили могилы с тех самых пор, как баттал бежал из-под следствия.

Оборотень Аббасов взвесил в руке мешочек, встряхнул его — коронки жалобно звякнули.

— Здесь всего граммов триста, не более, — вздохнул Адыл-лиса. — Этим не откупишься от Шакира, запросто заложит.

Он прищурился, закусил губу и надолго замолчал, уставившись в одну точку. Потом встрепенулся, выхватил свой кинжалище, вонзил в землю.

— Могильщик!

— Слушаю вас, избавитель мой!

— На колени!

— Благодетель… я…

— На колени, говорю! — свирепо прошипел сквозь гнилые зубы «благодетель». Суфи, не отрывая испуганного взгляда от кинжала, опустился на колени.

— Клянись, что никому ни слова не скажешь о том, что увидишь сейчас. Иначе вот этот кинжал отсечет тебе голову!

Могильщик поклялся. Он дрожал, как осиновый лист.

Ах, вот оно в чем дело, оказывается! Самый большой клад оборотня — наследство, оставленное ему отцом-скототорговцем, — хранился в одной из могил на этом самом кладбище. Шакиру-законнику он соврал, когда говорил, что все сокровища хранятся в далеком кишлаке. Клад он перевез и припрятал под старым тутовником, когда умерла средняя жена.