Бурятские сказки - Автор неизвестен (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— Да как же я могу насытиться, съев собственные глаза. Даже предки мои про такое не говорили, — твердит медведь.
— Разве ты не знаешь, что глаза бывают с жиром толщиною в ладонь? — возразила лиса.
Сильно проголодался медведь. Поддался он на лисьи уговоры, выковырял глаза с плутовкиной помощью и съел их. Пошли они дальше.
— Далеко еще до долины счастья? — спрашивает ослепший, спотыкающийся о дорожные кочки медведь.
— Скоро дойдем, — говорит лиса, — вот отдохнем немного, поднаберемся сил и продолжим свой путь.
— Так и сделаем, — согласился медведь.
Уложила плутовка медведя на краю отвесной скалы. Подгадала так, что под медвежьими ребрами оказался острый камень. Поворочался медведь, поворочался и говорит:
— Что-то больно жестко спать.
— Да и мне не мягче, — говорит лиса. — Подвинься, братец, немножко.
Подвинулся медведь и полетел со скалы. Ударился о камни и разбился. Немного погодя спустилась лиса, собрала медвежье мясо, растолкала во все расщелины, во все трещины скалы. На такое угощение собралась мышей тьма-тьмущая. Стали мыши вокруг скалы норы рыть, жилища готовить. Стали своего мышиного бурхана за подарок благодарить.
Но самое удобное местечко выбрала себе лисица. Вырыла себе нору под скалой и зажила припеваючи, то залежалым, то свежим мясом угощаясь.
Набожной стала лиса, молитвы стала творить:
— Спасибо тебе, мой лисий бурхан. Последовала я твоему совету и дожила до вершины счастья. Если и лакомилась зайчатиной, то косого волк задрал. Если и отведала волчатины, то серого медведь разорвал. Если и питаюсь теперь медвежатиной, то косолапый сам со скалы свалился и насмерть разбился. А мышей и раздирать не надо, я их заживо глотаю. Спасибо тебе, мой лисий бурхан, за мудрый совет.
Так и дожила лиса до заката своих дней, приговаривая и гадая: «Медвежье мясо скорее наскучит или мышиное?»
УТА-САГАН-БАТОР
В прежнее счастливое время жил Ута-Саган-батор со своею женой Урма-гохон-хатан в прекрасном дворце, вызолоченном да высеребренном изнутри, белее снега снаружи, вышиною до облаков, с серебряным крыльцом и перламутровыми дверями. Был дворец обнесен стеною из рыжего камня, подпирались ворота черным камнем, а посреди двора стояли три серебряные коновязи. Имел Ута-Саган-батор быстроногого белого коня, который пасся то на южной стороне Хэхэя, то на северной стороне Алтая.
Жил Ута-Саган-батор на берегу черного моря, через которое был перекинут черный железный мост. Было у батора множество подданных, живших на северном побережье, и тьма разного скота, пасшегося на южном берегу моря, которое служило водопоем.
Кроме прочего, имел Ута-Саган-батор еще и бело-серебряный храм с окнами повыше бегущих облаков и пониже синеющего неба. В этом храме в северо-восточном его углу была вырыта адская яма глубиною в восемьдесят саженей. На дне адской ямы гладко отсвечивало своей черной поверхностью озеро живой воды, в котором играли три больших тайменя. В юго-западном углу храма стоял стол из белой кости, на нем лежала белокостяная собака которая трижды лаяла днем и трижды ночью. Белосеребряный зайчик играл в юго-западном углу, все узнавая и угадывая наперед. В этом храме Ута-Саган-батор молился.
На востоке своих владений, в местах столь отдаленных, что имеющие копыта кони не могут доскакать дотуда, а имеющие плохие крылья галки не могут долететь, жили два родных дяди Ута-Саган-батора. Дядя Сарагал-нойон был добропорядочным, а Хара-Сотон — завистливым. Жили они оба во дворцах, имея множество подданных и без числа скота в табунах. Но однажды утром завистливый Хара-Сотон вошел во дворец добропорядочного Сарагал-нойона и сказал ему:
— Приснилось мне, будто из мест, столь отдаленных, что имеющие копыта кони не доскачут до цели за год, слабокрылые галки не долетят, пригнал я множество разного скота и подданных племянника Ута-Саган-батора, которого будто бы победил.
Сильно рассердился на такие слова добропорядочный дядя Сарагал-нойон и сказал в сердцах:
— Выходит: не найдя с кем воевать, нападем на единственного на свете племянника; не найдя чего пожелать, пожелаем похитить скот и подданных единственного на свете племянника Ута-Сагал-батора?!
С такими словами добропорядочный Сарагал-нойон прогнал завистливого брата прочь со двора.
На другое утро Хара-Сотон опять пришел к Сарагал-нойону и рассказал тот же сон, что и в первый раз. И опять сильно рассердился добропорядочный Сарагал-нойон и прогнал завистливого Хара-Сотона прочь со двора.
Но и на третье утро Хара-Сотон пожаловал к Сарагал-нойону, рассказав тот же самый сон, что и раньше. Тогда добропорядочный Сарагал-нойон сказал завистливому Хара-Сотону:
— У нас нет коня, который мог бы доскакать до владений Ута-Саган-батора, и нет человека, который мог бы доехать до столь отдаленного края.
С этими словами он опять прогнал Хара-Сотона.
Завистливый Хара-Сотон возвратился домой и стал думать большую думу, как найти коня, который мог бы домчать его до владений племянника. На четвертое утро Хара-Сотон опять явился к Сарагал-нойону и сказал:
— В твоем табуне рядом с желто-гнедым жеребцом пасется желто-гнедой жеребчик, который может доскакать до владений Ута-Саган-батора, а из людей лишь я способен одолеть столь дальний путь. Я и отправлюсь за племянником. А ты к моему возвращению приготовь отраву. Выкури три бочки тарасуна и залей их ядом. Потом из трех этих бочек выкури две, из двух бочек выкури одну, из оставшейся бочки выкури одну-единственную чашку. Когда приедет племянник Ута-Саган-батор, подай ему это зелье. Если он осушит чашку, то разорвет его на четыре части.
Так сказав, ушел завистливый Хара-Сотон от добропорядочного, но нетвердого на словах и на деле Сарагал-нойона, оставив его в глубоком раздумье.
А Хара-Сотон поймал желто-гнедого жеребчика из табуна Сарагал-нойона и начал объезжать его. Объездив, взнуздал жеребчика серебряной уздою, оседлал серебряным седлом и красивым красношелковым поводом привязал к серебряной коновязи. Потом вошел Хара-Сотон во дворец, облачился в шелковые одежды, надел боевые доспехи и, отведав на дорогу домашней пищи, вышел из дворца, сел на коня и поехал прямо в западную сторону к Ута-Саган-батору.
Ехал рысью завистливый Хара-Сотон в сторону захода солнца, ехал он, ехал и достиг половинного расстояния своего пути. Перевалив эту половину, сделался завистливый дядя маленьким как ребенок, а желто-гнедой жеребчик истомился, исхудал от дальней езды и стал меньше стригунка. Тогда остановился Хара-Сотон в одной из долин, чтобы отдохнуть и набраться сил. Когда он поправился, когда отъелся на вольных выпасах жеребчик, завистливый Хара-Сотон снова тронулся в путь. Ехал он, ехал и наконец добрался до владений Ута-Саган-батора. Подъехав ко дворцу, завистливый дядя Хара-Сотон красивым красношелковым поводом привязал своего желто-гнедого жеребчика к серебряной коновязи, а сам вошел в белосеребряные покои племянника, который сидел на золотом троне. Войдя во дворец, завистливый дядя Хара-Сотон произнес здравицу в честь восседающего на троне и низко поклонился ему в ноги. Ута-Саган-батор пригласил гостя сесть по правую руку и спрашивает:
— С которой стороны, из какой земли, куда едешь и как тебя звать-величать?
Отвечает завистливый дядя Хара-Сотон:
— Прибыл я с восточной стороны, из своих владений. Ехал я не куда-нибудь, а к тебе, и зовут меня Хара-Сотон. Прихожусь я тебе родным дядей, послал же меня другой твой дядя добрый Сарагал-нойон. Он просит своего племянника приехать в гости.
Сильно обрадовался Ута-Саган-батор:
— Не виденного доселе дядю довелось мне увидеть, — говорит, — незнаемого дядю узнать. Если старшие родичи приглашают приехать, то мне, молодому, нечего сидеть дома. Поеду!
Так он решил. И начал угощать да потчевать завистливого дядю Хара-Сотона. Урма-гохон-хатан поставила золотой стол, убрала его яствами и винами, подкладывает гостю лучшие куски мяса, подливает архи в золоченые чаши. Загуляли племянник с дядей. А через девять дней кликнул Ута-Саган-батор своего быстроногого белого коня. Услыхав голос хозяина, прибежал конь с южной стороны Хэхэя, с северной стороны Алтая. Прибежал, остановился у серебряной коновязи и звонко заржал:
